Обернувшись назад, он взглянул вниз и испуганно вздрогнул, заметив на стене чью-то темную фигуру, но тут же понял, что это боковая сторона высокой рамы зеркала. Он старался не глядеть в зеркало, когда проходил мимо, и сейчас пожалел, что не сделал этого; он захотел узнать, как выглядит его лицо; на улице было такое ощущение, как будто люди с удивлением оборачиваются и смотрят ему вслед.
Миссис Джордан еще находилась внизу, он понял это по доносящимся оттуда звукам, но сейчас ему показалось, что он слышит еще какой-то шум, выше, торопливо обернувшись, он посмотрел на дверь, выходящую на первую площадку. Она была закрыта, щель под ней была темной. "Эти девушки не должны сейчас находиться дома, - подумал он, - по вечерам они всегда уходят".
Их отсутствие было одним из благоприятных условий, на которые он рассчитывал.
"Ах, ты рассчитывал, - с горечью сказал ему какой-то голос. - Ты можешь на это рассчитывать, ты можешь рассчитывать на все, что угодно, только не на самого себя..."
6
Ты всегда предавал себя, и, что самое ужасное, именно в те моменты, когда тебе больше всего нужна была сила духа, которую невозможно ни занять, ни изобразить.
И при этом ты сознавал, что показная уверенность - это еще не все, потому что зачастую вопрос заключался не в стойкости и силе духа, а всего лишь в проблеме позволить твоим подлинным импульсам жить и расти.
Ты играл с ними, как кошка играет с мышью, и с таким же результатом. Ни героизма аскета, ни куража гедониста. Ба, опять пустые фразы! Какое отношение героизм или кураж имеют к тому, что ты задумал? Если бы эти качества были единственным, чего тебе недостает! Тебя вечно терзают какие-то страхи и колебания, в последнюю минуту ты подло отказываешься от принятого решения, убегаешь, прячешься в себе! Господи, да ты такой трус, что способен захлебнуться собственной слюной.
Однако если быть точным, то тобой руководил вовсе не страх, а скорее эта проклятая врожденная склонность к бегству от решительных поступков. В самом деле, с чего было бояться Люси, наслаждений, которые она обещала и могла тебе подарить в будущем. В действительности ты сомневался, объяснялось ли твое поведение с ней надеждой, которая вновь замаячила перед тобой с возвращением Эрмы, ставшей с тобой по-прежнему сердечной и внимательной.
Видимо, так оно и было. Ты не возмутился при этой мысли, а, напротив, с облегчением смирился. В доводах холодных, практичных расчетов не было никакой слабости, ничего такого, чего мог бы стыдиться человек.
Во всей ужасной истории с Люси с твоей стороны не было и признака поведения человека, сделавшего выбор, пусть продиктованный лишь тенью надежды. Это было лишь трусливое уклонение от поступка.
Ты был почти уверен, что собираешься жениться на Люси, в тот день, когда откинулся на спинку сиденья в пульмановском вагоне с нераскрытым журналом на коленях, тогда как поезд мчался мимо просторных полей к Дейтону, где она должна была тебя встретить. Она уехала из Кливленда двенадцать дней назад, и все это время тебе было одиноко и сиротливо. Ты размышлял, каким может получиться ваш брак, но с раздражением видел, что эти размышления ни к чему не приводят, ты никак не мог представить себя ее мужем. Впрочем, думать об этом без Люси было положительно невозможно.
Ты радовался, что у тебя хватило ума не поехать с Диком; провести с ними целый месяц на севере, зная, что все это время ты мог быть с Люси! Даже думать об этом было невыносимо.
Люси встретила тебя на вокзале в Дейтоне. Вы покатили на запад в ее маленьком автомобиле с откидным верхом; вам пришлось проехать пятнадцать миль при свете заходящего солнца. Ты и не знал, что она водит машину, и сейчас пришел к выводу, что она справляется с этим гораздо лучше тебя.
Размеры их фермы и множество крепких построек поражали. По одной стороне дороги в зарослях прекрасных старых деревьев показался дом; напротив, в удалении от дороги, располагалось больше дюжины сараев, амбаров и загонов для скота, все строения сверкали свежей белой и желтой краской. Ты не ожидал увидеть такого великолепного хозяйства. Ее отец, бывший издателем и редактором какой-то газеты, в среднем возрасте отказался от своей профессии, приобрел ферму и занялся разведением породистого скота.
Из всех знакомых тебе людей отца и мать Люси ты понимал меньше всего. Они явно были здоровыми и довольными жизнью людьми, но при этом казалось, что они не имеют к хозяйству абсолютно никакого отношения, даже к тем вопросам, которые касались их самым тесным образом. Безусловно, мистер Крофтс очень активно интересовался прекрасными животными, наполняющими его конюшни и сараи, и добился в их разведении большого успеха; но если ты заводил о них речь, он вел себя так, как будто они были существами иного мира и не имели к нему ни малейшего отношения. У него была огромная библиотека, и читал он очень много, но, если ты спрашивал его о какой-либо книге, он всегда отвечал, что читал ее давно и уже забыл содержание. Такой же была и миссис Крофтс, она говорила то же самое и таким же равнодушным голосом. Они были неразлучны: вместе трудились со своими работниками на поле, вместе скакали по полям и деревенским дорогам, вместе играли в теннис на прекрасно оборудованном корте за просторным фруктовым садом.
