— Донью Кристину нельзя беспокоить. Она очень занята. Если вы по делу, я могу вас выслушать.
— Мне нужно поговорить с сеньорой лично. Она могла забыть о нашей договоренности. Бывает, не правда ли?
Женщина оглядела меня с ног до головы с явным неодобрением и отвернулась, хотя я специально надел лучшее, что у меня было: темно-коричневый пиджак, купленный за пять тыслч песет в последний день распродажи, устроенной фирмой «Ариас» по случаю ликвидации магазина, брюки цвета корицы и накрахмаленную белую рубашку с коричневым галстуком.
— Зайдите в другой раз, — скрипучим голосом произнесла она и снова положила пальцы на клавиши машинки. Пальцы ее были похожи на когти большой хищной птицы, в которых зажата кость. — Я очень занята, извините, — и принялась стучать на машинке еще быстрее, чем раньше. Я положил руку на каретку.
— Позвоните ей по внутреннему телефону. Если сеньора не захочет принять меня, я тут же уйду. Хорошо?
Бледное лицо женщины, покрытое густым слоем макияжа, стало пурпурным.
— Вы не записаны на прием, сеньор… Вас сегодня не ждут. Немедленно покиньте помещение или…
В этот момент двери за спиной секретарши открылись. Из кабинета вышел высокий атлетического сложения парень без пиджака, с черными вьющимися волосами и смуглым жуликоватым лицом. В руках он держал какие-то бумаги и делал вид, будто внимательно в них вчитывается.
Мимо нас он прошел, не поднимая глаз.
— Мы закончили, — произнес он отрывисто, выплевывая слова. На его мелких зубах были следы помады. — Ваша очередь, проходите.
— Спасибо, — улыбнулся я. — Вам бы почаще давать птичий корм, заливали бы убедительней. В следующий раз принесу, посмотрим, что вы будете петь.
Помахав ему рукой, я подошел к двери и постучал.
Хрипловатый голос Кристины пригласил меня войти.
Так и не услышав за спиной стука машинки, я прошел в кабинет мимо застывшей секретарши.
На Кристине была узкая бледно-сиреневая юбка с разрезами по бокам, которую она с рассеянным видом разглаживала, стоя посреди кабинета.
Лицо ее выразило удивление.
— Тони, — сказала она. — Извини. Я совсем забыла, что мы условились на сегодня. Как тебе удалось пройти?
— Я подкупил твою секретаршу.
Она направилась к большой черной софе в углу кабинета. Рядом стояли два кресла и столик с множеством журналов. Взяла лежавший на софе легкий жакет с подложенными плечами, встряхнула его и надела. Потом подошла к большому письменному столу, села в откидывающееся кресло, закурила сигарету и небрежно выпустила дым.
Кабинет был очень большой, с высоким окном, затянутым белыми гардинами. В одном углу стояла мягкая мебель, в другом — стенка из светлого дерева с книгами, фотографиями в рамках и образцами раклаклы. Стены кабинета украшали еще два портрета матери Кристины, на полу лежал серый палас.
— В тот вечер у тебя дома я несколько перебрала. — Она откинулась в кресле и посмотрела на меня невидящими глазами. — Понимаешь, я нервничала. Все эти глупости, подозрения в связи со смертью Луиса… — Она сделала жест рукой, как бы отгоняя надоевшую муху, — Фотографии… В общем, я вела себя как девчонка. Слишком тяжелый был день, я потеряла контроль над собой.
Меня нетрудно понять, не правда ли? До сих пор никак не могу оправиться. Трудно свыкнуться с мыслью, что Луис покончил с собой.
— Покончил с собой, Кристина?
— Да, Тони. Он застрелился. Наш сын до сих пор ничего не знает. Он не смог приехать на похороны. Мы отправили ему телеграммы в разные места, где, по нашим расчетам, он мог в это время находиться, но до сих пор от него ничего нет. Я очень скучаю по нему.
— Вполне понятно, у вас такая дружная семья. Твоя мать рассказывала мне об этом вчера вечером. Я виделся с ней и с вашим служащим Дельбо. В высшей степени приятный человек.
Она раздавила сигарету в пепельнице из горного хрусталя. На это у нее ушло довольно много времени. Потом вздохнула.
— Ты ведь знаешь, что такое мать. Она все еще опекает меня, как будто мне пятнадцать лет. Я думаю, все матери одинаковы… В тот вечер, когда я была у тебя, мне нельзя было оставаться одной, а тут подвернулся ты, понимаешь? — Она улыбнулась и облизнула кончиком языка губы. Короткая стрижка молодила ее и в то же время придавала ей какую-то твердость. — Но я не раскаиваюсь.
Знаешь, обычно у меня не бывает такого с первым встречным.
— Понятно. Я был исключением. Минутный порыв.
— Не надо иронизировать. Конечно, я должна была сама позвонить тебе, не допустить, чтобы мама говорила с тобой вместо меня… но, понимаешь, после смерти Луиса на меня свалилось столько дел. Ну да ладно, все утряслось. Я позвоню тебе как-нибудь, и мы увидимся, хорошо? Но только без этого джина.
Я бросил на стол трусики, которые лежали в кармане моего пиджака.
Она взяла их кончиками пальцев и подняла над столом.
— Ты забыла это у меня дома.
— Вряд ли, я не ношу нижнего белья. — Резким и точным движением руки она швырнула их в корзину для бумаги и снова откинулась в кресле. — У меня много работы, извини… Я позвоню. — Улыбка не сходила с ее лица, но взгляд стал намного холоднее. Кресло было откинуто, она полулежала, и мне хорошо были видны мягкие очертания ее упругого тела с таким специфическим запахом.
Узкая юбка обтягивала бедра. Я медленно вытащил из другого кармана толстый белый конверт и положил его на стол рядом с хрустальной пепельницей.
— Ты все-таки дурак. Тони.
— Вполне допускаю.
— Они тебе нужны. Возьми деньги.
— Они мне не нужны. Я не нуждаюсь в подачках.
— Ну что ты, право же… бери. Сменишь обивку на софе.
— Я сменю обивку, когда сам этого захочу.
— Ну… тогда купи шторы на балконные двери.
— Я не люблю шторы.
В дверь робко постучали два раза. Кристина прикусила губу, положила руку на конверт и раздраженно крикнула:
— Что там еще?
Заискивающий голос за дверью произнес:
— Извините, донья Кристина, но это срочно.
— Входите!
Дверь приоткрылась, и просунулась тщательно причесанная голова мужчины, улыбавшегося во весь рот.