- В каком смысле? - не понял собеседник, и на его лице появилась озабоченность.
- Мальчишки обычно хотят быть летчиками, шоферами, пожарными... Мне трудно представить мальчишку, который хотел бы стать инструктором по агитации и пропаганде, - приветливо улыбнулся Бирс и увидел, как за стеклами очков злобно и холодно блеснули глаза депутата.
- А вы мечтали стать журналистом? - спросил полковник с деланным добродушием.
- Я им стал.
- А я мечтал стать маршалом.
- Но политработник не может стать маршалом.
- Согласен на генерала.
- А вам не кажется, что у нас и без того много генералов.
- У нас их столько, сколько нужно.
- Только в главном политическом управлении сотни генералов.
- Это нам решать.
- Однако налогоплательщикам не безразлично, куда идут деньги. Я служил в армии. У нас в части был кот по кличке Замполит, вечно спал в столовой.
Полковник осуждающе покачал головой.
- В любой армии есть службы, отвечающие за моральную подготовку и боевой дух.
- Правильно. Но там специалисты, психологи... Наши политработники понятия об этом не имеют.
- В каждой армии свои особенности. Нам нужны политработники.
- Но тогда каждая партия захочет иметь в армии своих политработников.
- Исторически сложилось так, что воспитательную работу в армии ведут коммунисты. Я думаю, нет смысла ломать традиции.
- Это мнение заинтересованного лица. Вы не можете сказать: да, правильно, мы не нужны. По правде сказать, я не могу представить себе здорового мужчину, или, как говорят, мужика, у которого руки-ноги на месте, голова в порядке, а в графе "профессия" записано: инструктор по агитации и пропаганде.
Разговор напоминал бокс: обмениваясь ударами, соперники кружили по рингу, уклонялись, ныряли, делали ложные выпады, готовя тяжелый удар апперкот или свинг.
- Такие, как вы, растлевают армию, подрывают боевой дух. Политработники мешают вам, - сказал полковник. - Мы можем потребовать, чтобы вас уволили, не боитесь? - стекла очков победно сверкнули, депутату показалось, что он послал противника в нокдаун.
- Если меня уволят, я найду работу в другом месте. А вы? Если вас уволят, куда вы пойдете? - поинтересовался Бирс.
- О, нам всегда найдется работа, - многозначительно усмехнулся полковник.
- Как вы понимаете патриотизм? - спросил Бирс.
Полковник не торопился с ответом, размышлял, взвешивал каждое слово.
- Патриотизм - емкое понятие, которое означает поступки, слова, мысли, характеризующие любовь к Родине, - сказал он веско, как ученый, выводящий точную формулу.
- Но разные люди по-разному понимают любовь к Родине, - возразил Бирс.
- Патриотизм всегда направлен на пользу отечеству, - жестко заявил полковник тоном, не терпящим возражений.
- Да? - Бирс улыбнулся так, словно ему неловко за собеседника. - А как понимать пользу? Те, кто послал войска в Афганистан, были, конечно, большими патриотами, правда? И действовали на пользу нашей стране? Академик Сахаров протестовал против войны, и значит, он не патриот, так?
- А как вы считаете? - неожиданно спросил полковник.
- Я считаю: если человек способен испытывать стыд за свою страну, он патриот. А те, кто на всех углах кричат о своей любви к родине, а сами проповедуют ненависть к другим, позорят нас перед всем миром.
- Люди пекутся о своей родине, - изрек полковник.
- О чем они пекутся, о родине?! Они ее разрушают! Эти люди не могут ничего создавать. На злобе и ненависти нельзя создавать, можно только разрушить. Они требуют расправиться, уничтожить... Ну уничтожили, что дальше? Они примутся друг за друга.
Телефоны в студии звонили не переставая, в адрес Бирса сыпались угрозы, и когда он вышел после передачи, его ждали: десятки людей маячили у входа с плакатами, призывающими к расправе. Сослуживцы предостерегли Бирса, но он рассчитывал пробиться к машине, как вдруг зачирикал бипер, и на экране возник номер штабного телефона. Бирс позвонил в отряд, Першин выяснил обстановку и приказал ждать.
- Бирс, выходить запрещаю! - сказал Першин. - Жди, мы сейчас приедем.
Антон дожидался в просторном холле центрального входа, где находился милицейский пост и бюро пропусков. Из лифта появился недавний собеседник, отдал постовому пропуск и направился к выходу. Сквозь стекла он еще издали заметил злобную толпу.
- Это вас ждут, Бирс? - улыбнулся он на ходу.
- Меня. Читайте: "Бирса к стенке!"
- Видите, каково трогать политработников и патриотов. Это опасно.
- Ничего страшного...
- Хотите я проведу вас?
- Нет. Я жду, за мной должны приехать.
- Могут побить. Не боитесь?
- Не боюсь.
- Как знаете... - полковник прошел вращающуюся дверь и направился к депутатской машине, которая поджидала его в стороне.
Толпа стала аплодировать, полковник, улыбаясь, кивал с признательностью и, как тенор перед поклонниками, приветственно поднимал руки.
Вскоре прикатили на микроавтобусе Першин и разведчики, никто не посмел тронуть Бирса, лишь выкрикивали что-то и угрожающе размахивали руками.
- Шпана безмозглая! - брезгливо ворчал Першин. - Недоумки!
...после пролетья [конец мая] немыслимая жара подступила к Москве, навалилась и обволокла город. День за днем тяжелое солнце калило камни, густой, липкий, похожий на жидкое стекло воздух с утра до вечера висел над раскаленными мостовыми, город погрузился в изнурительный зной, как в кипяток. На Тверской и Мясницкой, в Охотном ряду, на Моховой, по всему Садовому кольцу и на площадях у вокзалов одуряющая жара плавила асфальт.