Из машины вышел Фидель Михайлович - в данном случае он был за рулем.
Гаишник - капитан лет сорока. На его костистом, небрежно выскобленном лице сдеды недавней попойки. Закинув за спину короткоствольный автомат, он привычно облапал водителя - не прячет ли тот чего под полой пиджака или в кармане брюк? Не найдя ничего подозрительного, принялся копаться в багажнике. Наткнулся на бутылки с дорогим коньяком, поднял голову. Водитель уже открыл капот, смотрел уровень масла. Женщина в полудреме сидела на своем месте, курила, молча глядела на водителя.
Быстро, даже торопливо закончив смотреть багаж, гаишник отошел от машины, великодушно разрешил следовать дельше: - Счастливого пути.
Они уже отъехали километров семдесят, дорога все так же оставалсь пустынной. Над сумрачными полями всходила ущербленная луна. В пойме Дона зыбился предутренний туман. - Поменяемся? - Давай. А заодно и протри фары.
Фидель Михайлович открыл багажник. Там лежала ветошь. Невольно взглянул на бутылки. - Ты сколько загрузила конньяков? - Пять. - А тут четыре.
Переложили весь багажник - четыре. - Может, вернемся? - Ты что, Фидель? Коньяк сразу выпивают. Так что капитану - царство небесное. Больше воровать не придется. Хуже, если станет угощать сослуживцев. - Жаль парня. Ему бы жить да жить... - Ты прав, - согласилась Антонина Леонидовна, но чувство жалости не разделила: - Жадность фраера сгубила. Так говорят в Одессе. Примерно так говорят и в Афинах. Да и в Анкаре. А вот в Курдистане...У нас, коль взял чужое, поступают милосердней - лишают руки. Уворует второй раз - лишают головы. Вы, русские, слишком хорошо относитесь к ворам и бандитам. Потому у вас много рецидивистов. А из них выходят Тюлевы, а из Тюлевых - губернаторы, а из губернаторов может выйти и президент. - Это из Тюлева - губернатор, тем паче - президент?
Фидель Михайлович хохотнул. Не от неё первой он слышит, что такая возможность не исключается. - Не веришь? Разве не ты подсчитал, что его капиталы уже позволяют ему претендовать на эти должности? - Подсчитал...Но возможность ещё не действительность. Я доказываю и обосновываю факты. - А товарищ полковник, например, опираясь на факты, делает выводы. Многовариантные, конечно. - И каков же его вывод относительно Тюлева? - По его прогнозу, Тюлев - это президент двадцать первого века.
Если, разумеется, его не прикончат свои, такие же, как и он, ловкие и жестокие. - Существует такая вероятность? - Несомненно, - уверенно ответила Антонина Леонидовна. Она опять глазами поглощала дорогу: вьехали в полосу тумана.
Матово отсвечивал асфальт. Из молочного сумрака фары вырывали подступавшие к дороге кустарники. Сырой холодный сквозняк проветривал салон, отгонял сонливость. - Избавиться бы от бутылок... - осторожно напомнил Фидель Михайлович. - А обратно как? Вдруг уже не воришки, а грабители? Хотя... махнем другим маршрутом. Через Тулу.
Но махать через Тулу не пришлось. Рано утром Фидель Михайлович зарулил в знакомый двор некогда родной пятиэтажки. За купами высоких старых кленов, высаженных на проспекте, всходило солнце. День обещал быть знойным. Многолюдный индустриальный город только ещё просыпался.
Во дворе стояла мусорка - доходяжная лошадь, запряженная в телегу, ела из торбы овес. Заспанные хозяйки выносили ведра с отбросами, ссыпали в телегу. Под окнами дома ходил возница, позванивал медным колокольчиком.Ни в одном городе Европы, за исключением, пожалуй, Одессы, подобных мусорок Антонина Леонидовна не встречала.
На тихо зарулившую новенькую "восьмерку" жильцы обратили внимание. В крупном бородатом мужчине узнали сына бывшего директора школы. Женщины принялись перешептываться. На их заспанных лицах - то ли любопытство, то ли зависть: вот, дескать, у сына нищего учителя и такая тачка! Но, как заметила Антонина Леонидовна, здоровались с Фиделем Михайловичем доброжелательно.
Михаил Евстафиевич не ожидал гостей да ещё в такую рань. Он, небритый, непричесанный, был страшно растерян, видя сына с незнакомой женщиной. Вроде и поезда нет... - А у нас свой транспорт, батя, - сказала Антонина Леонидовна, назвав Михаила Евстафиевича близким с детства словом.
Тот, оправившись от растерянности, не без смущения спросил сына: Это... твоя супруга? - Да...Так что люби и жалуй. А зовут её - Тоня, Антонина Леонидовна.
