Ободранные полы, следы потеков на стенах… Пройдя по длинному коридору, освещенному одной тусклой лампочкой, мы зашли в комнатенку, очевидно предназначенную для сотрудников. Стены украшали какие-то графики и старые календари с котятами и щенками. Вся мебель состояла из трех письменных столов образца пятидесятых годов и медицинского топчана с поролоновой подушкой. Мы присели на топчан и застыли в ожидании.
Через несколько минут в дверь заглянула пожилая полная женщина, молча кивнула и исчезла. Прошло еще минут пять, и она вернулась, ведя за руку сонного малыша. Я сперва даже не узнала Егорку, — его чудные вьющиеся волосы были неровно обстрижены и топорщились светлым ежиком. Одет он был в застиранную ситцевую пижамку и сандалики с обрезанными пятками. На щеке красовалась ссадина. Мальчик растерянно щурился, очевидно, его только что разбудили.
Я бросилась к нему, и он вначале испуганно отпрянул, не узнавая, но потом вдруг обхватил меня двумя руками за шею, уткнулся носом в шею и пробормотал:
— Я знал, что ты придешь. Я всем говорил, а Сима не верила. Ты меня заберешь отсюда? Правда, заберешь?
— Конечно, заберу, конечно, — простонала я.
— И не умрешь больше? Никогда-никогда? — не отпускал он мня.
— Обещаю тебе, я всегда буду с тобой, родной.
— Ну что, этот мальчик? — вздохнула сзади нянечка.
— Этот, этот. Спасибо вам, — кивнула я, прижимая к себе Егорку.
— Ну, тогда одевайтесь, — кинула она на стол комок одежды.
Я торопливо натянула на сынишку старые шорты и голубую маечку. Другой обуви, кроме хлопающих по пяткам сандаликов, не было, но я подхватила Егорку на руки и вырвать его теперь из моих рук не смог бы никто на свете. На прощанье я еще раз поблагодарила женщину, а она только рукой махнула:
— Уволюсь я отсюда. Это до чего ж Зинаида дошла, что детишек от живых родителей крадет да в Америку продает! Совсем без стыда и совести баба стала. На лимузине разъезжает, а дети одной кашей питаются и в обносках ходят. Ни игрушек, ни телевизора нет, а ведь сколько этих телевизоров надарено — все увезла, воровка жадная!
Под эти сетования мы покинули детский дом. Я решила про себя, что еще вернусь сюда и устрою алчной Зинаиде столько неприятностей, сколько смогу. В машине мы сели с Егоркой сзади, и он скоро уснул, так и не выпуская мою руку из своей потной ладошки. Купавин вел машину не слишком быстро. Когда мы подъехали к городу, он спросил:
— Куда вас отвезти?
— В Шушановку, там покажу, — тихо ответила я.
К дому мы подъехали уже после полуночи. Шушановкие обитатели вели активный ночной образ жизни, и окрестности оглашались приглушенным пением народных песен под гармошку, далеким пьяным скандалом и повсеместным лаем собак. Детектив взял спящего Егорку на руки, а я открыла дом. Мы уложили мальчика в постель. Я отдала Купавину обещанный гонорар. Потом поставила чайник на плитку, ведь почти полдня у нас маковой росинки во рту не было. Пока я накрывала на стол, Валентин Сидорович сидел на табуретке и рассеянно оглядывал комнату.
Некоторое время мы молча ели и пили горячий чай с малиновым вареньем. Наевшись, сыщик закурил свою жуткую «Магну» и поинтересовался:
— Ну что, Алиса Игоревна, не настало ли время все мне рассказать?
— Наверное, настало, — пожала я плечами. — Тем более, что мне ваша помощь еще потребуется.
Рассказ мой занял больше часа. Я изложила все, что произошло со мной за эти дни, не упомянула только про дурацкую эпопею с Тайгером и сладкой парочкой — Колей и Лехой. Купавин не перебивал меня.
Пару раз задал уточняющие вопросы, например о номере «джипа» неизвестного мужчины. Потом надолго задумался. Вердикт его был решительным:
— Лучше всего вам было бы уехать с сыном, скрыться отсюда навсегда. Вы сейчас в страшной опасности, даже в большей, чем представляете. Если они узнают, что вы живы, я гроша ломаного не дам за вашу жизнь. А вы болтаетесь по городу, ведете себя безответственно и неумело.
— Никуда я не поеду, — возмутилась я. — Теперь, когда я отобрала у них Егора, самое время отправляться в прокуратуру. И если в этой стране действует хоть один закон, их посадят до конца жизни за решетку.
— Кого посадят — сестру вашего мужа и Пестова?
— И того, кто им помогал, я знаю номер его машины.
— А вот здесь вы ошибаетесь, Алиса Игоревна. Доказательств у вас нет никаких, свидетель тоже один — вы. Так что вы до суда просто не доживете гарантирую. — Он вздохнул. — А «джип» этот в городе известен и принадлежит он Самураю, правой руке Митрофана. А это значит, что руками Игорька и Самурая расправились с вашим мужем, видимо, для того, чтобы Алексей Петрович Седов прибрал к рукам его фирму и банк. Теперь понятно?
