— Спит! Он спит…
Веснушчатый сорванец в замусоленной бейсбольной кепочке, громким шепотом поделившись с приятелями результатами своих наблюдений, подошел поближе к небрежно припаркованной обочь тротуара машине. Два его спутника — чернокожие чертенята с жуликоватыми физиономиями — последовали примеру товарища и с пристальным интересом уставились на водителя открытого «плимута» светло-табачного цвета.
Тот действительно спал. Это был мужчина лет сорока с коротко остриженной крупной головой, с широкими крутыми плечами, туго обтянутыми потертой кожаной курткой. Неряшливая рыжеватая щетина, обильно покрывавшая его щеки и подбородок, пара застарелых светлых шрамов, наискось пересекавших загорелый крепкий лоб, в сочетании с тем усталым выражением, которое так часто появляется на лицах спящих мужчин, придавали его облику угрюмую звериную мрачность. Но плотно сомкнутые веки, которых нимало не тревожили бьющие в упор яркие лучи утреннего солнца, и печальная складка губ привносили в его лицо легчайший оттенок едва ли не детской беззащитности.
Впрочем, любопытствующие пацаны вряд ли были готовы вдаваться в такие нюансы. Разглядывая мирно почивающего водителя — словно троица шкодливых лисят, топчущихся возле спящего гризли, — они сразу обратили внимание на главное: на запястье мужчины золотисто посверкивал массивный «роллекс».
— Что он — нажрался в зюзю, что ли? — вполголоса предположил один из негритосиков, свистяще пришмыгнув.
— Ага, точно нажрался, — ехидно ощерился другой щербатым ртом. — В отрубе мужик, ага.
Веснушчатый заглянул в лицо водителю, скорчил мерзкую рожицу:
— Цып-цып-цып, мой сладкий, просыпайся — петушок, блин, пропел давно.
— Да в отключке он, ну, — хихикнул сопливый.
Веснушчатый паренек огляделся по сторонам — и счастливая догадка озарила его лицо:
— Ха-ха, я знаю, что надо делать.
Шмыгнув к мусорному ящику, приделанному к фонарному столбу, он выудил оттуда дохлую крысу и вернулся к «плимуту». Раскачивая тухло припахивающий трупешник за хвост, приблизил его к носу водителя.
— Ваш завтрак, мистер. Кушайте на здоровье: лучшие французские блюда в нашем ресторане… Изысканный вкус, волшебный аромат.
Мужчина не реагировал.
— Смотри-ка: не хочет. Фу, какой привереда.
Ребята тихонько засмеялись. Веснушчатый кинул крысу на колени водителю и опасливо отскочил в сторону. Но предосторожность оказалась лишней — тот по-прежнему не подавал признаков жизни, и если бы не мерно пульсирующая на шее жилка — можно было бы предположить нечто худшее.
— Не, точно нажрался, — удовлетворенно хмыкнул щербатый. — Ни черта не чувствует, сукин сын.
— Пить надо меньше, дядя, — наставительно произнес сопливый, шмыгнув — словно для пущей убедительности.
— Ладно, давай — снимай у него часы…
Сопливый потянулся худенькой коричневой ручонкой к запястью спящего, осторожно коснулся браслета «роллекса» — и тут же испуганно отпрыгнул футов на пять, потому что в этот момент мужчина, не открывая глаз, резко сунул правую руку под куртку и…
— Черт, у него пистолет! Атас!
Легкий стремительный топот трех пар кроссовок по тротуару — и пацанов словно ветром сдуло.
Джо Ханбек убрал «магнум» обратно в подмышечную кобуру и, мучительно щурясь от хлынувшего в глаза солнца, осмотрелся по сторонам.
Окраинная лос-анджелесская улочка, пропыленная и замусоренная, с рядами скучных, заурядных домишек, бессмысленно пялящихся подслеповатыми окнами на опостылевший белый свет. Словно вымершая — да и впрямь: живут эти люди действительной жизнью или просто прозябают день за днем, считая свое однообразное существование единственно возможным, полагая, что так и только так надлежит коротать свой век добропорядочным гражданам, а всяческие страсти-мордасти — это лишь мимолетная телевизионная картинка, которую — если беспокоит или раздражает — можно убрать с глаз долой одним легким нажатием кнопки. И не подозревают, что опасность может караулить их за каждым углом, каждый час, что в любой момент их обыденное бытие может с треском рухнуть, разразиться страшной трагедией, и кости их жалобно захрустят под тяжкими колесами кровавой колесницы жестокого вонючего времени. Да, вонью тянет из-за каждого угла, из каждой щели…
Воняло и впрямь гадостно — и, обнаружив источник запаха, Джо брезгливо вышвырнул на тротуар смердящий крысиный трупик. Отер пальцы о джинсы и закурил.
