Открыв квартиру «четырех Матросов», Смолор вошел первым, захлопнул дверь перед носом у Эрики, зажег везде свет и внимательно осмотрел все помещения. Вновь выйдя на лестничную площадку, Смолор подхватил Эрику под локоть и впихнул в квартиру. Задвинув засовы, он грузно опустился на стул в кухне, достал из папки бутылку данцигского ликера «Лосось» и налил солидную порцию в чистый стакан.
Прихлебывая жгучую жидкость, Смолор наблюдал, как Эрика вешает плащ в прихожей, как, оставшись в шляпке и облегающем вишневом платье, заходит в комнату, склоняется над кроватью, разглаживает покрывало… При мысли о бедрах Эрики и мятых простынях, которые, как казалось Смолору, еще сохраняют запах девушки, у него закружилась голова. Он вспомнил баронессу, извивавшуюся на влажной от пота постели. Рядом стоит и с интересом наблюдает за происходящим муж. Вот барон фон Бокенхайм-унд-Билау втягивает ноздрями белый порошок и чихает, распространяя вокруг горьковатое облачко…
Новый глоток «Лосося» пошел плохо. Это все из-за высокомерно-вежливого барона, нелегко выкинуть его из головы, и Смолор призвал на помощь образы людей, ему приятных. Что поделывает маленький Артур? Наверное, играет с машинкой… (Вкус ликера явно улучшился.) Может быть, он присел на кухне в своих штанишках из грубой материи с большой кожаной заплатой на попе и катает миниатюрную модель «даймлера» по отмытой добела половице? Ведь у него на кухне так чисто… А все жена, фрау Урсула Смолор. Вот она, встав на колени, трет гладкие половицы порошком «Эргон»; вот ее крепкие плечи, мягко колышущиеся груди, заплаканное веснушчатое лицо, душераздирающие рыдания – Смолор, оттолкнув ее, хлопает дверью и в слепом отупении направляется к вилле на Вагнерштрассе. Там его ждет баронесса на шелковых влажных простынях… Маленький Артур плачет, когда взбешенная мама объясняет вполголоса, что папа его не любит – он любит одну потаскуху. «Что такое потаскуха, мамочка?» – «Это – гадюка, это – дьяволица в человеческом обличье». Смолор хочет взять Артура Смолора на руки, но сын бежит от отца, орет во все горло: «Не трожь меня, гадкий, иди к своей таскухе!»
Вахмистр потянулся к бутылке. Наилучшее лекарство от угрызений совести ему было известно.