- Нет, Виктор, ты не понимаешь! - орал Сизов, мотая указательным пальцем перед лицом Премьера. - Это они не этого полковника унизили, это они всю страну унизили! Всю, и нас с тобой! Нас не боятся, понимаешь!
- Володя, ты пойми, мы сейчас стараемся оторвать Европу от Америки, а ты: "...разорвать отношения, послать крейсера в Северное море", процитировал Премьер. - Нас не бояться должны, а уважать, понимаешь, уважать!
- Нет, Володь, Виктор прав, - Сазонтьев сосредоточенно хрумкнул огурцом и продолжил свою мысль. - Понимаешь, я эту Голландию могу стереть в порошок секунд за сорок. Если прикажешь я снова пройду на "Петре Великом" и поставлю к верху раком весь мир, но это не тот метод. Виктор прав, когда тебя боятся, они в открытую не попрут, они будут шакалить, как с этим полковником, кусать тебя за пятки. Я считаю так - парня нужно вытаскивать любой ценой, этим голландским петухам врезать по самые уши по дипломатической линии, а всю эту судейскую камарилью опустить так, чтобы ни кто их больше не принимал всерьез...
Вернувшись в приемную Фартусов с ухмылкой заявил всем трем ожидавшим приема главам спецслужб.
- Отбой, ребята, по домам. Сазонтьев третью литровку открыл.
Лишь через сутки Володин вызвал к себе посла Нидерландов и вручил ему ноту протеста. Через три дня после этого был арестован некий гражданин Голландии Кнут Ренсенбринк по обвинению в шпионаже. Еще через три недели в неприятную ситуацию попала госпожа Андре Конти. При прохождении таможенного контроля в аэропорту имени Джона Кеннеди у ней в сумочке нашли пакетик с десятью граммами героина. Наркотик у ней учуяла специально обученая собака. Та же самая собака проявила интерес к еще одному пассажира этого же авиарейса, сидевшего как раз рядом с госпожой прокуроршей, но у него ни чего не нашли. Чернявый, налысо выбритый маленький человек непонятного возраста с серьгой в ухе сразу вызвал неприязнь у таможенников и пограничников своими развязанными манерами и не по ситуации нахальной, жизнерадостной улыбкой.
- Ой, этот запах, наверное, осталось от рукопожатия с моим сыном, пояснил он. - Он у меня давно сидит на игле, и он же провожал меня в аэропорту.
- Господин Марк Спирин, зачем вы приехали в США? - сурово спросил один из чиновников.
- Я хотел бы поработать здесь.
- Но у вас гостевая виза!
- Ну и что?
Чиновник миграционного агентства с возмущенным лицом вернул документы странному человеку.
- Мы отказываем вам во въезде в Соединенные Штаты Америки.
- Не очень и нужно, - хмыкнул Спирин и, подхватив свою скромную поклажу, повернул в сторону выхода.
К сожалению американские таможенники плохо знали лучшего российского престидижитатора Марка Спирина, цирковая фамилия Марк Спирс. За фокус с доставкой пакетика героина в сумочку прокурорши он получил сто тысяч долларов. Еще через две недели "независимые" журналисты раскопали что у трех членов гаагского трибунала на счетах в Швейцарском банке лежат кругленькие суммы, якобы полученная от одного боснийца, военного преступника, оправданного в прошлом году высоким судом. Все эти счета были чистой липой, совместный труд СВР и ФАПСИ. Скандал получился громким, два из трех членов суда взяли самоотвод, лишь третий упрямо продолжал доказывать свою невиновность.
Пострадала и промышленность Голландии. За месяц до этого скандала всемирно известная фирма "Филлипс" выиграла тендер на модернизацию одного из московских телевизионных заводов, но в последний момент ей было отказано и заказ получила гораздо менее известная финская фирма.
Прошло полгода с тех пор, как Мирошкин впервые увидел мир через изящные, фигурные решетки голландской тюрьмы. Это была не русская зона, тем более не Бутырка, камеры на двоих, телевизор, холодильник, раз в неделю один междугородний звонок, к тому же великолепный, лучше чем в академии, спортзал с тренажерами. В соседи к полковнику посадили одного украинца лет тридцати, нелегально приехавшего на заработки, и в первый же день укравшего что-то по мелочам в первом же попавшемся ему супермаркете.