Да-да, ни черта они не догадываются, что смерть — всегда рядом. И крысы в человеческом обличье всегда готовы вцепиться в глотку — они безжалостны и не признают никаких норм, никаких кодексов, никаких прав, кроме одного права — права сильного. И для того, чтобы одолеть этих поганых крыс, нужно быть сильнее их. Слов-то они не понимают. Кулак — понимают. Пистолет, упертый в лоб, — понимают. Ногой по яйцам — понимают. Тогда и вся наглость с них разом соскакивает, с наглых подонков, вздумавших устанавливать в обществе свои законы. Их надо карать беспощадно — и именно для этого живешь ты на белом свете, именно для этого. Для того, чтоб сделать чище свою страну. Для того, чтоб такие вот непутевые шкеты не превращались в злобных человекообразных крыс.
А потому — ты не можешь позволить себе быть добреньким и чистеньким: это работа не для паинек. Ангелу тут не управиться. В борьбе с жестоким криминальным миром ты и сам должен быть жесток, иначе без толку все твои благие порывы и прекрасные побуждения. Просто свернут шею, как куренку, и фамилии не спросят. Играя против ублюдков, ты и сам должен, хочешь того или нет, превращаться в ублюдка. Такая уж это игра, серьезная и безжалостная. Ты можешь быть себе неприятен и даже мерзок — не обращай внимания, стисни зубы, наплюй на то, что о тебе могут подумать, и исполняй свою миссию во что бы то ни стало. А если не повезет — ну, что ж… Смерть — это просто разновидность отдыха. Вечный покой, твою мать, бессрочные каникулы. Тем более, когда так устал…
Джо потер затекшую шею и поморщился. Вот что значит — не поспать подряд две ночи. Нужно было б остаться переночевать в Лас-Вегасе, благо там уйма дешевых отелей. Но задача выполнена — вот сгоряча и рванул на ночь глядя: езды-то до Лос-Анджелеса всего пять часов с хвостиком. Но то ли однообразный вид темной пустыни по обочинам фривэя убаюкал, то ли излишне расслабился от сознания выполненного долга, да и выпил вдобавок на дорожку, — но на въезде в город почувствовал, как «плимут» ведет из стороны в сторону и руль почти не слушается. Свернул в потемках на окраинную улочку — и в секунду отключился. Ну что ж, с добрым утром, ублюдок.
Часы показывали 8.25. Джо с хрустом потянулся и включил приемник. Передавали обзор новостей: традиционная порция дерьма вперемешку с мармеладом, — экстравагантные выходки звезд в одной куче с убийствами, крушениями, авариями и прочими напастями. Очень похоже на содержимое мусорного бака, где свалены воедино разноцветные блескучие упаковки, протухшие сандвичи и рваные вонючие носки. Лопайте, господа американцы: это ваша страна предписала вам такой рацион. И повара постарались на славу. А вы уже и жизнь свою не можете себе представить без ежедневного кровавого блюда, припахивающего порохом. И если в один прекрасный день среди новостей не встретится ни единого преступления, ни чего-нибудь мало-мальски катастрофического — подумаете, что наступил конец света, не иначе. Этакий апокалипсис шиворот-навыворот. Интересно, что скажете вы тогда? Жаль, однако, что это несбыточно ни при каком раскладе.
Но зачем же ты в таком случае корячишься, зачем из шкуры вон лезешь, если заранее знаешь, что твои усилия рая на земле все равно не обещают? Как крали — так и будут красть, как насиловали — так и будут насиловать, как убивали — так и будут убивать. Как ни крути — закон человеческого общежития, так уж на роду, видать, написано этой дерьмовой двуногой породе, никак не желающей образумиться.
Взять хотя бы этого подонка, в поисках которого с месяц шастал по Лос-Анджелесу, а теперь вот еще неделю крутился в Лас-Вегасе. Грязная тварь — подкарауливал детишек в пустынных местах и… В живых не оставлял — душил ремнем. Три девочки и два пацана — от четырех до восьми лет. И у каждой жертвы выцарапывал ножом на груди крест. В полицейских сводках он так и фигурировал — «Креститель»: два года копы за ним безуспешно гонялись. Так что же: разве у этого Крестителя мамы не было? Или Библии он никогда в глаза не видал? Или в школе ему ничего не говорили? Или вообще в упор черного цвета от белого не отличал? Или специально его этому учили? Но вот выступает из нормального человеческого лица злобный крысиный оскал — и ничего тут не попишешь… А лицо у него и впрямь оказалось самое нормальное: этакий добропорядочный клерк, чуть лысоватый, с брюшком, ногти тщательно ухожены. И всхлипнул так по-детски, когда вчера на запястьях у него защелкнулись наручники, и упирался, хныча, когда полицейские волокли его к машине. Но лютый зверь по-прежнему сидел у него внутри — и зверь этот должен быть уничтожен. А ты — ты свое дело сделал. Заработал свои деньги. Выполнил свой долг.
