Она с любопытством проследила за моей реакцией. Выкажу ли я смущение по поводу «свиданий» на рабочем месте и достаточно ли натурально удивлюсь его отъезду. Мне удалось бессмысленно выпучить глаза, как перед съемкой фото на паспорт и скрыть тем самым укол обиды — он даже не намекнул, что собирается покидать Москву, когда пил здесь кофе вчера утром! Но самое ужасное состояло в том, что моего покровителя и наставника не было в городе, а значит, некому рассказать о загадочных сигналах из пентхауса, где окопалась, по всей вероятности, весьма опытная банда. Мое сердце горестно всхлипнуло, а лицо сохранило выражение профессиональной озабоченности:
— Заявлений не надо. Постараюсь разобраться без формальностей. Вы правы, госпожа Блинова — для репутации элитного дома такое поведение животного крайне нежелательно. Чрезвычайно неприятный, я бы даже сказала — тревожный случай!
Проводив даму, я пригласила Бородавчатого, развернув перед ним листы поэтажных планов в разных проекциях, с указанием прохождения тех или иных коммуникаций, средств связи, сигнализации: — Взгляните на схему, Глеб! В квартире 295 зафиксировано несанкционированное проникновение кота. Кот неопознан. Он мог пробраться вот здесь? — у указала на фриз, идущий по внешней стене дома и как бы соединяющий лоджии.
— Исключено. Решетки, — Бородавчатый вдумчиво двигал челюстями и я обратила внимание на отсутствие следов растительности на отвислых бульдожьих щеках. Неужели я не ошиблась — евнух?
— С другой сторон — последний этаж… — наморщенный лоб бородавчатого выдал напряжение мысли. — Кошки летать не могу… Выходит… Однозначно, животное проникает с крыши. Пентхаусы еще не заселены. Имеется озеленение, архитектурные детали. Там они и плодятся.
— Вы полагаете? Судя по описанию, речь идет о клубной породе.
— Чё думать, надо подняться и поглядеть. Квартирка 295 — вот она, прямо над ней — индивидуальное строение номер 303 — пустой пентхаус. — Изучив схему, Глеб удалился и скоро вернулся с ключом. — Не потеряйте, выдаю под личную ответственность! Сдадите мне в руки, когда отловите животное.
— Расписку составлять будем? — я взяла связку ключей. — Только раньше 23 туда идти бессмысленно — коты ночные животные.
— Ну вы же не больше тридцати минут будете там… хм… отлавливать?
— Надеюсь, — пробормотала я себе под нос и мысленно перекрестилась.
Опять 303! Неужели совпадение? А если дело не чисто? А если Бородавчатый, проверявший крышу, не заметил притаившегося «гостя» или, что более вероятно — в сговоре с преступными элементами! Тогда он посылает меня наверх с целью ликвидации опасной свидетельницы. Поэтому и расписку не взял — зачем лишнее доказательство моей вылазки на крышу? А так: была госпожа Кристель — и нету. Вся вышла. Может, в туалет, может в садик — ко ж ее знает…
Ой, мамочки! Я всегда мечтала появиться на экране, но не в рубрике Криминальные новости: «Служащая многоэтажного жилого комплекса упала с крыши, преследуя заблудившегося кота! Не исключена версия самоубийства одинокой, душевно неуравновешенной женщины…» Мое воображение, как всегда, увлеченно нарисовало скудные похороны, короткую речь Виктора над могилой и процеженную сквозь зубы клятву: «Я отомщу за нее, твари!».. Стоп! Какие похороны? Чего я дрожу? Взрослая самостоятельная дама боится осмотреть пустую квартиру? Курам на смех. И хорошо, что Виктора нет в городе, подвернулся случай проявить смекалку и разведать обстановку самостоятельно.
Помня о том, что кошки — животные ночные, я запаслась пакетиком «Вкусного обеда» и запланировала визит на крышу после одиннадцати вечера — к моменту зарегистрированных сигналов. Разумеется, прихватила газовый баллончик и радиотелефон. Кто знает, что происходит за темными окнами пустующего пентхауса, когда у меня на пульте призывно мигает красная лампочка. Все это спрятала в сумочку, бросила молящий о защите взгляд на Сикстинскую мадонну и шагнула в пустую, мягко освещенную кабинку лифта.
