Врач-венеролог Корнелиус Рютгард по средам принимал пациентов в своей пятикомнатной квартире на Ландсбергштрассе, 8, у Южного парка. Квартира эта занимала весь второй этаж отдельно стоящего здания, так что окна выходили на все четыре стороны света. Из одной ванной комнаты (всего их было две) открывался вид на парк. Этим-то видом и любовалась молодая женщина, после обследования натягивая на себя очень длинные панталоны. Тем временем доктор Рютгард, сидя в кабинете, выписывал ей рецепт на сальварсан и с улыбкой вспоминал горячие заверения, что с тех пор, как муж погиб на войне (то есть за последний год), у нее не было ни с кем половых сношений. Только вот состояние ее здоровья указывало на обратное, а дату, когда она «предавалась блуду» в последний раз, доктор мог бы установить с точностью до нескольких дней. Делая вид, что не сомневается в словах пациентки, доктор проводил ее до двери, вернулся в кабинет и выглянул на улицу. Женщина подошла к сверкающему «даймлеру», поджидавшему ее под фонарем, но садиться в машину не стала, только распахнула дверь и с расстроенным видом долго объясняла что-то человеку в автомобиле. Рютгард знал, что будет дальше, ему уже чудились взбешенное рычание зараженного кавалера и рев срывающейся с места машины.
Все эти звуки он, несомненно, и услышал бы, если бы не громкие голоса и бренчание фортепиано в гостиной, расположенной по соседству с кабинетом.
Рютгард резким движением распахнул дверь.
Странная картина предстала его взору. У рояля сидели два юных незнакомца и в четыре руки барабанили по клавишам. Именно здесь под пальцами его умершей несколько лет назад жены рождались прозрачные пейзажи «Вариаций Гольдберга» и выверенные фрагменты «Хорошо темперированного клавира». Вокруг рояля в паре с каким-то верзилой прыгала в диком танце девятнадцатилетняя дочь доктора, Кристель. И она, и ее партнер глупо ухмылялись и гримасничали, из чего следовало, что варварские аккорды доставляют им невыразимое наслаждение.
Рютгард потянул носом и ощутил запах пота, который ненавидел наравне со вшами (еще год назад на Восточном фронте просто изводившими его) и бледными спирохетами (разрушавшими тела его пациентов). Источник запаха, притом сильного, доктор обнаружил быстро: темные пятна под мышками у одного из пианистов. Заметив доктора, музыканты сразу встали и вежливо поклонились, танцор прекратил выделывать свои коленца, наклонил голову и щелкнул каблуками. По лицу Кристель, раскрасневшемуся от танца (хотя только слепец мог бы назвать этот набор телодвижений танцем), блуждала улыбка. Рютгард не был слеп, обоняния не потерял и отреагировал резко.
– Что за готтентотские пляски? – закричал он. – Что за рычание диких зверей? Прощайте, господа! Шевелитесь!
– Папа, извини, – испуганно залепетала Кристель. – Мы просто немного подурачились…
– Прошу тебя, помолчи, – задыхался доктор. – Отправляйся в свою комнату! А с вами я уже попрощался! Мне что, два раза повторять?
Мгновение – и молодые люди улетучились, чего никак нельзя было сказать о запахе. Рютгард распахнул окно, с облегчением вдохнул свежий воздух, наполненный ароматами позднего лета, уселся в кресло и посмотрел на Кристель. Дочь ничем не напоминала его жену, в ней не чувствовалось того тепла, мягкости и хрупкости, которые доктор так любил. Кристель выросла девушкой своенравной, спортивной, угловатой, сильной и независимой. «И уже, скорее всего, потеряла невинность», – с болью подумал отец, представляя себе дочку под каким-нибудь вонючим самцом.
– Кристель, – начал Рютгард самым кротким тоном, на какой только был способен, – наша гостиная – не цирковая арена. Как ты могла позволить этим вандалам надругаться над роялем, на котором играла твоя мать?
– А что бы ты, папа, сказал, – фыркнула Кристель, – если бы один из этих дикарей стал твоим зятем?
И, не дожидаясь ответа, удалилась в свою комнату.
Рютгард мрачно закурил сигару и попытался успокоиться, переводя взгляд с одного роскошного предмета обстановки на другой. Эту квартиру со всей мебелью он снимал уже год за тысячу марок в месяц – сумма немалая. Пять комнат и две ванные. Столетние книги. Картины восемнадцатого века. Турецкие и арабские ковры. И среди всего этого великолепия его половозрелая молочно-белая дочка с тупым быком, у которого способностей хватает только на то, чтобы влезть Кристель между ног…
Рютгард принялся расхаживать по квартире, не выпуская сигару изо рта. Надо было с кем-то поговорить, и доктор вспомнил, что кроме него самого, дочки и служанки в квартире находится еще кое-кто. Доктор постучал в дверь второй ванной и, услыхав громкое «Войдите!», воспользовался приглашением. В ванне на подстеленном большом полотенце лежал хорошо сложенный брюнет с сигаретой в зубах.
Это был ассистент уголовной полиции Эберхард Мок собственной персоной.