Поэтому в отношении родителей к Люси не было ничего странного, оно составляло часть их общей манеры поведения. От нее ничего не ждали, ею ни в коей мере не пренебрегали. Между ними не наблюдалось обычной родственной близости. Люси находилась дома на правах привилегированной пансионерки, приехавшей отдохнуть на лето. Ты с некоторым волнением и нервозностью ожидал смущающего приема, чрезмерно сердечных рукопожатий и оценивающей проверки со стороны отца, подчеркнутой дружелюбности со стороны матери.
Ничего подобного! Тебя любезно приветствовали, а дальше целиком предоставили заботам Люси, и больше никто тобой не интересовался. Было такое ощущение, что, если бы Люси решила объявить им, что ждет ребенка, они сказали бы: "Понятно. И что ты собираешься делать? Мы можем как-то помочь?"
Между вами не было ничего, что могло поставить Люси в это тривиально затруднительное положение. Вы по многу часов катались верхом, - ты на ее маленькой кобыле Беби, Люси на одном из самых бешеных и непредсказуемых жеребцов из главных конюшен; играли в теннис, читали, собирали ягоды, два-три раза ходили ловить рыбу. Иногда вас сопровождал ее младший, брат, молчаливый стройный паренек лет тринадцати, но обычно вы с Люси были предоставлены самим себе. Ты однажды попытался выдоить огромную коричневую корову, хвост которой придерживала Люси, чтобы она не хлестнула тебя по глазам. Невероятно раздутое вымя выглядело так, как будто в нем было не меньше десяти галлонов молока, но ты не смог выжать из него ни капли.
- Так она тебе не даст молока, ты ее щиплешь, - сказала Люси. - Давай покажу еще раз.
В ведро ударили тугие струи жирного молока, образуя пышную пену.
Поездка на рыбную ловлю оба раза оказалась неудачной. В первый раз вы отправились на озеро, скорее даже пруд, находящийся в двадцати милях от усадьбы, где, по слухам, в изобилии водились окуни, но к ночи вернулись с пустыми руками, грязные, промокшие и донельзя уставшие. Во второй раз, уже не такие уверенные в себе, пустились пешком по полям, перевалили через поросший леском холм и спустились к небольшому ручью, который прихотливой змейкой вился по равнине и исчезал в каменистой местности среди кустарника. Вы пробирались вдоль его течения на сотни ярдов, пытаясь ловить во всех омутах, и добыли всего два-три маленьких подкаменщика.
- Ничего не понимаю, - сказала Люси. - Прошлым летом мы ловили здесь лунную рыбу длиной с локоть.
Ты сидел рядом с ней на берегу, лениво кидая гальку в заводь. На этой стороне ручья к самой воде спускалась зеленая лужайка; противоположный берег был каменистым, там лишь местами поднимались одинокие деревья.
Было тихо, жарко и дремотно; слышалось только приглушенное журчание ручья, прокладывающего себе путь по усеянному обломками скал ложу, да где-то вдалеке бранились вороны.
- Значит, твоему отцу принадлежат все эти земли? У него много земли, заметил ты.
Она кивнула и, помолчав, сказала:
- Прошлым летом я читала книгу, в которой говорится, что никто не имеет права владеть землей.
Откинувшись на мягкую траву, ты посмотрел на нее:
- И ты этому веришь?
- Не знаю, - серьезно нахмурилась она. - Вообще-то я не верю ничему, что должны делать люди. Не понимаю, какое право кто-либо имеет указывать нам, как мы должны поступать?
- Но я имею право сказать тебе, чтобы ты не дергала меня за волосы? осведомился ты.
- Не имеешь. У тебя есть только право взамен дернуть меня - если сумеешь.
Она быстро протянула руку и, схватив полную горсть твоих густых волос, резко дернула их. Ты взвыл, схватил ее за руку, вскочил на ноги и обхватил Люси. Сцепившись, вы кубарем покатились по лужайке и едва не свалились в ручей. Она почти не уступала тебе в силе. Ты победил, оседлал ее и, крепко прижимая к воде, свободной рукой брызгал прямо ей в лицо, требуя, чтобы Люси сдалась.
- А мне нравится. Вода такая прохладная и приятная, - сказала девушка, не сопротивляясь.
Но ты почему-то встал и сел чуть поодаль на траву.
Она тоже поднялась на ноги, пригладила волосы, оправила платье и зачерпнула полные ладони воды.
- Я хожу сюда купаться, - задумчиво сказала Люси. - Детьми мы всегда ходили купаться вместе: два старших брата и я, но, когда Март начал ходить в школу, он сказал, что больше не будет ходить с нами, если мы не будем надевать купальные костюмы, а мне этого не хотелось, и он не разрешал мне купаться. Он стоял здесь у самой воды и отгонял меня веткой. Джон был на его стороне, и мне пришлось сдаться. Но я все равно не носила купальник, поэтому приходила плавать одна.
Ты что-то вспомнил и спросил:
- Так вот где ты была вчера, когда я нигде не мог тебя найти?
Она кивнула, как будто это было совершенно не важно, вынула руки из воды, вытерла их о край юбки.
Слегка загоревшая на солнце, с легкими веснушками на нежной золотистой коже, она была прекраснее, чем обычно. Ты представил ее стоящей по колена в воде; неужели она вся такая нежно-золотистая?
Задумчиво глядя ей в лицо, ты сказал:
- Ты сейчас очень красивая.
Она тут же ответила, вернув тебе взгляд:
- Приятно, что ты так думаешь. Но что ты имеешь в виду, когда говоришь - сейчас?
- Не знаю... Наверное, когда сидишь здесь, омытая солнечным светом... Никогда не видел девушки прекраснее тебя.
Она молчала. Через некоторое время ты сказал:
- Слушай, Люси, давай искупаемся вместе, а?