Поднявшись в скоростном лифте на верхнюю площадку, предназначенную для жильцов пентхауса, я увидела лишь одну массивную двустворчатую дверь и овальное окошко под потолком. Прислушалась к звукам за дверью и не уловив никаких признаков жизни, я с воровской осторожностью отперла замок. Свет в холле зажигать не стала, замерла, превратившись в слух, вдыхая застоявшийся воздух большого темного помещения. Изящный особняк на крыше многоэтажного гиганта — удовольствие не дешевое и на любителя. Внутренняя отделки помещения будет сделана по желанию хозяина, когда таковой объявится. Пока же здесь все остановилось на пол пути — голые плиты стен, фанерный настил под ногами, какие-то трубы и провода напоминали о строительстве. Запах пластика и цемента усиливал ощущение заброшенности.
Стараясь двигаться бесшумно, я направилась к выходу на крышу. По сторонам уходили в темноту арки и дверные проемы недостроенных апартаментов. За одним из поворотов я заметила слабое свечение, словно кто-то курил в темноте. Мысленно поздравляя себя с предусмотрительно надетыми мягкими тапочками и стараясь не дышать, направилась к свету. На пороге большой «гостиной», выходящей полукруглым эркером в сад, замерла, сдержав крик: за огромным, доходящим до пола окном колотились на ветру ветки кленов, а в большом камине — вообразите мое потрясение! — слабо потрескивая, краснели угли! Кто-то торопливо покинул комнату, заметив мое появление! Я присела, ожидая, что в затылок упрется глушитель бандитского ствола. С минуту прислушивалась, оглушенная биение собственного сердца, и осторожно, почти на четвереньках направилась к двери. Ладонь нащупала на полу небольшой предмет, похоже, пачку сигарет и я сунула ее в карман для дальнейшего расследования.
Не помню, как нашла выход на крышу и рванула дверь. Душистый аромат цветущего сада и запах сырой земли взбодрил меня. Темные аллеи обрывались в бездну, а в ней мириадами огней светилась Москва. Невероятно, волшебно! Я стояла среди кустов цветущей сирени, различая далеко внизу подсвеченный шпиль Университета, разбегающиеся нити розоватого бисера — фонарей, идущих вдоль проспектов и улиц. Конечно же, в это мгновение я могла взлететь — восторг захлестнул меня взрывной волной! Я чувствовала себя Маргаритой — бесстрашной мстительницей, Вечной возлюбленной, отправляющейся в фантастический полет. Сейчас, сейчас, еще шаг, вытянуться на цыпочках и…
Шорох в кустах вспугнул иллюзию. Воображение мышкой юркнуло в нору здравого смысла, покрывшееся холодной испариной тело прижалась к облицованной камнем стене. В тот же момент на меня рухнуло нечто живое, опасное! Вцепившись когтями в тонкий пуловер, на плече балансировал кот! Котяра, что б тебе пусто было… Обнюхал мою щеку и спрыгнул. Отдышавшись, я достала припасенный пакетик с кормом, присела. Кот урча терся у моих коленей и просительно заглядывая в лицо огромными круглыми глазами. Щекастая плоская мордочка — вот он, преступный самурай!
— Это ты съел валютные жао-жао, гурман? И нагадил в кашпо тети Оксаны? Экий сообразительный котик! — я гладила увлекшегося трапезой бомжа и торопилась успокоить себя: ничего страшного не произошло — оголодавший бродяжка нарушил сигнализацию. А камин? Да не померещился ли мне с перепугу отсвет огня в темном зеве топки? Я ринулась в дом, отыскала «гостиную» и с облегчением вздохнула — никаких углей! В кромешной темноте лишь слабо светилось большое окно.
«— У вас развитое воображение, Помидорина, но есть вы не возьмете за правило его контролировать, однажды можете зайти слишком далеко. — Предостерегала меня преподавательница актерского мастерства, умевшая рыдать и заливаться смехом по команде. — Этак, бесконтрольно, все Джульетты позарезались бы и Дездемон передушили!»
