Все началось год назад. Нарушить молчание я решила лишь сейчас, когда поняла, что мне не грозит встреча с киллером или группой захвата отрядом омоновцев, звенящих наручниками и бряцающих ужасающими «стволами». Тайна, в которую мне удалось проникнуть, так невероятна, что кричи я даже о ней на каждом перекрестке — дальше привода в Кащенко не докричусь. Но ведь совершенно невозможно таскать информацию в себе и делать вид, что ничего не произошло! Подруга Лера от моих бесконечных пересказов и обсуждений случившегося, тихо звереет. Прерывает на корню и с фальшивой беспечностью восклицает: «Тебе бы отдохнуть, Альбинка! Слушай, а если махнуть нам вдвоем в какой-нибудь Эмират? Говорят, тамошняя обстановка сильно тонизирует и снимает навязчивые идеи». Да не хочу я их «снимать», эти идеи! Хочу жить с ними до конца своих дней. Пусть следуют за мной неотвязно, как верные неразлучные псы.
Но ведь не только за мной же! Не жадина я, не хочу присвоить себе то, что принадлежит всем. Всем, я уверена! Поэтому и пишу, обращаясь к вам: «Люди, друзья! Послушайте! Это важно!»
«Психопатка!» — скажет кто-то чрезвычайно серьезный, с зевком отбрасывая мое писание. Но дрогнет рука и тревожно зачастит преступное сердце злодея — мне довелось пройти по центру проблем архиважных, задеть краеугольный камень и красной нитью провести через все случившееся… Что проводят обычно в докладах и отчетах «красной нитью»? Основную мысль! Вот — ради нее и пишу. Думаете, мое сообщение из ряда оглушительных разоблачений? Еще «краеугольней» и еще «краснее» — Откровение, принятое всей моей плотью, всей моей душой, всей моей кровью. «Не грусти, когда праздник шумит на чужой улице — это всегда и твой праздник». Разочарованы? Да вы ничегошеньки не поняли, не вникли, не уловили глобальный смысл! Вы просто еще не готовы к осознанию простых как огурец и важных, как мир истин. Вы еще не знаете всего, что случилось со мной и вы совершенно не в состоянии воспринимать выше упомянутый «краеугольный камень откровения», как предмет ожесточеннейшей криминальной схватки на самом высшем уровне. Ошибаетесь, друзья. Как же обидно вы ошибаетесь!
Итак, я решила рассказать правду, растрезвонить, прокричать… Уставилась в «чистый лист» компьютерного экрана и холодок пробежал по напрягшемуся позвоночнику, как пальцы по струнам арфы. Пальцы мертвеца — ледяные, липкие, пронизывающие вмиг застывший организм смертельным страхом, извлекая из памяти не журчащую мелодию, а смех, называемый как правило «адским». Нет, нет! Я не старуха, подпитывающая омертвевшие «серые клеточки» «Вимпацетином», и не уродливая психопатка, зараженная плодящимися фобиями (к фобиям отношусь брезгливо, поскольку в детстве путала этот невропатический термин с педикулезом, да и потом зачастую с ужасом принимала скорбные жалобы приятельниц на появление у них неких фобий, как признание в завшивленности. Правда, одно другого стоит)
Если вы помните потрясшую совдеповскую общественность на тайных просмотрах новоявленных видаков эротическую киноэпопею «Эммануэль» и вам не совсем противна внешность Сильвии Кристель, признаюсь — в годы внезаконной популярности этого запретного киношлягера в меня часто тыкали пальцем: «глянь, вылитая Сильвия!». Честно говоря, и замуж я тогда вылетела девчонкой за ничем не примечательного инженера, запав на его фамилию. Какой праздник — сменить ярлык девичьей, насмешливо-сельскохозяйственной фамилии на призывно чувственную Кристель! После, правда, были попытки навязать мне сходство с Ким Бессингер. Вы правильно догадались — на экран вышел фильм «Девять с половиной недель». И верно подсчитали — мне уже за сорок. Не люблю определение «далеко» — так и мерещится шестидесятник. Предпочитаю «едва» — ведь выгляжу я потрясающе. Особенно, когда очень надо или сильно разозлюсь. Короче, внешность Кристель или Бессингер — на ваш выбор. Сколько лет — все мои, а больше 35 мне все равно не дашь. Еще бы — при таком мощном обаянии, бездне вкуса и особой ауре «роскошной» дамы, витающей вокруг стройного тела весте с облачком духов «Опиум гипнотик».