Не сразу, не вдруг старый историк признал, что жена его сына похожа не женщин Востока, выходцев из Малой Азии. - У твоей супруги, сынок, есть что-то персианское. Не таких ли поэтизировал Есенин? - Ты почти угадал. Сын оценил наблюдательность отца. - Она из Курдистана. - Знаю. Мужественный народ.
Михаил Евстафиевич принялся было рассказывать о своей московской знакомой, чья семья ещё перед войной бежала из Курдистана и нашла убежище в России. - От турок житья им не было, - говорил отец известное. - А брат её воевал вместе с нами. Стал Героем Советского Союза. Жаль, что профессию избрал неподходящую.
Антонина Леонидовна сразу же заинтересовалась своим земляком да ещё Героем. - Неподходящую? И какую же? - Людям обувь чистит. У трех вокзалов. Ему предлагали разные должности. - А кем он был на фронте? - Разведчиком. Отец вздохнул. В его голове не укладывалось, разведчик и чистильщик обуви?
Разгадка лежала на поверхности. Зная обычаи своего народа, Антонина Леонидовна высказала предположение, которое и оказалось верным: - Значит, такая у них наследственная профессия.
Пока отец расспрашивал Тоню о Курдистане, Фидель Михайлович принес из машины пожитки. Хотел было захватить и бутылки с коньяком - мало ли кто заберется? - пьяниц везде хватает, но к бутылкам даже не прикоснулся: вдруг действительно на обратном пути их остановят грабители? Конечно, коньяк обязательно отберут: так уж на Руси принято - ограбить человека и не отнять спиртное, если оно у него имеется, - такого не бывает. Да и то: какой грабитель не лакает спиртное?
Сын был несколько удивлен, что отец не спрашивал о внуке? Где он, что с ним? Отец, оказывается, получил письмо от бывшей невестки, но при новой невестке показывать сыну письмо не стал. Бывшая невестка писала, что она, по всей вероятности, вернется домой: мужу-американцу она не нужна, ему нужна домохозяйка, а не лингвистка.
В России уже ни для кого не секрет, что в Америке стало модным жениться на русских. Вот и женился бывший сержант морской пехоты Роберт Маккин на москвичке Прасковье Рубан.
Теперь эта Прасковья писала бывшему свекру, что если Фидель её простит, она расторгнет брак с Робертом, заберет с собой сына, и тогда уже никакой выкуп за него не потребуется.
Письмо невестки, хоть и бывшей, обрадовало старика. Несколько дней он ходил сам себе на уме. Даже сосед-пенсионер, в прошлом знатный литейщик Колодочкин Антон Антонович, а теперь запойный пропойца, - пропивший в одночастье все три ордена "Трудовая Слава", и тот заметил, что уважаемый сосед если не свихнулся, то вот-вот свихнется.
Литейщик обратился к собутыльникам:
- Ребята, погибает учитель. Если не возьмем в свою компанию чекнется. - И первый в шапку бросил металлическую пятерку, как в свое время бросал рубль с портретом Ильича: карман не Мавзолей - долго не залежится.
За бутылкой послали самого молодого пенсионера. Принес мигом. Но учитель от выпивки отказался: сердце. - Эх, Михаил Евстафьевич! - с упреком говорил Колодочкин. - Я же ваш ученик. Теперь меня послушайте: если не будете пить - пропадете. Вы думаете, там, наверху, не хряпают? Есть у них один Бурбулис, язвенник. Ему нельзя, а он глушит. И рыгает в присутствии президента. Но президент его любит: как-никак - идеолог. Вместо Яковлева. Тот пьет втихаря. Не верите? Откуда я знаю? А вы почаще в наш пивбар наведывайтесь...
Но Михаил Евстафьевич и в пивбар не наведывался: откладывал из пенсии - менял на доллары.
Соседи недоумевали: никак надумал в Америку?
А бедный учитель терзал себя, не знал, как сообщить сыну, что из Америки получил письмо. Может, ради ребенка Фидель простит Полину? Опять будет семья, как нынче многие в России, - на принципах мирного сосуществования.
Не написал. Не успел. Сын сам неожиданно нагрянул. Да не один - с молодой женой, на новом "жигуленке". Привез продукты - хватит на целый месяц, а если расчетливо экономить, то и на три.
Пока Тоня возилась на кухне, Михаил Евстафьевич, заговорщески помаргивая белесыми ресницами, тихо заговорил: - Весточку получил. Оттуда.
Письмо от бывшей жены не удивило. Фидель Михайлович, зная конъюктуру американского рынка на русских женщин, рассчитал, что послание Паша пришлет, но этак годика через три. А процесс, оказывается, ускоряется. Надежда на дружбу с Америкой становилась все призрачней - оборачивалась разочарованием - Я боялся, что и ты укатишь, - говорил отец почему-то шепотом.