«— А вот и не зарезалась ваша студентка, Изабель Юльевна! И вообще — совсем теперь другой человек!» — выдвинула я бодрое возражение и нащупала выключатель. На мою руку легла холодная перчатка.
— Не надо света! — прошелестел мертвенный голос.
Рот зажала сильная ладонь и мои выпученные от ужаса глаза различили придвинувшееся вплотную лицо Депардье.
— За мной! — сказал он одними губами. И я последовала, как Эвредика за Орфеем, опоенная запахом его парфюма и ужаса.
Не проронив ни слова, мы спустились в специальном лифте в подземный гараж — гулкий и темный, забитый спящими автомобилями. Дверцу одного из них, довольно-таки пижонского, Виктор распахнул передо мной и я рухнула на мягкое сидение.
— Мне следовало вести себя поаккуратней. Простите, Дора…
Я зажмурилась, ловя восторг летучего мгновения. Дора! Он и не подозревал, какое воздействие производит на меня это имя. Вспоминалась не школьная дразнилка «Дора-Помидора», а совсем другой сюжет — пронзенное стрелой сердце на свежей краске подъезда и четыре заветные буквы, оставленные тайным воздыхателем на многие годы. Боже, как манила тогда запретными тайной взрослая любовь, какими искусами был напоен летний воздух… Присутствие Виктора будило во мне самые романтические, инфантильно-юношеские настроения. Похоже, это стало рефлексом.
В смятении я потянула пристяжной ремень и он перехватил мою руку. — Напугал вас, понимаю.
— Мне надо было рассказать… Вы уехали… — лепетала я, как загипнотизированная. Наверно, мои глаза излучали тоску и радость такого накала, что он отпустил мою ладонь, смутился и нарочито закашлялся.
— Только что вернулся… Кхе… Нам пора поговорить серьезно и лучше это сделать тут.
— В доме подслушивают!? — проявила я сообразительность и, кажется, покраснела. Щеки вспыхнули, а он уставился в сумрак машинного стойбища, думая о чем-то тревожном. В свете прожекторов блестели крыши спящих иномарок. И почему-то казалось, что за дымчатыми стеклами автомобилей притаилось нечто с огромным, мягким, всеслышащим ухом.
— Скорее всего, прослушка везде. В моем авто безопасно. Не смотрите так, у меня нет мании преследования. И затащил я вас сюда вовсе не затем, чтобы припугнуть, а скорее — подстегнуть бдительность. Я владею информацией, которая, мягко говоря, настораживает. Ситуация, признаюсь, не простая. Мне надо было раньше посвятить вас в особенности этой тридцати трехэтажной индустриальной деревни… Видите ли, в «Путнике» проживают важные персоны, в том числе, имеющие отношение к правительству, к следственным органам. Кое-кому было бы очень приятно устроить здесь хорошенькую баню. Бросить вызов. Вы же помните 11 сентября в Нью-Йорке…
— Теракт? — с ужасом выдохнула я, представив оседающую громаду взорванного дома.
— Попытки уже были, — он глянул на меня испытывающе. — Некто пытался поджечь воздуходув на уровне квартиры Липскера. В бункере шахты оказалась взрывчатка. Еще немного — и разворотило бы пол дома.
— Господи! Взрывчатка! Откуда же я могла знать? Выслушайте меня, Виктор Робертович… — сбивчиво и жалобно я поведала моему герою, как отчаянно боролась за честь беззащитной девушки, осуществляя трюк с пожаром. — Это было недопустимо, легкомысленно, глупо!
— Вы все еще играете в водевили, госпожа Кристель, — в его голосе чувствовалась горькая ирония и мне показалось, что моя фамилия, как намек на роль знаменитой искательницы сексуальных приключений прозвучала не зря. Российский Депардье полагал, что эротический жанр был бы для меня уместнее. О, как он прав! Я почти решилась заверять его в этом, но не успела. Носатое лицо уже изображало прокурорскую строгость:
— К счастью, трагедия не произошла. Помогла чистая случайность. Но вам следует быть осторожней в выборе средств борьбы за женскую честь. И поаккуратней в определении мест для ночных прогулок. Как вы оказались на крыше, милая Домоправительница? Просто какая-то мания бабской детективной самодеятельности охватила круги телеаудитории! Теперь все Даши и Нюши ринутся на крыши и в подвалы в поисках трупов!
