166850.fb2
Дверь им открыла дородная женщина в простом ситцевом платье и цветастом переднике с рюшами.
— Марина, познакомься, это тетя Нюра — моя домохранительница. Тетя Нюра — это Марина. Смею надеяться, что однажды назову ее невестой, ну а после — женой.
Тетя Нюра заулыбалась, засуетилась:
— Очень рада, Марина… как вас по отчеству?
— Просто Марина. А Вячеслав Александрович сильно торопится, мы едва знакомы!
— А вот это легко поправить, для того сюда и приехали. Теть Нюр, у вас все готово?
— Конечно, конечно, — заверила тетя Нюра, а затем, извинившись, скорым шагом отправилась на кухню, откуда вырывались пленяющие ароматы.
Топильский помог Марине снять шубку.
— Не хотите снять сапоги? — спросил он.
— Сапоги? — в замешательстве переспросила Марина. Сама мысль о том, чтобы разуться в гостях, в чужом загородном доме и шлепать по полу в одних колготках, показалась Марине настолько абсурдной, что она не поверила своим ушам.
— Представляю, как тяжело находиться в теплом доме, будучи в зимних сапожках. Потому и предлагаю их снять. Я дам тапочки, у сестры их много, есть и новые на всякий случай. У нас ведь обед по-домашнему, не смущайтесь.
Изумлению Марины не было предела. Она смогла лишь молча кивнуть. Финансовый и строительный магнат Вячеслав Топильский открыл часть зеркальной стены, за которой оказался встроенный шкаф, достал оттуда пакет с туфельками-шлепанцами на невысоком каблучке и протянул их Марине. Молча взяла она туфельки, а Топильский сел на корточки и помог снять сапоги.
И получилось это у него так естественно, будто финансовый магнат всю жизнь занимался лишь тем, что снимал сапоги с женских ножек. С удивлением Марина почувствовала укол ревности. В самое сердце.
— Прошу, — Топильский предложил руку, и они прошли в столовую.
Посреди комнаты стоял длинный овальный стол и множество стульев вокруг. Стены цвета спелого абрикоса, несколько картин с изображением природы.
Обеденные приборы стояли на краю стола, расположенного ближе к окну. Ваза с фруктами, ведерко со льдом и бутылкой шампанского, фарфоровая супница так же находились на столе. Пахло грибами и пряностями.
Топильский усадил Марину, а затем сел сам, напротив. В столовую вошла тетя Нюра, держа в руках поднос с блюдом, на котором пирамидкой расположились небольшие круглые шанежки. Запахло свежим хлебом и чесноком.
— На первое у нас борщ с грибами. К нему шанежки с чесночным соусом, — с улыбкой проговорила тетя Нюра. — Приятного аппетита. Мариночка, вам обязательно понравится, я старалась.
— Спасибо, тетя Нюра.
Разговор потек сам собой. Говорили о разном: о любимых блюдах, о подорожании зерна. О том, как хорошо было бы на лето снять самую настоящую покосившуюся избушку в забытой богом деревне, бродить босиком по траве и сидеть с удочкой у речки. О комарах и о нашумевшей премьере очередного голливудского фэнтезийного боевика.
Марина поймала себя на том, что болтает под столом ногами. Как маленькая девочка. Она сконфужено поерзала на стуле, выпрямилась, не сводя глаз с Топильского. Он улыбался. Не потому, что заметил ее несуразное поведение, нет — улыбался просто так.
"Как хорошо, спокойно. Будто я жила в этом доме, с этими людьми всю жизнь. Я счастлива, — подумала Марина. — Как глупо. Я счастлива".
— А у вас есть страшные воспоминания о детстве? — спросил Топилький.
Марина вздрогнула. На ум сразу пришло — отец уходит к посудомойке, смерть мамы. Но это случилось, когда Марине исполнилось двадцать три. Такой возраст трудно назвать детством.
— Нет, — ответила она.
— А у меня есть, — сообщил Топильский с гордостью. — Больше всего на свете я боялся песенки про волка.
— Про какого волка? — изумилась Марина.
— Вы ее знаете. Слова такие: "Баю-баюшки, баю, не ложися на краю, придет серенький волчок и ухватит за бочок".
— Что страшного в этой милой песенке?
— Все! — воскликнул Топильский. — Я боялся темноты, вжимался в стену и мне повсюду мерещились светящиеся глаза притаившегося в засаде волка. Я считаю, эту песенку следует запретить на законодательном уровне. Она калечит детскую психику. Скажу по-секрету, я до сих пор боюсь спать близко к краю!
Марина смеялась до слез. Нет, не над детскими страхами Топильского. Просто ей так хотелось — радоваться ясному морозному дню, вкусной еде, удивительному человеку рядом, ощущению счастья.
После обеда Топильский вспомнил о желании Марины покататься на горке.
— Вам следует переодеться, — сказал он. — Думаю, вещи моей сестры будут вам в пору.
— Мне так неудобно, — засмущалась Марина. — Вдруг вашей сестре не понравится, что кто-то надевал ее одежду.
— Танюшке? Что вы! Она будет только рада, — заверил Топильский и отправился по широкой деревянной лестнице на второй этаж. Марина все еще сомневалась, стоит ли принимать это предложение, и не двигалась с места. Топильский оглянулся: — Ну что же вы стоите, пойдемте! Я вас не укушу.
В комнате сестры Топильский открыл шкаф-купе.
— Ну-с, посмотрим, что мы имеем, — сказал он.
Марина неловко топталась позади, выглядывая из-за его плеча. Топильский перебирал висящие на плечиках вещи, пока не остановил свой выбор на теплом коричневом брючном костюме.
— Подойдет? — спросил он, протягивая костюм Марине.
Она с осторожностью взяла вещи, опасливо покосилась на шкаф, будто оттуда могла выйти разгневанная сестра Топильского.
— Я не уверена…
— Надевайте. Татьяна возражать не станет, иначе я бы вам этого не предлагал. Таня чудная и простая женщина, всегда рада помочь.
— Вам придется выйти…
— Ах да, конечно, — Топильский сконфужено улыбнулся. — Буду ждать внизу.
Марина спустилась через десять минут. Костюм подошел и сидел так, будто был сшит специально для Марины.
Топильский ждал ее внизу, уже полностью экипированный в джинсы, куртку цвета хаки и вязаную шапочку — темно синюю с красной окантовкой. В таком наряде он вовсе не походил на супермагната, а напоминал, скорее, добродушного егеря. Так показалось Марине. Топильский встретил ее у подножия лестницы. Протянул руку, помогая сойти вниз.
— Вы чудесны! Цвет темного шоколада вам к лицу.
Марина улыбнулась и кокетливо промолчала.
Куртку и шапочку для Марины Топильский так же позаимствовал у сестры.