— Подписка о невыезде — это мера пресечения. А она, насколько я знаю, применяется только к лицам, в отношении которых имеются доказательства виновности, — я вежливо улыбнулся.
— Я просто просил задержаться на два-три дня. И дать показания. Как свидетеля.
— У вас должны быть веские основания для этого. Иначе вызывайте меня из Москвы.
— Основания есть. Будьте уверены.
Я молчал. Мне было интересно, как он выкрутится.
Инициатива сейчас у меня, и каждое его слово станет ошибкой.
— Мы должны выяснить, — наконец сказал он, — несчастный случай ли это, самоубийство, или…
— Есть какие-то сомнения?
— Есть… — он прикусил язык, но было уже поздно.
Я кивнул. Теперь и я не прочь остаться. Если несчастный случай — против него не попрешь. Но за остальные варианты кто-то должен отвечать. И тут забота не только следствия.
Но почему и моя тоже? Как это там у Экзюпери? «Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил», — кажется, так.
То-то и оно.
Сухоручко встает и торопливо прощается. Он кипит из-за своей оплошности.
— А как же кофе? — Эдгар растерянно провожает его взглядом.
Но мы уже остались в комнате вдвоем.
— Да, — сказал Эдгар задумчиво, — и этого типа я считал приличным человеком… — Ты кого имеешь в виду?
— Ну не тебя же, — он махнул рукой. — Пей кофе. А то остыл совсем.
— А мне он понравился. Другой на его месте мог побить меня, как щенка.
— Все ему рассказал?
— Не совсем.
Эдгар внимательно посмотрел мне в глаза:
— Были причины?
— Были… Эта девушка употребляла морфий.
— Как ты узнал? — Эдгар быстро взглянул на меня.
— Случайно… Слышишь, совершенно случайно я перехватил несколько ампул морфия, которые предназначались для нее.
— Но почему ты об этом не сказал?
— Видишь ли, во время этой случайности я немного нарушил закон. Паренек, у которого я их отобрал, попался на редкость нелюбезный. И я, честно говоря, не представляю, как все это объяснить твоему знакомому…
— На кой черт ты с ними связался?! Эти ублюдки ни перед чем не остановятся.
— Что же теперь поделаешь, старик?
— Что поделаешь, что поделаешь… Ты знаешь, у меня такое впечатление — тебе наплевать на себя.
— Это не так, успокойся.
Я замолчал и уставился на стену. Стена была зеленая, вся в бугорках от плохо размешанной краски. Я смотрел на эти бугорки и старался не думать о том, что где-то совсем рядом лежит труп девушки, с которой я только вчера танцевал.
— Что мне удалось узнать, — Эдгар положил руки на стол, — она выбросилась из окна в шесть утра. Кто-то из соседей вызвал «скорую». Тяжелая травма черепа, позвоночника… Она очень искалечилась.
— А травма черепа… в каком месте?
— Что?
— Эдгар удивленно посмотрел на меня.
— Ах да, ты об этом… Лицо тоже изуродовано… Хотя, какая теперь разница? Вскрытие будет завтра. Конечно, кровь для анализа уже взяли… Ты меня не слушаешь?
— Засасывает, как в болото. И самое смешное — нет выбора… Мне его не оставили.
— Послушай моего совета, — Эдгар почесал переносицу. — Уезжай…
— Отвяжись ты… Лучше скажи, можно сейчас установить — не была ли она под действием наркотиков?
— Довольно приблизительно можно.
— Попробуй, а?
— Хорошо, подожди меня здесь.
Я допил остывший кофе. Ощущение было такое, что я еще не проснулся. Вещи вокруг меняли свои очертания, и время буксовало на месте. Я закрыл глаза и откинулся на стуле, весь уйдя в назойливый гул, который преследует меня с утра. Гул рождается где-то в затылке и, вибрируя, растекается по всему телу. Казалось, я слышу ток крови в жилах. Когда вернулся Эдгар, мне немного полегчало.
— Пойдем, — сказал он, — в мой зверинец.
Я нехотя поднялся и пошел следом в соседнее помещение.
— Мне нужна мышь, — Эдгар зачем-то подмигнул.
— Мышь?
— Вот именно, — наконец он выбрал одну и, протянув ее мне за хвост попросил. — Подержи, пожалуйста.