Я терпеливо вздохнула в ответ на выходку этого невоспитанного ребенка.
— Во-первых, вы меня обдели. Во-вторых — не дали рта открыть, забрасывая нелепыми обвинениями. На крыше я оказалась по требованию вашей супруги! Чей-то кот съел растения в ваше зимнем саду… — пролепетала я, понимая, что за посещение пентхауса буду наказана — Блинов отстранит любопытную даму от содействия в наблюдении за атмосферой дома. — Не могла же я оставить в беде животное. Бедняжка потерялся…
— Потеряться можешь ты, — хмуря брови, Виктор неожиданно соскользнул на сближающее местоимение. — Запомни — никаких самостоятельных действий. Тем более — на крыше. Квартира 303 под моим личным наблюдением.
— Но… Я же хотела… Лампочка на пульте мигала сама и этот кот… — бормотала я, ошарашенная обеспокоенным тоном разведчика и возникшей связью интимного местоимения.
— Пойми, ты очень дорога мне, Дора, — Депардье притянул меня, заглядывая в глаза. Наши взгляды сомкнулись, образовав коридор — кратчайший путь от души к душе. Я полетела в его головокружительную глубину и даже не заметила, как прыжок в три оборота перешел в затяжной поцелуй.
— Мы не должны, — отстранила я слабыми ладонями тепло его мощной груди.
— Не должны, — скрипнув зубами, мой герой отпрянул, распахнул дверцу автомобиля. Я вышла в бензиновый сумрак гулкого подвала с лицом отыгравшей собственную смерть Дездемоны. Занавес упал над печальным финалом волнующей сцены.
Поднявшись в холл, я вернула ключи Бородавчатому, а на следующее утро, позвонив в Центральный сервис дома, оставила описание потерявшегося кота. Вскоре на крышу в сопровождении охранников проследовал худощавый пучеглазый господин, занимающийся на экране ТВ скандальными разоблачениями. Возвращаясь, он бережно баюкал утробно подвывающий сверток и ласково нашептывал: — Нашелся, невозвращенец. Кастрирую подлеца.
… - Виктор сказал, что будет хлопотать о премии для старательной консьержки. Поздравляю с отловом кота, мисс Кристель! — госпожа Блинова, хихикая до противности двусмысленно, профессионально развернулась у лифта, демонстрируя чрезвычайно дорогой костюм и полное пренебрежение к моей персоне. Неужели, все, что заставляло в эти дни так бешено колотиться мое вечно юное сердце — плод разыгравшегося воображения и печальное следствие глобального, неотвязного невезения?
Долгожданная роскошь лета обрушилась со всех сторон. Мир наполнился всеобщим праздничным ликованием, центром которого стал каждый. Вокруг меня вращалась головокружительная панорама: ласточки в звенящей вышине, пухлые облака, плывущие караванами, бабочки над пестрой клумбой, осыпанные белыми цветами кусты дикой розы, блестящие стекла окон, веселые лужи, множащие мое прозрачное, акварельное отражение. Да как не радоваться! Мой Депардье поцеловал меня! Он сказал, что я дорога ему! И не надо, не надо, пожалуйста, о жене, об отсутствии перспективы, благоразумии… Тсс!.. — нельзя убивать радость.
Я чувствовала себя именинницей, изящно вертясь в кресле Босс между компьютерным столом и стеклянной дверью в холл, где одетые в светлое господа квартировладельцы радушно приветствовали друг друга, словно в отеле южного курорта. Мои движения обрели кошачью грацию, а голос — манкость. Отдельные мужчины даже дарил мне букетики и все без исключения говорили комплименты.
Ой, как много я поняла, глядя на свое отражение в стекле и зеркалах! Я придвинула изящно очерченные помадой губы к зеркальцу пудреницы и чмокнула воздух: «Очаровашка!» А потом на одном дыхании настучала «проповедь» — «Серьезный разговор с тем, кто не любит себя»
«Как правило тех, кто не любит себя, не любит никто. Могут жалеть, сочувствовать, а любить… Любят других — уверенных, бодрых, несущих в себе ощущение надежности, перспективы.