- Вот, дурень! - корил он себя день и ночь. - Ну я же не знал що у них там везде телебаченье натыкано?! Вот дурень!
Признаться, как раз этот сосед и был самой большой неприятностью для Мирошкина. Его непрерывные стенания и редкий по ничтожности интеллект доводили офицера до белого каления.
- Нет, Микола, если б ты знал, как ты мне надоел! Я бы лучше с каким-нибудь эскимосом сидел, чем с тобой, - сказал он как-то своему сокамернику, и в ответ услышал мутный поток ругани, с обычными обвинениями "поганых москалей" во всех бедах, в том числе и в том, что Микола оказался в голландской тюряге.
- И в чем же это мы виноваты? - возмутился Юрий.
- Да, это вы все, москали поганые! Ежели бы не ваш треклятый Ельцын, я бы теперь рубил плоты у себя на Карпатах, и ни в каких Голландиях не бувал.
- Да ты, брат, ни как жалеешь что Союз распался?!
- Да нехай он сдохнет этот ваш Союз вместе со всеми вами, коцапами погаными!
После этих слов Микола обиженно отвернулся лицом к стенке и наконец-то затих.
Между тем адвокаты Мирошкина подали в суд апелляцию на пересмотр дела. Несмотря на все усилия дипломатов и спецслужб нидерландская Фемида упорно отказывалась признать свою неправоту, и единственно, чего добились защитники, это рассмотрения кассационной жалобы в местном суде.
В тот день их вывезли из тюрьмы вдвоем, Мирошкина, и еще одного здоровущего негра, которого в тюрьме все звали просто Джорджем. Этот самый Джордж сидел за вооруженное ограбление продуктовой лавки, но недавно открылось, что этот подвиг был не единственным в его бурной жизни. За месяц до этого был ограблен национальный Голландский банк в Антверпене. Дело было шумное, нахальство налетчиков не имело границ, они напали на инкассаторскую машину остановившуюся у ворот банка. При ограблении было много стрельбы и трупов, три налетчика взяли триста тысяч долларов и нагло ушли от преследовавшей их полиции. Чудом выживший шофер инкассаторской машины опознала в скромном любителе зелени стрелявшего в нее бандита. Все попытки следователей расколоть Джорджа и узнать кто были его подельники и где деньги ни к чему не привели. Заседание должно было состояться в десять часов утра, но сначала у тюремного фургона спустило колесо, а потом заседание отложили, потому что какой-то шутник позвонил и предупредил, что в здании заложена бомба. Лишь в час дня вызвали в зал заседаний Джорджа. "Отстрелялся" тот быстро, через два часа вернулся в комнату ожиданий, прибавив к своим трем годам еще семь. Негра это мало огорчило, он с неизменной ухмылкой засунул в рот сразу три подушечки "Стиморола" и весело крикнул вслед уходящему Мирошкину:
- Давай, полковник, топай к этим засранцам. Сейчас тебе еще срок накинут! Два пожизненных заключения!
Мирошкин нервничал. Он не знал, надеяться ему на этот суд, или нет, хотелось надеяться, но так неохото было потом разочаровываться!
Увы, трехчасовое разбирательство кончилось ни чем. Суд отказался принимать на себя функции отменяющие решение международного трибунала в Гааге, хотя Юрию понравилось как очень точно и аргументировано вела дела женщина адвокат.
"Молодец, хотя и баба, - думал Юрий, рассматривая леди-адвоката. Только что же они тут все косметикой не пользуются? Такая страшная!"
