— А теперь за дело.
Я притворился спящим, когда услышал стук в дверь. Крикнул, подавив зевок:
— Что надо?.. Кто там?
— Инспектор Гарнье.
— В такое время, инспектор! Ведь за полночь.
— Поторопитесь.
— Хорошо, хорошо. Сейчас.
Нарочно натолкнулся на столик, с шумом рассыпав стопку журналов. Выругался. Когда открывал дверь, лицо мое выглядело злым.
— Что случилось?
— Умер господин Шамбон. Его только что убили.
— Как?.. Марсель?
— Да. В кабинете дяди. Вас ждет комиссар. Я изобразил потрясение, продолжая застегивать пижаму. Инспектор выкатил мою коляску. Помог мне сесть.
— Придется поторопиться. Вы ничего не слышали? — сказал он.
— Нет. Почему вы спрашиваете?
— В него всадили две пули, а среди ночи два выстрела трудно не услышать.
— Я сплю со снотворным, как вы знаете. Когда это случилось?
— Около одиннадцати часов.
— Сестре сказали?
— Нет еще. Он был явно не в духе, отвечал резко.
— Напрасно комиссар не принял всерьез эти угрозы, — заметил я. — Вы в курсе?
— Разумеется.
— Племянник отправился вслед за дядей. Согласитесь, это черт знает что.
Дре был в кабинете — руки в карманах, шляпа сдвинута на затылок, — осматривал труп. Взглянул на меня устало.
— Вот так работа, — прошептал он. — Две пули в упор, и это… Подбородком указал на взломанную дверь и осколки стекла.
— Я все слышал. Беднягу убили в тот момент, когда он разбирал бумаги на письменном столе. Он позвонил мне буквально в панике. Напрасно я кричал ему: «Бегите!… Что поделаешь!…»
Сцену я знал в мельчайших подробностях, но старательно разыгрывал изумление, смешанное с ужасом.
— Их было несколько?
— Да, думаю, да.
— Они что-нибудь украли?
— Вряд ли. Они должны были услышать шум… Совершенно очевидно, им помешали и пришлось срочно смываться.
— Профессионалы?
— Сам хотел бы знать.
— Мое мнение: они пришли убрать его, — сказал инспектор за моей спиной.
— Подойдите, — приказал Дре и помог мне опереться на костыли.
— Видите… Он стоял лицом к убийцам… Можете ли вы спокойно, хладнокровно смотреть на его лицо?
— Попробую.
Я наклонился, глядя на тело Шамбона. Во мне шевельнулось подобие жалости и отвращение. К нему? К самому себе? Какая разница?
— Видите, на его лице застыло вовсе не выражение ужаса, — продолжал Дре. — Я не забыл, как звучал его голос в трубке. Как у смертельно испуганного человека. И что я вижу? Лицо умиротворенное. Я бы даже сказал: смерть с иронией на устах. Что скажете?
Он был прав. Бедняга Шамбон, стараясь превзойти самого себя, хотел выглядеть мужественным, и это выражение застыло на его обычно подвижном лице. До последнего мгновения он путал мои карты.
— О, если хотите, — заметил я. — Не так-то просто сказать что-либо определенное.
Я выстрелил в ту минуту, когда он повернулся ко мне с обычной самодовольной улыбкой. И вот он лежал на спине, навеки удовлетворенный и снисходительный. Я отпрянул.
— Он был убит наповал, — продолжал Дре. — Судебно-медицинская экспертиза даст свое заключение, но мне и так все ясно. Когда вы видели его в последний раз?
— В полдень. Мы вместе позавтракали. Мне не показалось, что он сколько-нибудь озабочен. После кофе он поднялся к матери… Госпожа де Шамбон знает?
— Сейчас узнает. Успеет, бедная женщина. Когда врач и эксперты уедут, я займусь ею и вашей сестрой. Мне хотелось бы незамедлительно знать, что он вам рассказывал со времени нашей последней встречи. Ведь у вас были самые добрые отношения, не правда ли?
— И да, и нет. С какой-то точки зрения, мы были товарищами — и даже очень. С другой стороны, как бы настороже друг с другом. Если говорить откровенно, он ухаживал за Изой, а мне это не очень нравилось.
— Представьте себе, я в этом не сомневался. Весьма интересно, весьма! — воскликнул Дре.
Он несколько раз покачал головой, словно поздравляя себя, затем, услышав шум в коридоре, слегка меня оттолкнул.
— Это моя бригада. Подождите в библиотеке, мы продолжим беседу.
— Мне ничего не известно, комиссар. Я не очень представляю, чем могу быть вам полезен.