И тотчас, будто слово ее обрело силу, скворечник с грохотом осел, сложился плоско, стал грудой досок; настил окончательно разъехался, а помост вместе с досками, жердями и охранницей обрушился вниз, в густую, пузырящуюся, зловонную жижу, куда долго еще сыпались мелкие обломки, гвозди, древесная пыль и труха.
Вера вернулась в строй, где ее с нетерпением и жгучим интересом ждали. Джуди не понимала, о чем украдкой, но живо, без умолку перебрасываются словами пленницы, но было заметно, как любопытство катается по строю из конца в конец.
Все вдруг запросились у охранника в туалет, никто не мог дотерпеть до казармы. Охранник разрешил, а сам остался у входа в штрек; побега он не опасался - тупик, деться некуда.
Строй распался, пленницы толпой стояли у развалин сортира, могло сдаться, что скворечник подвергся налету вражеской авиации.
- Ну ты, мать, как бульдозер, - похвалила подругу Маша, а Вера засмущалась и отнекивалась стыдливо:
- Да что вы, что вы, он сам...
Узницы перешучивались, посмеивались, гомон стоял над толпой, как на рынке в базарный день. Замордованные, затравленные, изнуренные непосильным трудом, они давно не испытывали такой легкомысленной смешливости. Можно было решить, что им посулили скорую свободу, и они с легким сердцем, бездумно поверили в нее.
Но постепенно веселые голоса потухли, смех угас, вокруг установилась привычная подземная тишина. Среди беззвучия они услышали под обломками глухой утробный нечеловеческий вой, сопровождаемый тяжелым вязким плеском. Иногда вой обрывался, и сдавленный прерывистый голос приносил снизу, будто из могилы, одно слово:
- Помогите!
Мертвая тишина висела над толпой, никто слова не проронил.
- Надо ей помочь, - неожиданно предложила Джуди.
Она сказала это по-английски, но все поняли, даже те, кто не знал языка.
- Сбрендила? - повернулась к ней Вера. - Не тебя ли она больше всех мордовала? Мало тебе? Еще хочешь?
- Мы должны ей помочь, - повторила Джуди по-английски и добавила по-русски. - Помогать.
- Это с какой же стати?! - возмутился кто-то в толпе. - Уж тогда она нас точно к стенке своими руками!
- Ты сумасшедшая! - объявила Маша американке.
- Я не есть крейзи, - отказалась по-русски от диагноза Джуди и продолжала по-английски.
Она говорила, что это большой грех, она не может допустить, чтобы человека утопили в дерьме.
- Кто человек?! - рассердилась Вера. - Где человек?! Она человек?!
Голос из-под земли все реже просил о помощи. И вой слабел и прорезался иногда жалобным скулением; понятно было, что охранница теряет последние силы.
- Любой человек, даже очень плохой, есть живая душа. Бог говорит: не убивай! Мы не имеем права лишать человека жизни, - сказала Джуди и прибавила по-русски, чтобы ее поняли. - Это не есть христус.
- Какого черта?! - взорвалась одна из пленниц. - Что вы, американцы, всюду лезете со своими порядками?! Здесь Россия, понятно?! Здесь все можно!
- Мы должны ей помочь, - твердила свое Джуди, и никто не мог ее переубедить.
Все это время Маша молчала, пребывала в задумчивости, и похоже, прислушивалась к голосам, которые звучали где-то вдали. Лишь иногда переводила какие-то слова, когда считала нужным.
- Если ты ее сейчас спасешь, потом будешь очень сожалеть, предостерегла Джуди пожилая пленница, а Маша перевела.
- Я знаю, - кивнула Джуди. - Я готова. Иначе нельзя.
Она попыталась в одиночку растащить завал, но была слишком слаба. Пленницы схватили ее, чтобы помешать, но она вырвалась, побежала к выходу из штрека и привела молодого охранника, напарника Сталены; вдвоем они принялись растаскивать доски под осуждающее молчание остальных.
Никто не шевельнулся, никто слова не проронил, одна Маша вздохнула тяжело и стала оттаскивать доски в сторону. Густой смрад заполнил тесное пространство штрека.