Когда Мирошкина с Джорджем вывели из здания суда уже стемнело. Зимние сумерки в теплой Голландии мало отличаются от похожего времени суток где-нибудь на юге России: сырой ветер приморья, серое, без звезд, небо. Через полчаса фургон свернул на второстепенную дорогу ведущую к тюрьме, тогда их и догнал большой, черный джип японского производства. Он сразу пошел на обгон, но потом притормозил и несся на одном уровне с тюремной машиной. Затем у задней дверцы медленно опустилось боковое стекло, и опешивший водитель увидел направленный в его сторону противотанковый гранатомет. Зеленый, остроносый головастик гранаты более чем неприятно поразил шофера, сначала в переносном смысле, потом и в прямом. Взрыв разнес кабину, и неуправляемая машина съехала с дороги и врезалась в дерево. А со стороны остановившегося "Паджеро" уже бежали люди с автоматами. Один из них, открыв дверцу кабины, на всякий случай полоснул очередью по бесчувственным телам водителя и охранника, а остальные занялись фургоном. Быстро замазав замочную скважину пластитом они отбежали в сторону, а когда прогоревший шнур вызвал небольшой, но резкий взрыв, вернулись, и начали рвать на себя бронированные двери. К этому времени все вольные и невольные пассажиры фургона чувствовали себя так, словно им по голове долбанули кувалдой. Несмотря на это оба охранника схватились за оружие. Один из них успел пару раз выстрелить из пистолета, но ответная пуля попав в грудь тут же отбросила его к самой решетке. Второму же тюремщику не пришлось и выстрелить. Из-за той же самой решетки протянулись две громадных, черных руки, и с виду мягко и нежно опустились на горло голландцу. Тот как-то сразу захрипел, и, выпустив оружие, бросил все силы на то, чтобы разжать этот чудовищный капкан. Когда двое в черных масках запрыгнули в фургон, охранник уже хрипел в последних конвульсиях. На то, чтобы открыть решетку и вывести заключенных ушла минута, еще столько же на погрузку всех действующих лиц в подъехавший джип. После этого "Паджеро" резко сорвался с места и растворился в концентрированной серости зимней ночи.
Мирошкина вывезли из Голландии и провезли через пол-Европы в фургоне с тюльпанами. На родину он попал лишь через две недели, через Австрию и Румынию. Визажисты от ФСБ ловко перекрасили его черные волосы в рыжий цвет, с помощью контактных линз изменили цвет глаз, а два комка ваты за щеками придали Юрию вид добродушного немецкого бюргера. Гораздо больше проблем им доставил Джордж. Его так же пришлось снабдить новыми документами и купить деньги до родного Суринама. Но именно на подельников Джорджа по ограблению банка свалили и похищение заключенных. Именно эту версию усиленно пытались внедрить причастные к побегу Мирошкина спецслужбы. Через три недели в одном из каналов Амстердама даже выловили труп, сразу объявленный представителями прессы бывшим русским полковником, ведь на нем был тот самый тюремный костюм. Над телом этого бедолаги хорошо потрудились местные крабы, так что идентификация его была весьма затруднена.
На родине Мирошкину пришлось сменить место жительство, профессию, фамилию, и даже внешний облик. После пластической операции его не узнала даже бывшая жена, к этому времени благополучно загнавшая своего лысого начальника в могилу. Увы, по мнению Юрия Елена изрядно постарела, и утратила то, за что он ее раньше любил - за непосредственность и непохожесть ни на одну из женщин. Теперь эта была самая обычная сухопарая тридцатилетняя женщина с жизненной хваткой рыбы пираньи. Вскоре Юрий женился, на самой обычной учительнице. Через год она родила ему сына. Кстати, фамилию себе Юрий выбрал из своего прошлого. Теперь он Зинченко.
Чем занимается сейчас Джордж - неизвестно. Но больше всего на свете он любил две вещи - футбол, и грабить небольшие овощные лавочки.
ЭПИЗОД 52.
Проклятая натура жаворонка как всегда подняла писателя Майкла Джонсона рано утром, в начале шестого. Покосившись на безмятежно раскинувшуюся на кровати жену Майкл поморщился и начал одеваться. Оксана была на тридцать лет моложе мужа, и в свои тридцать восемь довольно хороша собой, вот только в последнее время сильно раздалась вширь. Но не это волновало ее супруга. Всем своим существованием на американской земле Оксана была обязана Майклу, и тот требовал от женщины одного - постоянной заботы, внимания и ласки. Оксана Оноприенко справлялась с этими обязанностями легко и без видимых усилий, единственное, что она не могла делать, это рано вставать. Хоть убей, но ей надо было выспаться как минимум до восьми утра, поэтому Майклу приходилось самому спускаться вниз, на кухню, и варить себе кофе. Делал он это по своему рецепту, не признавая никаких новомодных растворимостей. Джонсон смешивал в строгой пропорции один к двум мелкие зерна сорта мокко с более крупными зернами арабики, потом молол их в старомодной, прошлого века ручной мельнице. Воду для кофе Майкл приносил за полкилометра, из лесного ключа. Самым важным было не упустить момент, когда в медной турке начнет поднимать желтоватая пена, и не дать воде по настоящему закипеть. Потом, когда укутанная цветастым войлочным петухом турка парилась, впитывая каждой молекулой воды терпкий и пряный аромат Ближнего Востока, писатель делал нехитрую зарядку, стараясь побольше нагружать свои пораженные полиартритом суставы. Довершением всего комплекса ежедневных занятий был кратковременный контрастный душ, взбодривший писателя как удар хлыста.