Теперь вообразите: засунув за щеку клубничный леденец «Бон Пари», наматывая на палец светлую прядь вьющихся волос (как неотвязны школьные привычки!) я всматриваюсь в экран ноутбука и начинаю стучать клавишами, обращаясь к воображаемому собеседнику то есть — непосредственно к Вам, дорогой мой читатель…
И тут же прихожу к неизбежности признания: несмотря на мою природную откровенность, в повествовании этой истории мне все же придется подстраховаться — запутать следы, сбиваясь то и дело со скользкой дрожки обстреливаемого криминала в дебри пышно цветущей дамской фантазии. Во-первых, так легче прикинуться шлангом, если все же прижмут, во-вторых, мистического тумана в реальной моей истории было и без выдумок выше крыши, и, наконец, без фантазий все блюда на пиршественном столе жизни кажутся мне совершенно безвкусными. И вам, уверена, тоже.
Не скучноватым ли покажется вам банкет общества «Бодрый диабетик?» С кайфом ли пойдет сигарета под вывеской: «У нас не курят. Штраф 200 $» (если вы, конечно, не любитель экстрима). А пробовали вы организовать свою жизнь в соответствии с рекомендациями брошюры «Ваше здоровье в ваших руках»? Извините если «угадала» ваши пристрастия с точность до наоборот.
Я, во всяком случае, не воспринимаю преснятину. Супом-пюре из шпината меня можно накормить лишь под наркозом, а изучать статистику, допустим, посевных работ в Волго-Вятском районе за последние 50 лет или провести вечер с крутым футбольным фанатом — только по приговору Верховного суда. Наверно родители частенько подсовывали ребенку калейдоскоп и глаз малютки привык к переливу радужных миров, их легкомысленной изменчивости. Такой и осталась моя жизненная «оптика» — все должно бурлить, клокотать и пахнуть…
Признайтесь, вы нюхали южную ночь у моря, когда сквозь опасную сладость магнолии, сквозь вкрадчивую свежесть кипариса и солоноваты морской дух пробивается аромат шашлыка? Вы бережно аранжировали запахи, составляя букет вокруг концептуального стержня — терпкой волны парфюма, исходящую от вашего кавалера. А с нею врывались в вашу обонятельную память дикие мустанги, крутые сафари и все прилагающиеся к романтическому опьянению запахи опасности, зверя, бензина и пороха. В голове карусельное кружение и что-то замирает под ложечкой. Впрочем, при этих симптомах я не тороплюсь глотать успокоительные таблетки — легкое головокружение, настороженное сердце, нетерпеливое покалывание в кончиках пальцев — нормальное состояние авантюристки. Как? Я еще не заявила об этом качестве? Да, авантюристка и вовсе не мелкого пошиба. Это не значит, что за мной числиться ограбление Лувра или Центробанка, но вещицы в супермаркетах я не таскаю.
Если вас смущает в даме наличие описанных наклонностей, прибавьте к ним еще парочку — озарения ясновидения, чередующиеся с приступами редкого здравомыслия. Именно эти качества помогли восстановить случившееся, включая и те звенья, что были скрыты от меня, двигая пружину сюжета с пугающей загадочностью.
Постараюсь быть точной и говорить правду и только правду. Никаких противоречий с признанием в фантазировании! Вы заметили, что существуют сотни способов утаить правду и сотни — рассказать о ней? Одно дело, если вы излагаете случившееся в докладной записке к высшему начальству, другое — если нашептываете за чаем задушевной подруге. А если, не к ночи будет помянут, вас допрашивает не вызывающий доверия следователь? Разные получаются истории.
Моя история предназначена тем, кто умеет смотреть в корень, отличать подлинник от подделки не хуже экспертов программы «Впрок» или аукциона «Кристи», и при всем этом обожает находиться в состоянии пьянящей заинтригованности.