Вскоре у ног открылась зияющая пустота, охранник посветил фонарем; толпа подалась вперед, среди досок все увидели торчащую из пузырчатой, похожей на жидкий торф гущи голову с безумными выпученными глазами. Иногда охранница уходила вниз, исчезала, и плотная зыбучая поверхность смыкалась над ее головой; потом охранница появлялась, тяжело и обессилено дыша.
Альбинос спустил в яму длинную доску, Сталена уцепилась за нее двумя руками, охранник и Джуди стали тащить ее наверх. Никто им не помогал, ни один человек, Маша помедлила и стала к ним третьей.
Напрягаясь, они втроем с трудом тянули доску с охранницей, страдая от нестерпимой вони, которая крепла и не давала дышать.
Выбравшись наверх, Сталена бездыханно распласталась у ног толпы, долго отдувалась, распространяя вокруг себя одуряющий смрад. Отдышавшись, она села, странно хихикнула, размазывая по себе грязь, потом засмеялась и принялась хохотать. Непонятно было, что ее рассмешило, все опешили, потом поняли и уже смотрели на нее без злости, даже с некоторым состраданием; лица пленниц стали одинаково задумчивыми, словно все сообща задумались об одном.
- Свихнулась, - ни к кому не обращаясь, известила в пространство Вера.
Больше Сталену не видели, молодой охранник сказал, что она больна и находится в госпитале.
Как ни странно, вскоре Джуди обвинили в диверсии. Суд состоял из трех человек, следователь, который допрашивал Джуди был одним из трех.
Молодой охранник привел пленниц в тихое помещение, украшенное портретами вождей; над столом, покрытым красной тканью, висел портрет Дзержинского и транспарант со словами "Наш суд - самый справедливый суд в мире".
Они сидели в ожидании судей, те запаздывали, видно, добирались издалека, либо были заняты важным делом; молодой охранник, не отрываясь смотрел на Джуди.
- Слушай, что он на тебя пялится? - обратила внимание Маша. По-моему, он в тебя влюбился. Все дни глазеет. Смотри, как вперился. А он ничего мужик. Нет, он точно на тебя глаз положил.
- Он следит, чтобы я не сбежала, - улыбнулась Джуди, но она и сама заметила, что альбинос смотрит на нее постоянно.
Появились судьи, три старика: все трое были в старых комбинезонах, как пилоты из одного экипажа. Один из них приказал охраннику открыть окна.
"Какие окна?" - поразилась Вера и стала с недоумением озираться.
Одна из стен оказалась зашторенной, можно было подумать, что за шторами скрыты окна. Так оно и оказалось. Охранник раздвинул шторы, за ними и впрямь обнаружились окна, три окна, все как полагается - рамы, стекла...
Окна на самом деле были устроены в стене, но с той лишь разницей, что за стеклами висели старые плакаты: в одном окне - сельский пейзаж, колхозная страда, в другом - большой дымный завод, но, видно, из давних, когда дым над трубами выражал прогресс, в третьем окне открылась Красная площадь, по которой строем шли пионеры.
Это была комната суда, здесь же располагался красный уголок, окна были устроены, чтобы посетитель не чувствовал себя взаперти и мог отдохнуть душой.
Суд был коротким и скорым. Следователь, он же один из судей, рассматривал происшествие как диверсию враждебной страны. Американская разведка для того и послала Джуди, чтобы та разрушила важный объект и нанесла гарнизону потери в живой силе и технике. Имелся ввиду утонувший автомат. Маша хотела перевести Джуди обвинение, но судьи ее остановили и сказали, что необходимости нет.
Другой судья сказал несколько слов о важности бдительности, третий призвал всех выполнять служебные инструкции и крепить могущество подземного бункера - оплота мира и социализма во всем мире.
Джуди непонимающе прислушивалась, растерянно поглядывала на Машу, но та обескураженно разводила руками: ее останавливали всякий раз, когда она хотела дать перевод.
После судей слово предоставили обвиняемой. Джуди сказала, что произошел несчастный случай, и она помогла спасти охранницу. Ее внимательно слушали, не перебивая, но к переводу так и не прибегли, сказали, нет необходимости, суду и так все ясно.
Тем и обошлось. Следователь, он же судья, прочитал написанный заранее приговор: к высшей мере наказания.