Тигеллин осторожно сообщил Аннею Серенусу — он старался потихоньку делать одолжения всем, чтобы, в случае каких перемен, иметь людей обязанных повсюду, — что Эпихарида на допросе решительно ничего не сказала, держала себя с чрезвычайной дерзостью и что возможно, что её подвергнут пытке. Анней похолодел.
— Конечно, я могу дело с пыткой немножко затянуть, — осторожно добавил Тигеллин. — Но ты сам понимаешь, что и немножко теперь много: каждый день можно ждать перемен. Но все же надо тебе… поторапливаться: божественный цезарь легко может вспомнить о ней и тогда…
Анней не взвидел света. Ему было совершенно ясно, что спасти милую может только одно: переворот. Дождавшись утра, когда он обыкновенно являлся к Нерону будто бы для доклада, — Нерон решительно ничем, кроме лошадей и музыки, не интересовался — он скрыл под тогой отточенный кинжал и поднялся на Палатин. Он ждал увидеть Нерона, как всегда, в его личных покоях, но к удивлению своему встретил его в вестибюле: император шёл с кем-то вдвоём и озабоченно, по-видимому, разговаривал. Вглядевшись, Анней сразу узнал в собеседнике цезаря египтянина Мнефа, человека, которому он никогда не доверял. Неподалёку от него стояла ещё не совсем оконченная огромная золотая статуя Нерона. Вокруг неё были ещё навалены доски подмостей и всякие материалы. Анней в одно мгновение отступил за гигантскую статую. Сердце его бешено билось…
— …Я служу ему уже немало лет, божественный цезарь, — вкрадчиво говорил Мнеф. — И я посвящён во все дела его. Иоахим тайно сносится с твоими полководцами. К Виндексу в Галлию ездил от его имени я. Так как он боится, что несметные богатства его — они много больше, чем все предполагают, — привлекут твоё внимание, он считает нужным держать наготове полководцев, чтобы в случае надобности отвлечь твоё внимание мятежом, а то и самому укрыться, в случае беды, у них: его «Амфитриду» не догонит не только ни одно из военных судов, но и ни одна либурна[79]. Сносится он и с Гальбой, и с Веспасианом. С Вителлием — не знаю: кажется, зная его пьянство, он не особенно доверяет ему… В довершение всего Язон с ментором его Филетом состоят участниками вредного сообщества тех христиан, которых ты так справедливо, но так недостаточно покарал: это, может быть, самая опасная секта из всех. Повторяю тебе, божественный цезарь: роскошный дворец Иоахима — иудей всем обязан только твоей благосклонности — это гнездо ядовитейших змей, и чем скорее ты их раздавишь, тем лучше будет для империи и для тебя…
Они скрылись среди огромных колонн. Анней осторожно вышел. Да, убить гадину, конечно, необходимо, но прежде всего нужно на случай неудачного покушения немедленно предупредить дружески расположенных к нему Иоахима и Язона. Он вернётся через десять минут, когда Нерон будет, вероятно, один. Он быстро вышел из дворца и в сопровождении своего обычного небольшого конвоя поскакал к Иоахиму.
Тот хмуро выслушал его и протянул патрицию руку.
— От всего сердца благодарю тебя, благородный Серенус. Ты прав: спасти всех нас может только переворот. Между нами: мы уже стоим накануне его. Восстание в Риме вспыхнет не сегодня-завтра. Многие из твоих друзей принимают в нем участие. Будь готов ко всему. Но не выступай, как ты хотел, единолично: ты можешь сорвать все. В деле нужен порядок.
И когда начальник вигилов уехал, Иоахим хлопнул в ладоши. В дверях вырос раб.
— Как только вернётся домой Мнеф, чтобы он сейчас же явился ко мне. В боковой комнате, рядом, должны быть мои телохранители.
Тот низко поклонился и исчез.
Иоахим широкими шагами ходил из угла в угол своего огромного покоя: вся кровь кипела в нем и в глазах темнело от ярости. Он знал людей. Ему казалось, что уже никакая низость не может удивить его, и вот все же египтянин удивил. Игра негодяя ему была совершенно ясна: по закону доносчик получал большую долю состояния того, на кого он доносил. Собственно, закон требовал выдачи ему половины, но цезари и их окружение всегда устраивали так, что львиную долю они брали себе, а доносчику давали столько, сколько казалось им достаточным.