Итак — глубокий вздох, как перед прыжком с десятиметровки, вскидывание хищных пальцев над клавиатурой компьютера жестом вдохновленного пианиста — пора начинать.
Очерчиваю место действия: берег Москвы-реки, район Юго-Запада. Жидкий сосняк, переходящие в лесопарк. На высоком косогоре громадина жилого комплекса «Путник в ночи», многократно фигурировавшая в рекламе. Вы наверняка видели на картинках дом-корабль, плывущий над городом в полном оснащении современной техники и строительного дизайна. Этакий «Титаник», город Солнца, мечта, плохо совместимая с психологией нормальной гражданки РФ. Я не отношу себя к слабонервны созданиям, способным падать в обморок при виде мышки или столбенеть от тени летающей тарелки. Но признаюсь, колени задрожали и подкосились, когда я впервые задрала голову к верхушке сверкающего пучеглазыми эркерами гиганта.
Тридцать три этажа, архитектурные навороты на крыше, шесть подъездов, подземные гаражи, рестораны, корты, детсад, поликлиника, фитнес-клуб, бассейн — весьма приблизительный список сервиса, эксклюзивно предлагаемого квартировладельцам.
Заходим в третий подъезд. Видим двух очаровательных мужчин, типа Лучано Поваротти, исполняющего партию Терминатора (в случае перенесения киноверсии на оперную сцену). Рассматриваем своеобразный интерьер облицованного мраморной плиткой холла: колонну — аквариум, зеркальные двери лифтов и копию Сикстинской Мадонны натуральной величины в подсвеченной нише. (Приятно отметить, что многие жильцы до сиз пор уверенны, что в подъезде представлен подлинник) Правее от Мадонны вход в офис охраны, налево — стеклянная дверь в апартаменты дежурной.
На фоне интерьера шикарного офиса нельзя не заметить привлекательную даму, расположившуюся напротив двери, подобно амстердамской путане в своей «витрине». В отличие от амстердамских, дама не занята маникюром или эротичным по форме и диетическим по сути поеданием сочных фруктов. Перед ней пульт с цифрами и мелькающими огоньками. Не упуская из виду аппаратуру, дама печатает на компьютере, высоко и грациозно вздымая кисти с ненавязчивым лаком, будто играет этюд Шопена у распахнутого в сад окна.
Присмотримся к печатающей. Апрельское солнце, проникающее сквозь полуспущенные жалюзи, расчерчивает полосами воздух, обласкивает изящную фигуру женщины, со вкусом смешивает кофе и молоко в тоне ее делового костюма, добавляет сбитых сливок к пышности банта крепдешиновой блузки. Она не позирует объективу, но спина изящно выгнута, а лицо… что сказать о лице? Если вам никак не удается восстановить в памяти образ Сильвии Кристель или Ким Бейсингер, представьте Луйму Вайкуле. Надменный взлет бровей над аквамариновыми глазами, выразительные скулы, рот соблазнительницы. Женщина из мира утонченных ловеласов, имеющих обыкновение будить возлюбленную лавиной прохладных фиалок, титулованных светских львов, застенчиво дарящих лимузины, до обморока сексуальных жиголо, властно обнимающих в танго трепетное тело партнерши, светских раутов, лайнеров, гранд-отелей и прочих атрибутов глянцево-рекламного бытия. На лацкане пиджака карточка: «Альбина Григорьевна Кристель. Домоправительница». Это я…
Думаете, занять этот пост было легче, чем президентское кресло Джорджу Бушу? Ошибаетесь. Лица ответственные и кредитоспособные экзаменовали безработную домохозяйку, словно какую-нибудь аспирантку Сорбонны, прошедшую дополнительное обучение в школе ЦРУ и Академии всяческих искусств. Собеседование с претенденткой на должность Домоправительницы происходило в Конференцзале «Путника», предусмотренного архитектором делового комплекса. Присутствовал (правда, не в полном составе) Совет дома, состоящий, как мне показалось, из самых занудных людей планеты. Жаль, что у нас не приобрел жилплощадь, а следовательно, не смог войти в Совет самый глупый (по ежегодному опросу граждан страны) человек Америки — Майкл Джексон. Но у него, как показали задаваемые мне вопросы, были достойные конкуренты из отечественной среды.