Долг — вот оно что! Каждому — свое. Кто романы сочиняет, кто купоны с акций стрижет, а твое дело — выслеживать и отлавливать крыс, давить их без пощады. Вот и все. Очень просто. А если сидеть да размышлять о тщете сущего — толку не будет. Сволочь быстро плодится, похлеще кроликов: расслабимся — и задушат, загрызут, затопчут. Встать у них на пути — самое мужское дело, без дураков. Освобождать мир от такой падали — вроде Крестителя. Жди, правда, теперь, пока чек пришлют…
Джо очнулся от своих мыслей и прислушался к голосу диктора, доносящемуся из радиоприемника.
— Кровавая драма под проливным дождем разыгралась вчера на поле лос-анджелесского стадиона «Колизей», — бесстрастно тараторил сочный мужской баритон. — На третьей минуте второго тайма футбольного матча между командами «Лос-Анджелесские жеребцы» и «Нью-Орлеанские ягуары» случилось невероятное. Идущий в атаку нападающий «Жеребцов» Билли Коуэн внезапно выхватил пистолет и застрелил шедших на перехват двоих защитников команды соперников — Фреда Аткинса и Омара Хазбелинга. Защитная экипировка, оберегающая футболистов при столкновениях, не смогла уберечь их от пуль: игроки, как выяснилось, скончались на месте. Прежде чем подоспевшие полицейские успели схватить Билли Коуэна, он опустился на колени и выстрелил себе в голову. Есть основания предполагать, что причиной столь дикой выходки нападающего «Жеребцов» послужила большая доза наркотиков, принятая им перед матчем. В интервью с президентом клуба «Лос-Анджелесские жеребцы» Сэмом Маркомом мы узнали…
Что они там такого узнали в интервью с этим самым Маркомом, Джо не интересовало, и приемник он выключил. Новостей для начала вполне достаточно.
Да, неплохо ребятки поиграли в футбольчик. По трупам счет — 2:1. Публика, должно быть, довольна: еще бы — натуральные гладиаторы в «Колизее»! Пиф-паф, ой-ей-ей, ай да форвард удалой. Может, им стоит усовершенствовать правила для пущей зрелищности: каждому игроку по «кольту» — и вперед! Вот рубка-то начнется… Будет подлинно американский футбол, в духе времени. И хорошие сборы обеспечены: стадионы будут просто ломиться от болельщиков. Народу по вкусу придется: людишки ведь любят, когда другие головы под пули подставляют.
Ладно, нужно двигаться отсюда. Только куда? Не домой же… Вот ведь чертовщина: подумаешь о собственном доме — и с души воротит. А как радовались когда-то с Сарой, когда удалось купить тот особнячок на Тримбл-стрит. Да, ничто, видать, не вечно под луной: мы не вечны, а уж чувства наши — тем более. Хотя, если к себе прислушаться хорошенько, сидит где-то под сердцем, как теплый котенок, та давняя нежность, которую, казалось, в бытовой суете, в деловой спешке и в семейных дрязгах свели на нет. Сидит — и нет-нет да потрогает сердце мягкой лапкой…
Ладно, к дьяволу все это. Нужно выбросить всякую слезливую ерунду из головы. Не время сентиментальничать. Вот так всегда: как нет работы — так сразу на ум принимается лезть сущая хреновина. К черту, к черту! Берем курс на офис. Нужно жить и исполнять свои обязанности.
Джо сплюнул и включил зажигание.
Мотор завелся сразу, словно радуясь работе, и машина резко рванула с места. Джо ехал быстро — когда автомобиль идет на полной скорости, поднимая пыль на сонных улочках, то обычно ни о чем не думаешь — а ему сейчас совершенно не хотелось думать. От всяких нежных воспоминаний только размякаешь, а это ему, Джо Ханбеку, сейчас абсолютно ни к чему.
— Мне, мне, теперь мне… — простонала рыжая и жадно впилась полными губами в торчащую, словно меч, увесистую игрушку Джимми.
Ее белокурой подружке тоже скучать не пришлось, как ни был увлечен Джимми активными действиями рыжей, с истовым чмоканием обрабатывающей его могучий фаллос. Продолжая лежать на спине, он цепко ухватил белокурую за крутые бедра, рывком придвинул их к своему лицу и погрузил губы в горячую промежность. Та заскулила от наслаждения, почувствовав настойчивые движения его языка.