Теперь мне было понятно. В нашем городе имя Седова было хорошо известно. Он владел самым крупным банком, казино и другими доходными заведеньями. Также было известно, что на него работает группировка Митрофана, одного из самых могущественных бандитов. Севку прикрывала компания Мурзы, гораздо менее многочисленная и наглая. Митрофан не связывался с Мурзой только потому, что не хотел большой свары — на периферии болталась молодая и голодная банда Прони, который спал и видел, как главные паханы сцепятся и потеряют много своих парней, в результате чего он, Проня, воцарится в городе.
Этот триумвират балансировал в неустойчивом равновесии, не рискуя лишний раз пересекаться и устраивать разборки. Все это давным-давно объяснил мне Севка.
И выходило так, что мне с Егоркой действительно ничего другого не оставалось, как срочно уезжать куда подальше, спрятаться и затаиться. Но я понимала, что даже в самом медвежьем углу не буду спокойна за наши жизни, что буду шарахаться от всех теней, ожидая пули в спину, трясясь за сына. Он нужен им, они не успокоятся и будут нас искать.
Я встала и зашла в спальню. Егорка спал, разметавшись поверх одеяла. Выражение лица его было сердитым и обиженным. Я поправила ему подушку и погладила по голове. Потом вернулась в комнату.
— Вы можете помочь мне спрятать Егора? — спросила я Купавина.
Он только пожал плечами, с сожалением глядя на меня. На его лице было такое выражение, словно он стоял у моего гроба. Я налила себе остывшего чая и стала медленно его пить.
— Это ваше окончательное решение? — тихо спросил он.
— Я не смогу жить, забившись в щель. Не хочу, чтобы мой сын рос в обстановке страха и лжи.
— Так я и знал, — вздохнул сыщик. — Боялся, что кровь Игоря Ермакова возьмет верх над инстинктом самосохранения.
— Вы знали моего отца? — удивилась я.
— Имел честь участвовать в его допросах, — усмехнулся он. — Ваш батюшка был неординарной личностью. Мы дважды заводили на него дело и ни разу не смогли довести до суда. Может быть, именно поэтому я и ушел из прокуратуры, понял, что настало время личностей более сильных, чем система.
— Вы работали в прокуратуре? — удивилась я.
— А что, не похоже? Конечно, я был простым следователем, но амбиции у меня имелись. Вот и решил уйти в свободное плаванье.
— Так вы поможете прятать Егора на некоторое время? — повторила я вопрос, от ответа на который зависело многое.
— Я могу увезти его к своему однокурснику. Он тоже работал в прокуратуре, правда, не в нашей, а в соседней области. Но в отличие от меня ушел не в вольные стрелки, а… в монастырь.
— В монастырь? — обалдела я.
— Да, в монастырь. В жуткую глушь, север Тюменской области — кругом только клюквенные болота и леса. Он, знаете ли, еще в институте отличался неким идеализмом, наверное, поэтому не смог работать в карательных органах, сломался. Зато теперь вполне счастлив. Я могу отвезти Егора к нему, там очень спокойно, я однажды навещал Кирилла, — предложил он. — Только нужно ехать утром, вряд ли кто-нибудь засек мою машину около детского дома, но все же риск есть.
Я задумалась. Необходимость расставаться с сыном, едва успев вернуть его, разрывала мое сердце, но Купавин несомненно был прав. Пришлось соглашаться. До утра еще можно было поспать, и я легла на кровать, прижав к себе Егорку. Он во сне обхватил меня ручонками. Я не сомкнула глаз, до тех пор, пока Валентин Сидорович не встал с дивана и не начал греметь чайником.
Самым трудным было объяснить малышу, что он должен уехать с чужим дядей. Едва сдерживая слезы, он только молча кивал головой, но когда Купавин сказал ему, что монастырь похож на старый замок и там есть лошади, коровы и собаки, а рядом течет речка, и он сможет поплавать на большой лодке, Егор повеселел и принялся за завтрак.
Мы выехали в девять часов, в отдаленном магазине «Товары для детей» я купила Егору одежду и обувь, включая теплую курточку и ботинки, ведь неизвестно, сколько времени ему придется жить у монахов. Набив вещами огромную сумку, я добавила туда туалетные принадлежности, детские книжки, несколько конструкторов, три машинки и целую гору леденцов и шоколадок. Егор потребовал еще игрушечное ружье и меч со шлемом. Вооружившись, он почувствовал себя отважным путешественником и даже заторопился поскорее ехать.
Я попрощалась с ним, пообещав приехать, как только смогу. По словам Купавина, ехать им предстояло три дня, ночевать будут в машине, чтобы не светится в мотелях и гостиницах. Денег на дорогу я ему дала более чем достаточно, и еще объяснила, где найти остальные, если со мной что-то случится. Детектив посетовал, что не успел выполнить второе мое поручение, вернул ключик и дал координаты одного своего коллеги, который мог выполнить задание не хуже его самого. Адрес монастыря и дорогу к нему, а также телефон отца настоятеля я выучила наизусть.
Когда они уселись в машину, я была на грани истерики, но реветь себе не позволила и даже улыбалась.
Егорка помахал мне рукой, и они уехали. Последнее, что я увидела, был голубой мишка, которым сын махал из окна машины.