Юного банкира (помесь «братка» с утонченным дипломатом) заинтересовала моя осведомленность в сфере конвертации денежных единиц Парагвая. Не добившись вразумительного ответа, он долго прояснял присутствующим существо проблемы, вникая в специфику финансовых сфер. Понимаю — надо было себя показать и на других посмотреть. Другие предпочитали помалкивать.
Задумчивый, встряхивающий поэтическими кудрями продюсер музыкальной антрепризы, поинтересовался новейшими средствами борьбы с тараканами на мировом рынке. И стоило мне лишь начать перечень торговых марок, выстрелил в упор: «Считаете ли вы перспективным жанр отечественного мюзикла?» Вот тут я могла развернуться, начав с прояснения терминологических критериев и закончив примерами великолепных музыкальных спектаклей от «Свадьбы Кречинского» до «Ханумы». Но продюсер и не думал уступать мне трибуну. Свободно общаясь с присутствующими, явившимися как будто только для того, чтобы разобраться в предложенной проблематике, господин Зарайкин посвятив пол часа промоушену нового спектакля, сенсационную премьеру которого он готовил. «Исповедь» Жан-Жака Руссо в исполнении мастеров отечественного стриптиза и хора мальчиков. Едва не разгорелась дискуссия. Но тут дама с густым серебристым бобриком, гусарскими усиками и в желтых блюдечках-очках, строго призвала собрание вернуться к моей персоне и стала выпытывала мое мнение о признаках постмодернистской эстетки в фильмах Тарантино. Здесь я не сплоховала, но З. П. Робиншутц все время рвалась спорить и задавать дополнительные вопросы. Не сомневаюсь за этим просматривался большой педагогический стаж. Потом посыпались вопросы, как на интервью олигарха с въедливым тележурналистом. Похоже, Совет Домовладельцев, потрясенный моей эрудицией, торопился выяснить на халяву волнующие каждого жизненные вопросы. Что ж, считаю, я с достоинством сформулировала собственную точку зрения относительно формирования национальной идеи, недостатках действия вертикали власти в строительной сфере и совершенствования кулинарного предложения «Макдональдсов».
Надо заметить, что экзаменовалась я не первой. В холле, размазывая несмывающуюся бархатную тушь рыдали две дивные «барбешки», полагаю, из дальнего Подмосковья. Девочкам отказали, почти не мучая. А от меня не могли оторваться, невзирая на ожидавшие каждого дела государственной важности.
Как-то внезапно вопросы иссякли. Шелестя бумагами, «небожители» перешли к изучению моей анкеты. Она-то, по-видимому, окончательно решила вопрос в мою пользу, а так же, полагаю, поразила воображение весьма импозантного Председателя совета Домовладельцев — господина Блинова В. Р. Ну не думать же мне, что в наше время при устройстве на работу играет роль личное поручительство важного покровителя? Которым я, признаюсь, заручилась.
Виталий Робертович Блинов, если хотите — улучшенный вариант Депардье эпохи восхождения на киноолимп, излучающий предчувствие славы и повальной влюбленности. Дерзость, небрежная элегантность, утяжеленные умственными нагрузками формы. Спонтанность поведения, позволяющая думать, что мужчина ответственный и семейный способен загрести даму в охапку и вскружить ей голову до потери самосознания. После экзамена господин Блинов пригласил меня пройтись «на воздухе», вывел на заковыристую крышу «Путника» и обвел окрест крупной сильной рукой:
— Благодать!