— Так, милый, так, еще, еще… — шептала белокурая, судорожно лаская ладонями коротко остриженную голову Джимми.
Еще так еще — Джимми и не собирался останавливаться. Его язык заработал, подобно мощному поршню, проникая меж нежных губ во влагалище, горячая смазка которого обильно потекла у него по щекам и подбородку. Язык то нырял на предельную глубину, то выбирался на поверхность, оглаживая вульву снаружи, слегка задевая возбужденную пуговку клитора, от прикосновений к которому девица вздрагивала всем телом и еще теснее вжималась своими пухлыми телесами в лицо Джимми. Боясь задохнуться, он на мгновенье вывернулся из-под горячих ляжек, втянул носом побольше воздуха и вновь принялся за дело. Белокурая елозила по его лицу, и одуряющий запах ее естества кружил Джимми голову, затуманивал сознание. Сглатывая терпкий жгучий сироп, он еще крепче стиснул ляжки девицы, впиваясь в них сильными пальцами. Он представил себе, будто сжимает пару продолговатых футбольных мячей, и плотнее притиснул их к себе — вот так же, идя на прорыв против линии защитников, прижимаешь к груди упругую кожаную дыню, и в такой момент, кажется, ничто на свете не может тебя заставить разжать пальцы, сведенные мертвой хваткой.
Чмоканье рыжей тем временем перешло в жадное чавканье, она словно бы пыталась целиком заглотить доставшееся ей орудие, и Джимми почувствовал, что может не выдержать и разразиться раньше времени. Он куснул клитор белокурой — та взвизгнула от боли и взмыла чуть вверх, и Джимми мощным сдвоенным хлопком по пышным ягодицам отпасовал ее тело к изголовью постели. Она кувыркнулась через него — и тогда Джимми схватил рыжую за разлохмаченные кудри и дернул к себе. На мгновение фаллос освободился — но только на мгновение, потому что Джимми тут же насадил на него рыжую, разведя ее ноги широко в стороны. Она запрыгала на его черном теле, как толстенькая белочка, и ее упругие ляжки смачно шлепали о его чресла. Джимми стиснул лапищами полные груди, мотавшиеся вверх-вниз, и принялся мять их — так месит гончар податливую глину, доводя ее до надлежащего состояния. Темные пальцы свободно погружались в белоснежную плоть, и Джимми въяве почудилось, будто бы он лепит нечто из этого материала. Нечто приняло в его воображении очертания Кубка футбольной лиги — ему приходилось держать его в руках два сезона назад, когда «Лос-Анджелесские жеребцы» стали чемпионами.
А рыжая наездница плясала на нем верхом, запрокинув голову донельзя — казалось, сейчас хрустнут шейные позвонки, и из горла ее доносился сдавленный отрывистый клекот в такт оголтелой пляске. На секунду Джимми почувствовал неодолимое желание заломить ей голову еще дальше — так, чтобы затылок уткнулся между лопаток. Неодолимое страшное желание, посещавшее Джимми каждый раз, когда он имел дело с белой женщиной в такой позе: он не мог долго стерпеть, чтобы та находилась сверху, доминировала над ним. В такие мгновенья в нем закипала гневная кровь многих и многих его предков, черных рабов, которыми помыкали белые господа. И сейчас, когда очередная белокожая шлюха вздымалась над Джимми, он начинал чувствовать, как набухает в нем ослепляющая ярость. Словно бы какой-то лютый безжалостный зверь принимался рваться из него наружу — и требовалось трезвое волевое усилие, чтобы не выпустить на свободу это чудовище, способное на самое страшное, кровавое. Оттого, вероятно, так и любили его белые женщины, что ощущали в нем инстинктивно эту дикую страсть к запредельному насилию. Ведь в глубине каждой из них живет желание отдаться до конца, абсолютно — и быть растерзанной на куски в постели.
Джимми резко толкнул рыжую в грудь — так, что та опрокинулась на спину, соскочив с разъяренного члена-гиганта, и тут же он подмял ее под себя, разнеженную и трепещущую, и вколотил свое алчное орудие мести в нежную горячую пещеру. Мести — да, именно мести, потому что, овладевая этим белоснежным телом, он словно бы мстил за все унижения всех своих братьев по расе. Он презирал красоту, которой овладевал намеренно грубо и неистово, словно стремясь размазать по простыням покоренное тело, превратить его в бесформенную чавкающую кашу.
Распаленная его похотливым порывом рыжая скрежетала зубами и отрывисто вскрикивала:
— О!.. Ты!.. Ты!.. Гигант мой! Мой колосс!.. Ах… Еще… Еще!.. Ещ-ще-о!!!