Мок с Эрикой сидели на веранде кафе на восточном берегу портового канала, молча глядя на волнующееся море. Мелкий дождь струился по стеклам. Оба были очень заняты: Эрика – кофе и яблочным штруделем, Мок – сигарой и бокалом коньяка. Затянувшееся молчание было предвестником хаоса, предтечей перемен, неумолимым знамением скорого расставания.
– Мы здесь уже больше двух недель, – начал Мок и замолчал.
– Я бы сказала, мы здесь почти три недели. – Эрика разглаживала салфетку на мраморной столешнице.
– Столько коньяка тебе в самый раз. – Мок покачал бокалом, наблюдая, как янтарная жидкость стекает по тонким наклонным стенкам. – А для меня это – один глоток. Выпил – и нету.
– Да. Этим мы отличаемся друг от друга. – Эрика закрыла глаза. Два ручейка поплыли к уголкам рта из-под длинных ресниц.
Мок уставился в залитое дождем окно, услыхал вой ветра над волнами. Ураган бушевал у него в груди и приносил слова, которых Мок не хотел произносить. Кроме них на террасе кафе сидела проститутка со сломанным зонтиком (старая знакомая), глядела в окно на дождь, бренчала ложечкой по чашке.
К столику, за которым сидели Эрика и Мок, подбежал служащий гостиницы.
– Заказное письмо для госпожи Эрики Мок. – Громко щелкнули каблуки.
Эрика отвлеклась на письмо, слуга получил пару монет. У Мока стало чуть легче на душе. Ножиком для фруктов девушка разрезала конверт и стала читать. Легкая улыбка появилась у нее на лице.
– Что там? – не выдержал Мок.
– Послушай. – Она положила письмо на столик и прижала непослушную бумажку пепельницей. – «Мужчина, рожденный восемнадцатого сентября тысяча восемьсот восемьдесят третьего года в Вальденбурге, представляет собой типичную зодиакальную Деву со всеми ее нереализованными мечтами и неосознанными желаниями. Какие-то недавние печальные переживания, возможно несчастная любовь, отразились на его психике». – Эрика с любопытством взглянула на Мока. – Скажи мне, Эберхард, что это была за несчастная любовь?… Ты никогда ничего про себя не рассказываешь. Не хочешь открывать душу пройдохе девке… Хотя бы сейчас, когда эти прекрасные три недели заканчиваются… Расскажи что-нибудь о себе…
– Никакой несчастной любви не было. – Мок неловким движением погладил Эрику по лицу, неуклюже смахнул большим пальцем слезы, появившиеся в уголках глаз. – Зато была война. Меня призвали в тысяча девятьсот шестнадцатом. Я воевал на Восточном фронте под Дюнабургом, был ранен во время отпуска в Кенигсберге – выпал из окна второго этажа. Пьян был и ничего не помню. Понимаешь? – Пальцы Мока будто прилипли к ее щекам. – Меня не зацепила русская шрапнель – я просто вывалился из окна. Курам на смех. Потом я вернулся под Дюнабург, там пришлось нелегко… Кто составлял гороскоп?
– Сестра прислала из Риги. Как, сходится?
– Такие общие выражения обязательно в чем-то совпадут с реальностью. Человек – существо непростое, порой со странными желаниями. Читай дальше!
– «В молодости кто-то доставил ему жестокое разочарование, лишил его иллюзий…» О чем ты мечтал в молодости, Эби?
– О карьере ученого. Я даже написал на латыни несколько крошечных работ. – В мыслях Мок возвратился к студенческим годам, когда они впятером проживали на протекавшем чердаке. – Но никаких разочарований у меня не было. Я довольно рано забросил учебу, стал работать в полиции – не вынес нищенского существования в маленькой комнатушке, где один из моих товарищей харкал кровью на свои переводы Теогниса из Мегары,[69] а второй мог разогреть над свечой, разрезать на маленькие кусочки и съесть покрытую пылью шкурку корейки, которую за пять недель до того собственноручно зашвырнул за печь…
– «Отличается раздражающей педантичностью, излишним вниманием к мелочам. Будучи начальником, обязательно упрекнет своих подчиненных за небрежность в одежде и неполитые цветы…»
– Чепуха, – перебил Мок, – у меня нет ни одного цветочка ни дома, ни в конторе.
– Дело не в цветах, – принялась объяснять Эрика, – дело в том, что ты придираешься к подчиненным по всяким мелочам… А тут еще и разъяснение имеется. «Может быть, пример с цветами не очень подходит. Как крайний прагматик, он предпочтет в горшках выращивать картофель: хоть какая-то польза будет. Это человек с голубиным сердцем, готовый пригреть и утешить любого, человек, который охотно занялся бы благотворительностью или пошел в миссионеры. Большая любовь приходит к нему раз в семь лет. А вот предостережение для избранниц его сердца…»
Дальше Мок уже не слушал, морской ветер снова зашумел в его голове. Сколько же изворотливости в этой девке! Ведь гороскоп она составила сама. Видно, хочет, чтобы добряк Мок пожалел ее, пригрел у себя на груди, вынул из сточной канавы кусок дерьма и осушил поцелуями, окружил любовью! «Вот здорово будет, если мы поженимся, родим четверку прелестных отпрысков, от нее они унаследуют красоту, а я буду ходить по улицам Бреслау и гадать, кем мне приходится каждый встречный и поперечный. Вот мы на балу; кто-то представляет ее некоему хлыщу: "Супруга советника полиции Мока". – "Мы, кажется, знакомы". Вот мы на ипподроме в Хартлибе, сидящий рядом со мной игрок показывает моей жене язык, и кончик у языка загибается…»
Завыл ветер, и Мок с силой шлепнул по столу ладонью. Блюдца подпрыгнули. Проститутка, сидевшая поодаль, покосилась на них и уткнула нос в чашку.