В дверь раздался условный стук, три удара. Это был Мнеф. Иоахим ощупал под тогой кинжал и ответил:
— Войди…
Вошёл Мнеф со своей обычной ласковой улыбкой.
— Где ты был так долго? — спокойно спросил его Иоахим.
— По твоему повелению, я был у божественного цезаря, господин, — отвечал египтянин, насторожившись. — Как ты повелел, я доложил цезарю, что всей суммы займа внести сразу невозможно даже и для тебя, что необходимо разбить её на ряд менее крупных взносов.
Иоахим хлопнул в ладоши.
У двери согнулся раб.
— Пусть войдут телохранители, — коротко уронил Иоахим.
В дверях выросли ряд гиганты-роксоланы, едва понимавших по-латыни.
— Взять его! — указал им на Мнефа Иоахим.
В одно мгновение Мнеф был окружён великанами. Он весь посерел: он слишком хорошо знал Иоахима.
— Собака! — с отвращением бросил тот ему в лицо. — Отвечай: не я ли подобрал тебя, беспомощного щенка, без роду без племени, в нищете? Не я ли дал тебе образование такое же, как и моему сыну? Не жил ли ты в доме моем как свой? Так или не так?
— Так, — с трудом отвечал Мнеф.
В нем крутился вихрь: все ли известно Иоахиму, или не все и, если все, каким чудом мог он узнать так скоро?
— И за все это… и не только за это… в моем завещании ты занимаешь одно из первых мест… и за все это ты не нашёл ничего лучше, как предать меня и сына! Тебе захотелось получить цену крови. Так или не так?
Весь серый, с дрожащими коленами, Мнеф опустил свою сухую голову: знает все, и отпираться бесполезно.
— Так, — едва выговорил он, стуча зубами. — Но… выслушай меня…
— Нет, собака, слушать тебя я не буду, — оборвал Иоахим. — Кто солгал раз, тот солжёт и второй раз. Ты — предатель. Сэм, — обратился он к старшему из телохранителей. — Отрежь ему тут же, на моих глазах, язык…
Египтянин завизжал и забился, но великаны-роксоланы держали его точно в железных тисках. Немного возни — и что-то красное сочно шлёпнулось на мраморный пол и египтянин без чувств ткнулся лицом в лужу собственной крови.
— Унесите прочь эту гадину, — сказал Иоахим с отвращением. — Пусть пока валяется в подвале. Ты, Сэм, отвечаешь мне за него головой. А теперь пошлите ко мне Исаака.
Рабы ещё подтирали кровь, когда явился Исаак, помощник Мнефа, уже пожилой иудей с умным, точно на замок запертым лицом. Он стал у дверей. Крови он не видел. Он не видел ничего вообще.
— Мнефа больше нет, — когда ушли рабы, сказал Иоахим. — Ты станешь на его место. Твоя судьба в твоих руках. Ты понимаешь меня?
— Понимаю, господин.
— Немедленно соберись в дорогу. Ты должен быстро достигнуть Иерусалима и передать Иосифу бен-Матафии деньги, которые я тебе дам. Это на покупку одного товара, о котором ему сказано. Но никто другой во всем мире знать этого не должен. И ты скажешь ему, что дело можно начинать.
— Слушаю, господин.
— Выедешь сегодня же… Как будешь готов, зайди ко мне взять деньги.
— Слушаю, господин.
— Иди.
Исаак склонился и исчез: он знал, что владыка любит, чтобы его понимали сразу.
Через два часа он уже выехал в Иерусалим.
Ночью Иоахим в сопровождении двух из своих телохранителей спустился в тёмный подвал. Мнеф пришёл в себя и тихо стонал. Иоахим с отвращением посмотрел на него.
— Вот в эту стену, — сказал он.
Великаны в две кирки стали выбивать нишу. Египтянин сразу догадался обо всем, затрясся и страшно завыл. Но его точно никто не слышал. И его, связанного, втиснули в нишу, и — замуровали живьём…
Быстроходные суда назывались либурнами, по имени иллийского народа либуров, среди которого было немало пиратов, пользовавшихся такими судами.