– Здесь нет компрометации.
– Как нет? Принять комиссара полиции за торговца наркотиками и прибежать в полицию с просьбой защитить от него, потому что я боюсь с его стороны покушения на свою жизнь? Ни с чем подобным вы наверняка никогда не встречались…
– В ситуации, в какой вы оказались, вы имели право предполагать все.
– Можете не утешать меня. Но все то, во что я впуталась из-за шапки Янины Голень, порождало самые худшие мысли…
– Чтобы убедить вас в правильности вашего поведения, могу сказать, что и я подозревал вас…
Я наконец подняла глаза и посмотрела на него.
– Меня?! В чем?
– В контрабанде наркотиками.
Он произнес это настолько бесстрастно, что я чуть не подскочила.
– Как вам могло прийти в голову что-либо подобное?! – выкрикнула я.
– Так же, как и вам пришло в голову, что я член банды. – Он слегка усмехнулся. – Но я не считаю свою ошибку компрометацией и, еще хуже, профессиональной ошибкой.
– Что могло вызвать у вас подозрения на мой счет? – Я захотела в конце концов выяснить суть.
– Это, собственно, не касается того дела, по которому вы пришли. А пришли вы в управление полиции и дали показания, в частности и о моей личности. – Мне почудилось, что в этот момент он сдержал улыбку. – Вы были свидетелем того, как женщину оглушили и бросили в амстердамский канал. Кроме того, вы сказали, что один из трех убийц той женщины ваш сосед, не так ли?
– Так, вы же слушали пленку.
– Прошу не забывать, что в данный момент вы даете показания в полиции.
– Мне нужно еще раз все повторить? – поразилась я.
– К сожалению. С той только разницей, что я буду прерывать вас вопросами.
– О Боже! Я не спала всю ночь… – В последний момент я еле сдержалась, чтобы не добавить: из-за него. – И нахожусь здесь с девяти утра.
Он взглянул на часы.
– Мне тоже следовало бы пойти перекусить, но на нашей работе нет четко распределенных интервалов. Если ко мне попадает дело, как, например, сейчас, я не могу себе позволить прервать его расследование.
– Понимаю. – Я понурилась.
Он начал с момента, когда я впервые увидела Янину Голень. Я старалась рассказывать как можно более толково и «официально», но это продолжалось недолго. Он прервал меня:
– Прошу вас говорить так, как вы воспринимали события тогда, то есть в соответствии с вашими впечатлениями и реакциями, а я уж сам постараюсь извлечь из этого факты.
Он спросил, встречалась ли я потом с кем-либо из моих попутчиков в поезде. Я сообщила о случайной встрече с благородной дамой на рынке и о разговоре с ней в кафе, содержание которого вспомнила с трудом.
Через час он сжалился надо мной и куда-то позвонил, после чего появилась девушка с двумя чашками крепкого чая.
– При сильной нервной встряске и после беспокойной ночи кофе противопоказан, – объяснил он, когда девушка ушла. И это было единственное человеческое проявление с его стороны, единственное отступление от канцелярски-официального тона, какого он придерживался с начала допроса.
Когда зашла речь о тайном посещении дома Войтека типом с перрона и его дружком, он захотел выяснить, почему я не отреагировала нормально, хотя бы криком, когда услышала, что кто-то входит в дом. Я изложила ему мою раннюю гипотезу о тайной полиции, проверяющей дом иностранца. Однако мне не хотелось признаваться в своем идиотском поступке – прятании в шкафу. Я сказала только, что мне удалось так замаскироваться, что они меня не нашли.
Он все-таки вынудил сказать правду, заметив:
– Это значит, вы где-то спрятались?
– Ужасно глупо… Собственно, у меня не было намерения там прятаться. Я только ступила туда, когда те начали подниматься по лестнице, и вынуждена была там остаться…
– Где?
– В детском шкафу под одеждой моего внука.
Я заметила веселый блеск в его глазах и уже с жаром добавила:
– В жизни не чувствовала себя так по-идиотски, а сейчас, когда вынуждена об этом рассказывать, – особенно.
Пусть знает, что доставил мне неприятность.
– Но я предусмотрительно оставила дверцу шкафа открытой, чтобы было видно всю внутреннюю часть без меня, – добавила я, чтобы он не подумал, что я круглая дура.
Еще раз он повел себя как человек и ни о чем не спрашивал, когда я рассказывала о своем пребывании в Амстердаме. Выложив все свои мысли, я протянула руку и попросила:
– Вы не могли бы угостить меня сигаретой? У меня есть табак и бумага, но я не в состоянии сейчас с ними справиться.
Я несколько удивила его этим, но он тут же вытащил пачку и подал мне. Я взяла всю пачку без колебаний.
Когда я рассказала об обстоятельствах находки моей шляпки от дождя, он спросил:
– Вы предполагаете, что найденная в мусоре шляпка именно та, которую вы потеряли?
– Нет, не предполагаю. Это МОЯ шляпка.
Он поерзал на стуле, словно ему неудобно. Наверное, тоже захотел закурить, но второй пачки у него не было. Я даже не пошевелилась, чтобы угостить его сигаретой из той пачки, которую от него же и получила.
– Видите ли… – начал он, как бы ища слова, – с этими шляпками такие странные дела творятся. Каждый вроде бы знает свой головной убор. И все-таки чаще всего из одежды заменяется как раз шляпа, шапка или берет…
– Я знаю, что подобное часто случается с мужчинами. Но нет такой женщины, которая не узнает свою шляпку! Вы когда-нибудь слышали о замене женского головного убора?
Он нахмурил брови и задумался.
– Н-нет… – признался он.
– Если я говорю, что это МОЯ шляпка от дождя, прошу считать это абсолютной истиной. Нет никаких сомнений в том, что она принадлежит мне.
Минуту он выглядел немного смущенным.