Уже с дымящейся кружкой Майкл вышел на террасу и, усевшись в плетеное кресло, начал мелкими глотками смаковать свое ароматнейшее кофе. Солнце поднималось как раз за домом Джонсона, и прекрасный вид на отроги Апалачских гор постепенно менялся от голубоватых и розовых, до бирюзово-зеленых. Кроме чисто эстетического элемента в этом созерцании был и прикладной момент. По этой единственной дороге каждый день на своем велосипеде приезжал почтальон, и когда он выезжал на пригорок его издалека было видно, как минимум за километр. Мистер Бенсон был прелюбопытнейшим человеком, этаким философом-самоучкой и хранителем огромного количества местных историй и баек, хорошо аргументирующих его философские сентенции. Некоторые из них искренне веселили старого писателя. В свои пятьдесят лет Бенсон ни за что не хотел пересаживаться на автомобиль и добирался до своих клиентов на двухколесном экипаже. Наверное именно поэтому почтальон всегда был бодр, весел и словоохотлив.
Майкл еще не допил свой кофе, как на пригорке показалась крохотная фигурка велосипедиста, тут же нырнувшая вниз, в небольшой лесок, окружавший имение Джонсона.
"Он сегодня рано", - подумал писатель, поднимаясь с кресла. До калитки было тридцать метров, но ноги Майкла давно начали сдавать, чего нельзя было сказать о голове старого писателя. Выйдя за калитку Джонсон остановился рядом с почтовым ящиком, заранее улыбаясь в предвкушении предстоящей беседы. Он знал, что Бенсон специально разводит почту так, что бы последним посетить этого чудаковатого писателя-отшельника, и спокойно поболтать с ним когда полчаса, а когда и час, все зависело от темы разговора. Порой господин писатель рассказывал потрясающие вещи, ведь за свою жизнь он объездил практически весь мир, пока не поселился у них в штате. Специально для этих бесед хозяин даже приказал сделать небольшую скамейку около почтового ящика.
Звонок почтальона тренькнул за поворотом, там была большая заплата на шоссе, и каждый раз велосипед словно жаловался на кочку и заранее предупреждал о своем приближении. Вот наконец темная фигура показалась на дороге, синяя, фирменная бейсболка, черная ветровка. Но улыбка как-то сползла с лица Джонсона. Это был не Бенсон, а совсем другой человек, какой-то молодой парень с длинным, но довольно приятным лицом. Карие глаза, пухлые губы итальянца, и вместе с тем прямой нос и светло-русые волосы истинного нордийца. Затормозив в двух метрах от Майкла он широко улыбнулся и спросил:
- Доброе утро! Вы Майкл Джонсон?
- Да, - внезапно севшим голосом признался Майкл. - А где Бенсон?
- О, он вчера неудачно упал с велосипеда и сломал ногу. Так что с месяц теперь я буду вашим почтальоном. Меня зовут Билл, Билл Джонсон, я ваш тезка, господин писатель. Вот ваши газеты: "Нью-Йорк таймс", "Гардиан", "Бильд", словом все.
Почтальон поставил велосипед на подножку, вытащил из багажной корзины впереди руля и протянул Джонсону массивную пачку с газетами. Тот машинально протянул руки, но уже принимая почту он заметил акцентированный взгляд нового почтальона на свое левое запястье. И этот взгляд решил все. Если до этого момента подозрение было неосознанно и гнездилось на уровне подсознания, отдаваясь неприятной дрожью в районе солнечного сплетения, то теперь Майкл понял что не ошибся.
"Дьявол, они меня все-таки нашли! Зачем я не стер эту татуировку до конца!"
Очевидное замешательство хозяина дома было слишком заметным, даже пот выступил на лице Майкла, поэтому улыбка сползла с лица почтальона и он уже на чистейшем русском языке спросил:
- Как поживаете, Михаил Иванович?
- Вы меня не за того принимаете, - промямлил по английски Майкл, но из его онемевших рук на землю попадали все газеты.