И опять спокойное монотонное гудение. Темно-синий "газик" с красными полосами на дверцах был сейчас их рабочим кабинетом. Тепло мотора приятно согревало, знакомо пахло бензином.
- Тихое дежурство сегодня, - сказал Добромыслов.
- И вчера было спокойное, и позавчера, и завтра будет, - отозвался водитель. Он закурил и закашлялся. Красный огонек сигареты отражался в темном стекле. - Год назад было не так...
- Хорошо, - сказал Добромыслов. - Значит, люди становятся лучше.
- Дружинники "хлеб" отнимают, - усмехнулся водитель.
- Почему отнимают, - рассеянно сказал Добромыслов. - Помогают... - Он вспомнил недавнее. Час назад дружинники сдали им пьяного парня, сквернословившего и пристававшего к пассажирам в зале ожидания вокзала. Когда его посадили в машину, парень грозил расправиться и с Добромысловым, и с водителем, и даже с машиной, в которой его везли.
- Дружинники помогают, - снова сказал он.
Они ехали, сворачивая то в одну улицу, то в другую. Деревья густыми тенями опустились на дорогу, листва колыхалась под тихим ветром, тени на земле двигались, казалось, что асфальт неслышно колеблется.
- Владимир Петрович, давно хотел спросить, вы ведь в угрозыске начали, а сейчас - шофер, - сказал Добромыслов. - Почему?
Водитель взглянул на Добромыслова и пожал плечами.
- Это давняя история, Костя. В сорок восьмом я начал в угрозыске, да в том же году и кончил... Брали мы одного. Тогда вообще был тяжелый год для меня. Только из армии - и сразу в угрозыск! И сразу же дела - одно за другим. Через месяц нож в бок получил. Но не очень крепко. А в этот раз утюгом по спине!
- Чем?
- Чугунным утюгом. Мы с напарником вошли в коридор, а бандит за дверью стоял. Был такой - Прудаев, убийца, сволочь большая. Напарник прошел вперед, я замешкался, зацепился за порог, споткнулся, он из-за двери меня и ахнул между лопаток! Второй раз не успел. Напарник не дал...
- Взяли?
- Конечно, взяли. Таких разве можно упускать?!
На перекрестке они остановились. Оживленные люди переходили улицу. Быстрые тени сопровождали их. Лица мужчин и женщин в темноте казались мягкими и веселыми.
- Суббота... - сказал водитель.
- Ну, а дальше? - спросил Добромыслов, желая продолжить разговор.
- А дальше? Пролежал в госпитале. Перелом позвоночника, еле вылечили. Сначала корсет носил, потом окреп. Из угрозыска, конечно, перевели. Решили на пенсию отправить по здоровью - не захотел. Работу подыскали полегче. Сейчас вот езжу. На шофера выучился, все ближе к живому делу! Тогда и кончился я как оперативный работник. Еще тогда. Ты на каком курсе-то? внезапно спросил он.
- На четвертом.
- А я из-за войны не кончал ничего. И потом все недосуг. А как надо бы! Вот и езжу в старшинах. И в армии был старшина, и сейчас...
Они долго ехали молча. Добромыслов думал о том, как завтра выкроить время на новый фильм, который хвалят и на который зовет жена, о том, что нужно посидеть за учебниками, пойти на тренировку, потому что скоро среда, и ребята ругаются, если не придешь.
А водитель думал о том, что скоро уйдет на пенсию и посадит сад, а потом вспомнил о комиссаре, новом начальнике управления.
- Костя, - наконец не выдержал он, - на совещании-то вчера был? Что комиссар говорил?
- Призывал, чтобы милиционеры были образцом дисциплины. Сказал, что вежливость должна быть главной чертой, что неряхе и грубияну не место в милиции.
- Правильно, - сказал водитель. Он вспомнил то впечатление, которое произвел на людей в зале ожидания Добромыслов, разговаривая с хулиганом. Подтянутый, с рукой у козырька, очень официальный и суровый, а вежливый, словно с генералом говорил, а не с пьяным. - Правильно, - повторил он, снова испытав гордость за Добромыслова. - Однако не с ангелами же работаем, вот беда.