Под нами лежала апрельская полуденная Москва, далекая, похожая на рассыпанный детский конструктор. Вокруг, нежась на ярком солнце, готовился зазеленеть разбитый опытными флористами на сложном ландшафте крыши сад. Кусты смородины у кованных изгородей пыжились скромными еще почками, разбрасывали зеркальные блики окна незаселенного пентхауса в колониальном стиле и впечатление было такое, что ветром сорвало участок где-то в пригороде Лас Вегаса и занесло под облака российской столицы. От напора весеннего воздуха и высоты у меня перехватило дух. Блинова же захлестнуло вдохновение завоевателя — он широко жестикулировал, наполеоновски озирал горизонты, говорил горячо, взволнованно:
— Наш дом — город будущего, отдельная планета, а вы — ее Лицо! Лицо одинокой путницы в… В несовершенном мире. Но лица нам мало. Нужны мозги и не совсем обычные мозги. — Он вытащил из кармана мою анкету, где указывалось, что обладательница двух высших образований владеет тремя языками, искусством айкидо, икебаны и удостоверением санитара ветеринарной службы. — Мозги министра иностранных дел, наделенного наблюдательностью Холмса и напором, извините, Доренко. Требуется аналитичность мышления, наблюдательность, находчивость и прежде всего — обаяние, умение располагать к себе людей, вызывать доверие. Вы актриса. (Я скромно опустила ресницы, поскольку проработала после распределения ГИТИСа меньше года), вы опытный редактор (легкая насмешливая улыбка коснулась уголков моих губ — если бы он знал, что приходилось мне править в качестве внештатника, практикующегося на сериях «Леда», «Грехи», «Соблазны») вы из породы совершенствователей (Ага, значит читал мои «воскресные проповеди» в московской газете районного значения) и, наконец — красивая женщина. (Я бросила на него быстрый, удивленный взгляд, означающий «Ах, вы оказывается, замечаете такие пустяки?»)
— Вот список уже заселившихся жильцов, — он отвел задумчивый взор от моих губ натуральной коралловой свежести к стопке листов. — Сами видите — контингент ответственный. Люди искусства, финансисты, политики, ученые — гордость страны… И, так сказать, темные лошадки.
Произнеся последнее определение он в упор заглянул в мои расширившиеся от удивления зрачки,
— Теневики? — очень натурально охнула я, делая вид, что не осведомлена о профессии Блинова и редко задумываюсь о способах формирования крупных капиталов в условиях зачаточного капитализма.
— Зачем уж так категорично, Альбина. Как человек искусства вы понимаете — чем ярче свет, тем гуще тени.
— Чем выше статус, тем разряженней воздух правды, — с двусмысленной улыбкой Джоконды заметила я.
— Атмосфера в верхах, в самом деле, не целебная. Но редко кто жалуется. Любителей работать «на высоте» даже без лонжии — пруд пруди. О, сладостное брея власти… — Виктор опустил голубые хулиганские глаза, возможно собираясь признаться в роде занятий, но я подумала о другом. Я вспомнила, что прошло уже три года с того дня, как гордая Альбина заботливо проводила своего мужа к другой, лучшей видимо, видимо, более интересной женщине и последний раз влюблялась в голос троллейбусного водителя, объявлявшего остановки флорентийским бельканто. А он даже не повернул головы, когда я покидала троллейбус. Подобные мысли о коварстве женской судьбы всегда придавали моему лицу некую трогательность и я видела себя в облике Кабирии, шагающей после гибели лучших иллюзий среди веселящейся молодежи. Эта робко расцветающая сквозь слезы улыбка — маленькая женщина, отважившаяся любить беззаветно, отважившаяся жить, забывая предательство…
Блинов закурил, не предложив мне сигарету.
— Сразу подметил, что вы не курите. Аромат свежести, великолепные зубы… Кх… — Он отошел к газону с какими-то тощими голенькими стволами. — Буду откровенен — я много лет проработал в разведке. Внешней разведке. Впрочем, это давно не секрет. И, полагаю, госпожа Домоправительница, теперь мы отчасти коллеги. Каждая квартира, каждая семья — это самостоятельное государство. Важно, чтобы их объединял мир и покой.