– Не читай больше этой ерунды, – тихо сказал он. – Устроим себе прощальный бал. Втроем.
Эрика сложила гороскоп Мока вчетверо и поправила шляпку.
– Кто будет третьим?
– Не третьим, а третьей, – прошипел Мок. – Твоя знакомая, что сидит с нами на веранде.
– Пожалуйста, не надо. Я не могу на это пойти, – ледяным тоном ответила Эрика и вдруг расплакалась.
Мок закурил новую сигару и засмотрелся на местную проститутку. Та приподняла голову, трусливо улыбнулась ему.
– Я не делила тебя ни с кем на протяжении трех недель. – Эрика быстро успокоилась, провела кружевным платочком по носику. – Пусть все останется как было.
– Двух недель, – поправил ее Мок. – Если не хочешь, пакуй вещи. – Он достал бумажник из кармана. – Вот деньги на билет. Я заплачу тебе за все. Сколько составляет твой гонорар?
– Я тебя люблю, – спокойно сказала Эрика, встала с места и подошла к сидящей невдалеке девушке.
Между ними состоялся краткий разговор.
– Мы ждем тебя в дамской раздевалке. Это ее место свиданий. – Эрика обняла девушку за талию, и они вместе спустились по ступенькам на пляж.
Ветер рвал из рук искалеченный зонтик. Вскоре они оказались на дорожке, ведущей к раздевалке. Проститутка открыла дверцу первой кабинки, и обе девушки скрылись в ней.
Мок расплатился с официантом, вышел на пляж. Ветер и нудный дождик разогнали отдыхающих, мелкобуржуазная совесть Мока немного успокоилась. Он постоял, осмотрелся вокруг, потом быстро пробежал через пляж, поднялся по ступенькам, прошел по залитому морской пеной мостику над волноломами и зашел в кабинку. На скамейке, дрожа от холода, сидели две обнаженные женщины. При появлении Мока они принялись ласкать и тискать друг друга. Гусиная кожа покрывала их бедра и плечи. Эрика поцеловала девушку, не отводя взгляда от Эберхарда. Холод проникал через щели в досках. Чайки над морем надрывались от крика. Эрика ела Мока глазами, проститутка жестами манила его. Никакого эротического возбуждения Мок не испытал.
Достав из кармана брюк банкноту в сто марок, он протянул ее проститутке и тихо произнес:
– Это тебе. Одевайся и оставь нас одних.
– Благодарю вас, добрый господин, – сказала девушка с сильным померанским акцентом, натянула на себя белье, разгладила складки платья…
И они остались одни.
– Зачем ты велел ей уйти, Эби? – Эрика не стала одеваться, только прикрылась платьем. – Под конец нашего медового месяца… мы ведь скоро расстанемся навсегда… объясни, почему ты ее отослал… Скажи, что не хочешь ни с кем делить меня в эти счастливые курортные дни. Солги, что любишь меня…
Мок открыл рот, чтобы сказать правду, но кто-то забарабанил в дверь раздевалки. С облегчением вздохнув, Мок открыл. Перед ним стоял служащий гостиницы. Чуть поодаль мерзла проститутка в туфлях на перекошенных каблуках.
– Вам телеграмма, милостивый государь, – произнес служащий, с интересом скосив глаз в темноту кабинки.
Мок протянул ему мелочь и с треском захлопнул дверь. Присев рядом с Эрикой, он распечатал телеграмму.
«НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ ЗПТ ВАШ ОТЕЦ НЕУДАЧНО УПАЛ ЛЕСТНИЦЫ КВАРТИРЕ ТЧК СОСТОЯНИЕ ТЯЖЕЛОЕ ТЧК ОН БОЛЬНИЦЕ ТЧК ЖДУ ТЕЛЕФОНА МАКСА ГРОЧЛЯ ТЧК КУРТ СМОЛОР».
Все явились вовремя. Точность – один из принципов нашего братства, вытекающий из уважения к уходящему времени, к неизменным законам природы. «Deus sive natura»,[70] – писал Спиноза и был абсолютно (par excellence![71]) прав.
Однако к делу.
