Мок поднялся по лестнице отдельно стоящего солидного здания у Южного парка и энергично постучал в дверь единственной квартиры на втором этаже. Открыл сам хозяин, доктор Корнелиус Рютгард. Мок окинул взглядом домашние туфли из коричневой кожи с тиснением, бордовый шлафрок с бархатными отворотами. Меж лацканов виднелся черный узел галстука.
– Входи, входи, Эббо. – Рютгард широко распахнул дверь. – Твоему отцу намного лучше.
– Он у тебя? – спросил Мок, вешая шляпу на крючок.
– Он у меня в госпитале, – уточнил Рютгард, принимая у гостя трость.
– Сестра сказала мне, он у тебя.
Мок направился по хорошо знакомому коридору к кабинету доктора. Корнелиус последовал за ним.
– Совершенно верно. – Рютгард расположился за кофейным столиком и жестом пригласил Мока сесть напротив. – Он у меня в госпитале.
– Может, она так и выразилась. – Мок обрезал кончик у сигары «Хациф», которой его угостил Рютгард. – Вроде бы именно так… Я был настолько изнурен и измучен, что уже ничего не соображал.
– Я читал сегодняшнюю «Бреслауэр ноесте нахрихтен» и все знаю. Радуйся. Все кончено. Никто уже не споет тебе сентиментальную балладу о бреславльском вампире. Я заварю кофе. У прислуги сегодня выходной. Кристель тоже нет, поехала на экскурсию под эгидой гимнастического общества «Фриш ауф». – Корнелиус устремил на Мока внимательный взгляд. – Скажи мне, Эббо, как погибла девушка-калека?
– Ее убил я. Нечаянно. – Каштан за окном щедро посыпал землю желтыми листьями. Шумел ветер, листья кружились в воздухе. «На море сейчас, наверное, воет шторм», – подумал Мок. – Она на меня набросилась, я ударил ее, она откусила себе язык и захлебнулась собственной кровью. Такое возможно, Корни?
– Разумеется. – Забыв про кофе, Рютгард достал из буфета графин благородного брантвейна и две рюмки. – Это тебя поддержит лучше, чем кофе и пирожное. – Рютгард ловко налил. – Разумеется, возможно. Собственная кровь попала ей в дыхательные пути. Если человеку открыть рот и влить стакан воды, он может захлебнуться и умереть. А если откушен язык, крови наверняка будет больше, чем стакан.
– Я убил ее. – Мок почувствовал резь в глазах. Под веками хрустел песок недосыпа. – И я убил еще одну женщину. То есть ее убили из-за меня. Женщину, которую полюбил, шлюху и фордансерку… Я провел с ней три недели в Рюгенвальдермюнде.
– Ее фамилия Кизевальтер? – спросил Рютгард, указывая на газету.
Мока поразило, каким напряженным сделалось у доктора лицо, словно окаменевшая маска боли предстала сейчас перед ним. Своими железными пальцами Рютгард схватил Эберхарда за бицепс. По-прежнему силен, недаром тогда в Кенигсберге сам дотащил Мока до госпиталя.
– Что случилось, Корни? – Мок поставил на стол полную рюмку.
– Брат, – выдавил Рютгард, – как мне тебя жаль… Ведь это, – Корнелиус хлопнул ладонью по фотографии в газете, – девушка твоей мечты, материализация твоих снов, это твоя несуществующая сестра милосердия из Кенигсберга…
Мок вытер мокрый лоб. Кабинет доктора Рютгарда удлинился и сузился, окно превратилось в далекую светлую точку, картины на стенах выгнулись ромбами, голова Корнелиуса провалилась в плечи. Ванная комната была рядом, Мок споткнулся о порог, рухнул на пол и ударился головой о край унитаза. Боль была такая сильная, что слезы навернулись на глаза. Мок зажмурился, чувствуя, как теплая шишка пульсирует у него на лбу. Когда он открыл глаза, мир обрел привычные пропорции. В дверях стоял Рютгард, и размер головы у него был самый обыкновенный. Мок привстал, подогнул под себя ноги, достал из пиджака маузер, проверил, заряжен ли пистолет, и процедил сквозь зубы:
– Либо я убью себя, либо этого мерзавца, который должен был ее охранять…
– Постой, – Рютгард крепко ухватил его за запястья, – не надо никого убивать. Сядь на диван и все спокойно расскажи. Мы найдем выход, вот увидишь… Ведь девушка просто пропала, может быть, она еще жива…
Чуть ли не силой уложив Мока на бархатный диван в кабинете, слишком короткий, чтобы как следует вытянуть ноги, и подсунув под голову подушку, доктор снял с друга ботинки, приложил к шишке на лбу холодный нож, употребляемый для вскрытия конвертов.
– Ничего я тебе не скажу. – Моку явно стало легче. – Я не могу об этом говорить, Корни… Не могу…
– Дорогой мой, ты даже не представляешь себе, насколько целительна может быть беседа с человеком, который тебе сочувствует… – Доктор был сама серьезность. Его лицо с седоватой, ровно подстриженной бородой излучало дружелюбие, глаза за стеклами пенсне светились умом. – Послушай, мне известна терапия, которая очень положительно воздействует на пациента, когда тот не хочет или не может до конца довериться психологу…
– Ты не психолог, Рютгард. – Мока охватила сонливость. – А я не твой пациент. Сифилиса у меня пока что нет.
– Но ты мой друг. – У Рютгарда вдруг будто язык отнялся, прошло чуть ли не полминуты, прежде чем ему удалось договорить. – Единственный друг за всю мою жизнь…
– Что это за метод? – Мок, казалось, не слышал последних слов доктора.
– Он позволит проникнуть в твое подсознание, вскроет неосмысленное и отторгнутое, покажет пережитое, которого ты стыдишься… Благодаря этому методу ты осознаешь, что больше всех на свете любишь отца, а пропавшая девушка – не более чем мимолетное увлечение… Если ты поймешь сам себя, ничто уже не выведет тебя из равновесия, ты будешь жить и действовать, как хочет твое глубинное «я». Gnothi seauton![79] В основе этого метода – гипноз. Я овладел этим искусством и не причиню тебе зла, как не причинил его собственной дочери, когда вводил ее в транс. Да разве мог бы я нанести вред самому близкому мне человеку?
Последних слов Рютгарда Мок уже не слышал. Осенний ветер, срывающий листья с деревьев в Южном парке, ревел за окном морским штормом, ленивый Одер подернулся рябью и превратился в Преголу, над которой несся соленый вихрь…
Мок очутился в Кенигсберге…
Познай самого себя (греч.).