Они выехали на проспект. Он был похож сейчас на холодную застывшую реку в берегах бесконечной цепочки желтых фонарей, теряющихся вдали. По этой реке бесшумно плыли огоньки автомобилей - белые, красные, желтые.
- "Седьмой", я "Переменный", "Седьмой", как слышите? Прием, - раздался в динамике тревожный голос.
- Я "Седьмой", - быстро ответил Добромыслов, - слышу вас. Слышу вас хорошо, прием.
Слышно было, как сквозь потрескивание доносится дыхание.
- "Седьмой", в вашем районе ограбление. Десять минут назад с женщины сняли золотые часы, шерстяной шарф. Часы на цепочке змейкой. Шарф белый, денег 12 рублей. Грабителей трое. Молодые. Все примерно одного роста, высокие. Двое в светлых плащах с поясами, один в темной шляпе и кожаной куртке. Один блондин. Вооружены ножом. Кажется, выпивши. В ваш район направляю патрули 5, 11 и 13. Как поняли? Прием.
- Понял вас хорошо.
Водитель увеличил скорость.
- "Пятый" и "Одиннадцатый" на мотоциклах, - сказал он.
- Ничего, - сказал Добромыслов и стал вызывать патрульных, договариваться, какие улицы прочесывать. - Главное, чтобы они не разошлись.
- Не разойдутся, - уверил водитель. - Я знаю. Они сейчас героями себя чувствуют, но и боятся. Их друг к дружке тянет. Могут зайти в ресторан, конечно, или к кому-нибудь, чтоб выпить. Им сейчас трудно расстаться. Да и деньги надо истратить...
- Пожалуй, - согласился Добромыслов.
Каждые пять минут "Переменный" вызывал Добромыслова. Тот докладывал, что все без изменений. Они все кружили и кружили. Мелькали иногда мимо парни в светлых плащах. Добромыслов внутренне напрягался, но это были совсем другие люди, хорошие, веселые, с девушками, празднующие субботний вечер. Они шли в полутьме под черными деревьями и улыбались друг другу.
Машина развернулась, светом фар выхватывая из темноты огромные стволы замерзших деревьев, застывшую чашу кустов, угол дома с блеснувшим окном, пустую скамейку у забора.
- Вот они, - сказал водитель, - похоже, что они.
С противоположной стороны улицу переходили трое. Они шли неторопливо, двое в плащах и один в кожаной куртке и шляпе. Их было трое на пустынной улице, и когда они проходили под фонарем, их фигуры четко рисовались на фоне кустов.
- Я иду. Если это они, я поправлю фуражку, вот так, - сказал Добромыслов, показывая. - А вы сообщите "Тринадцатому" и дежурному.
- Хорошо, - сказал водитель, прижимая машину к тротуару. Машина остановилась.
Добромыслов вышел, оставив дверцу открытой. Водителю была хорошо видна коренастая фигура Добромыслова в длинной шинели, затянутой ремнем. Вот он поправил фуражку.
- "Переменный", я "Седьмой", - тотчас сказал в микрофон водитель. - Они обнаружены.
- Понял вас, где вы находитесь?
Водитель назвал улицу и стал вызывать "Тринадцатого", но тот сказал, что все слышал и едет.
Добромыслов требовал у парней документы, когда водитель включил бортовую фару. Ослепительный свет залил их, светлые плащи парней и погоны Добромыслова, казалось, загорелись. Водитель выскочил из кабины и побежал через кусты. Парни беспомощно заморгали, их лица скривились от света, они хлопали себя по карманам и молчали. Добромыслов стоял спиной к дереву. Вдали показались огни мчащейся машины. Проскочив перекресток, она резко затормозила. Два человека в милицейской форме вышли из нее.
- Мы хотели пошутить, - сказал один из парней. У него было узкое длинное лицо и большие глаза. - Мы просто хотели пошутить, а она отдала часы. Тогда мы сказали, чтобы и шарф. И она отдала шарф. Мы не хотели. Мы просто решили пошутить... Вот эти часы. Целые. И цепочка. Гоша, дай шарф! И шарф. Вот он. Пошутить - и все. А она отдала часы. Часы и шарф. И мы взяли...