Благодаря некоторым из наших братьев, блеснувшим эрудицией (источником ее, несомненно, был мифологический словарь-лексикон Рошера), мы очень много узнали об античных мстительницах – смуглых, облаченных в черные одежды эриниях. Эти богини мщения, как мы узнали от брата Экхарда из Праги, скрываются в утреннем тумане или парят в черных грозовых тучах. Их волосы и одеяния сильно наэлектризованы. Как пишет Плутарх, «огнь метался в их змееподобных локонах и одеяниях». Злобный лай этих «сук Стикса» сводил с ума, их ядовитое дыхание отравляло прораставшее зерно, их бичи хлестали презревших законы природы. (Как это великолепно согласуется с нашей доктриной Natura Magna Mater!!!) Когда законы природы нарушаются наиболее дерзко? Когда убивают дающую жизнь, убивают мать – вот вывод брата Экхарда. Из данной этики природы и выросло известное античное представление об эриниях как о богинях мщения.
После доклада брата Экхарда из Праги разгорелась оживленная дискуссия. Прежде всего речь шла об универсализме эриний. Брат Германн из Марбурга задал вопрос: являются ли эринии свободными существами или они связаны с конкретной жертвой? Ведь Гомер сообщает о том, продолжал брат Германн, что после самоубийства Иокасты, матери Эдипа, его преследуют не эринии «как таковые», а эринии его матери. У Эсхила Ореста терзали сперва эринии его зарезанного матерью отца, и только потом, когда Орест отомстил своей матери, мужеубийце Клитемнестре, появились эринии Клитемнестры. Одни, эринии Агамемнона, принуждали его сына, Ореста, мстить за смерть отца, другие же, эринии Клитемнестры, истязали убийцу матери. Таким образом, эринии, как утверждает брат Германн, суть частицы данной конкретной души, а не свободные универсальные сущности. Доказательство брата Германна выглядело убедительным, и никто не вступил с ним в полемику.
Попросив слова, я поддержал вывод о том, что после принесения в жертву отца нашего заклятого врага мы освободим конкретных эриний, имеющих отношение к душе старика. Я добавил, что, по-моему, появление эриний Иокасты, преследующих Эдипа, определенно свидетельствует, что преследуемый вовсе не обязан убивать собственноручно (ведь Иокаста-то совершила самоубийство!), но что на нем обязательно должна лежать вина (как на Эдипе!). Это основополагающий принцип материализации эриний!
Мне аплодировали, затем собравшиеся приступили ко второму вопросу, поставленному в докладе брата Экхарда из Праги. Могут ли эринии мстить и за отцеубийство, не только за убийство матери? Мастер доказал обоснованность положительного ответа на этот вопрос, процитировав соответствующие места из Гомера и Эсхила о том, как эринии Лая, убитого своим сыном Эдипом, преследуют убийцу. Следовательно, отцеубийство также является надругательством над законами природы. После выступления Мастера все стало предельно ясно: принесение в жертву отца нашего заклятого врага – целесообразно. Однако отец должен пребывать в уверенности, что гибнет из-за своего сына. Мы заставим его поверить в это перед смертью – это были мои слова, – подобно тому, как я внушил покрытой лишаями блуднице, что ее смерть далеко не случайна.
Тут взял слово брат Иоганн из Мюнхена и обратился к вопросу, из-за которого мы все здесь, собственно, и собрались. Мы намеревались принять окончательное решение, основываясь на античной литературе. Ведь существовали три эринии – Алекто, Мегера и Тизифона, – значит ли это, что необходимо принести три жертвы, каждая из которых соответствовала бы «характерным» чертам данной эринии? Большинство ответило на этот вопрос отрицательно. Во-первых, рассуждал брат Иоганн, тройственные и индивидуализированные эринии появляются только у Еврипида, то есть во времени они оторваны от древнего знания, от изначальных (и находящихся ближе всего к истине!) представлений; во-вторых же, в позднейшей литературе (в основном древнеримской!) эринии смешиваются и одна занимает место другой. Например, у одного автора персонификацией «неумолимой ревности» является Мегера, у другого – Тизифона. Это недвусмысленно показывает, что наша вторая, а возможно, и третья жертва стали бы жертвами, принесенными наугад, без должных обоснований, то есть излишними.
Последнее слово было за Мастером. Он поддержал точку зрения Иоганна из Мюнхена и поручил мне принести в жертву лишь отца нашего заклятого врага.
После ухода братьев мной овладело раздражение. Мастер не дал мне высказаться! Я не смог поведать, что эринии не обязательно являются частицами душ только родителей. В «Трахинянках» Софокла эринии преследуют Деяниру, которая случайно убила своего любовника, Геракла! В «Электре» того же автора эринии должны отомстить за супружескую неверность! И вот мое решение: я убью любящую нашего величайшего врага, я заставлю ее перед смертью осознать, что она гибнет по его вине, из-за него! Тогда я освобожу не только эринию его отца, но и эринию влюбленной в него женщины! Таким образом, я довершу начатое, направлю на него двойную месть эриний. Их зловещий гимн зазвучит у него в голове и, подобно пению тирольских снежных фей, сведет его с ума. Тогда он непременно отправится за помощью к оккультисту и наконец постигнет истину и осознает свою ошибку!
Видный древнегреческий поэт.
Бог или природа (лат.).
В высшей степени (франц.).