Разумеется, в доме имеется служба безопасности, контроль систем жизнеобеспечения. Вы же — Совет Взаимодействия, пограничная служба, разведка. В ваше распоряжении монитор с телеслежением на лестничных площадках… — Блинов-Депардье придвинулся, заслоняя меня от ветра мощны торсом и продолжил перечень. Он не застегнул кожаную куртку, надувшуюся как парус. Серый пуловер обтягивал широкую грудь и пах так, что уже не Кабирия, а Блистательный Марчелло объявился рядом, чтобы подхватить резвящуюся под струями ночного Треви обольстительницу… Личные ощущения помешали Домоправительнице вникнуть в существо дела насчет кнопок, сигнализирующих инородное проникновение в квартиры, методах связи с коммуникационными службами. Я опустила ресницы, дегустируя вкус охватившего меня волнения: допинг высоты? Радость одержанной победы? Или все же его глаза?
— Простите, я не очень внимательна. Слишком много сегодня впечатлений.
— Понимаю, не все сразу. Я лично буду помогать вам, Дора.
(Он назвал мою школьную кличку, полученную однокашниками путем извращения фамилии!) — Дора Кристель! — звучит.
— Неплохо, — согласилась я. И совершенно очевидно, что фамилия Помидорина на визитке Домоправительницы, могла бы исказить облик не только самой дамы, но и всего архитектурного сооружения в целом. Помидорина — хороший псевдоним для председателя садового кооператива.
— Вы обиделись? — он настороженно заглянул в мои глаза и я поняла: он чуткий и внимательный. А насмешничать любит не меньше меня, делая аппетитную смесь из подчеркнутой галантности и скрытых серьезностью приколов.
— Уж если я вышла замуж за студента-физика, заумного заику ради отречения от сельхозфамилии, то, разумеется, вопрос для меня был болезненный.
— Удачный брак, — улыбнулся Блинов. — Робкий студент оказался далеко не из последнего десятка. Вы благополучная женщина.
— Все вовсе не так, Виталий Робертович. Да, Кристель сделал карьеру. Но он уже не мой муж. В анкете не указано, что мы развелись. Вернее, разошлись. Юридически факт еще не оформлен.
— Понимаю, это совсем нелегко — разрывать семейные узы… — пробормотал Блинов и мне почему-то стало совершенно ясно, что и про мое одиночество и про Кабирию он знает давно. Знает — и все! И еще то, что о трудностях расторжения уз он говорит не понаслышке. Мы обменялись взглядами кошачьего бессловесного уровня. Посидят наши хвостатые братья меньшие друг против дружки минут пять, неотрывно глядя в глаза — и всю информацию считали.
По лицу Блинова пробежала тень, он отшвырнул окурок не глядя и аккурат попал в изящную урну, изготовленную, сразу видно, не дешевым дизайнером по мотивам греческой амфоры. Встряхнулся, как большой пес после купания и уверенными шагами направился к рощице хиленьких посадок.
— Скорей бы, скорей бы лето! — Блинов погладил ствол деревца, — Как славно погреться на солнышке под шум прибоя, в кипарисовой тени.
— А покататься на волнах! Все школьные годы родители возили меня в Крым. Какой-то очень компетентный доктор опасался, что у бледненькой худышки могут появится проблемы с легкими. Но два месяца я все же сидела у бабы Насти в деревне на парном молоке и яблоках… — я замолкла, испугавшись, что сейчас выложу ему про себя все. И не остановлюсь, даже если он уйдет, если повалит снег и я окоченею здесь, на верхотуре. Рассказывать, рассказывать, метать бисер своих драгоценностей перед этим таким понятливым увальнем… И делиться болью… дорогая моя рыженькая мамочка… милый папка — застенчивый бородатый старикан, вам было едва за полтинник. После двадцатилетней разлуки с Крымом потянуло к морю. С осени цвели предвкушения и мечты. «А я последний раз монетки с причала не бросила. Ты так торопил в такси!» — вспомнила мама примету: подарил волнам пятачок — пусть ждут, ты непременно вернешься. «Бросишь теперь, сразу, как приедем», — улыбнулся ученый муж над женским суеверием. Они не вернулись. Никогда больше не вернутся — ни к морю, ни в свой дом. Зря ждет на вешалке мамин любимый мохнатый жакет и папкина, такая уже немодная, скукожившаяся от ненужности дубленка… В глазах потеплело и нос набряк. Я отвернулась.