- Слыхал, сын лысого Никиты, со всем своим выводком туда подался. Просит американское гражданство. Как ты думаешь, дадут? - Сыну Хрущева обязательно. Вся элита туда перебирается. - А ты? - Я, отец, не элита. Но элите нужна моя голова. И не там, а здесь. - А народу? - Не говори, отец, высоким стилем. Народ, как и в старину, безмолствует. Опять. Не ты ли нам, ученикам, рассказывал, как после нашествия татаро-монгол целых три десятилетия Россия пребывала в шоке. Но шок прошел, и Россия исподволь собрала силы для Куликовской битвы. Что-то подобное происходит и сейчас. А что делаешь ты? - Обслуживаю элиту... Изучаю. Побеждает тот, кто знает противника изнутри... А переметываться, как сын Хрущева... Я же не сволочь. Даже если обо мне что-то услышишь пакостное, не верь. Время у нас такое, с открытым забралом не совайся. Наша государственная машина изуитски изощрена. То, что у тебя на уме, должно быть только у тебя. Помнишь, ты говорил, на смену нам, старым партийцам, идут комсомолята. Но они-то оказались без морали. - Я тебя понимаю, - глухо произнес отец, пряча в шкатулку письмо бывшей невестки.
Михаил Евстафиевич посмотрел в сторону кухни - там Антонина перемывала посуду. Подошел к книжной полке, снял том "Истории Государства Российского", из книги достал конверт. - Я тут скопил маленько. - Это что? - Доллары. Ровно двести.
Сын укоризненно взглянул на отца: - Так вот почему ты так похудел! Это я на выкуп... - Ах, отец!..
Фидель Михайлович обнял старика, не удержался, позвал: - Тоня! - Я слушаю, - Из кухни выглянула Антонина Леонидовна, в цветастом фартуке, раскрасневшаяся у плиты. Заметила, что у Фиделя глаза от волнения полны слез.
Фидель Михайлович показал конверт: - Батя вот обменял пенсию на валюту. Чтоб Олежку выкупить. - Да? - засияла Антонина Леонидовна . - Я не знаю, сколько в конверте, но недостающую сумма добавлю. Они сколько просят - миллион?
Михаил Евстафьевич с недоумением посмотрел на молодых: к чему такая злая шутка? Только Фиделю Михайловичу было известно: Антонина Леонидовна не шутила. Миллион, по крайней мере, у неё найдется. На квартире, на Котельнической набережной, она открывала при нем большой кожаный чемодан он весь был набит стодолларовыми купюрами. Тогда она сказала: "Здесь чуть больше миллиона". - "Откуда они?" Тоня улыбнулась: "На глупые вопросы деловая женщина не отвечает". Так и не призналась, откуда у неё миллион. Фидель Михайлович, зная наши порядки, предостерег: "Узнают - ограбят". Она засмеялась: "А кто ведает? Я да ты". И в свою очередь предостерегла: "Без меня к чемодану не прикасайся". Они оставили чемодан с деньгами в кладовой, считай, на видном месте.
Отец, не слушая гостей, побежал в магазин: гости забыли привезти хлеб. Старик обожал черный московской выпечки: орловский, бородинский, бронницкий. В Москве умеют делать хлебы. В Приосколье тоже умеют, но пекут исключительно белый - он дороже и меньше с ним возни.
Оставшись одни, москвичи обсудили план воскресного отдыха. - Я тебе покажу Оскол, - пообещал Фидель Михайлович. - В детстве я с отцом ездил туда на рыбалку. Уху, правда, не варили, да и какая уха из красноперок и уклеек? А вот полевой завтрак под зелеными ивами у самого среза воды - это еда! Хлеб с соль, отварная картошка, малосольные огурчики. Закусываем и на поплавки смотрим: чей первый пойдет под воду? Представляешь? - Представляю, - с готовностью кивнула Антонина Леонидовнна и вдруг погрустнела. - А меня батя водил в горы. У нас тоже есть речки. Течение быстрое-быстрое, и вода прозрачна, как майское небо. Видна каждая рыбешка. А рыба - что молния. У вас на Кавказе называют её хариус. Батя ловил на спининг. В руке - удочка, за спиной - автомат. Батя и стрелять научил меня в горах. Как-то батя захватил с собой кольт - для меня. Кольт мне показался тяжелым, как килограммовая гантель. Но выстрелила - удержала в руках. Мне тогда ещё и семи лет не было. С тех пор не расстаюсь с оружием. - Ладно уж... - Фидель Михайлович обнял жену. - Ты хоть сегодня без оружия. - И сегодня. Всегда... - Она отвела руку. - Пощупай под мышкой. Справа.
Фидель Михайлович пальцами провел по шелковому бюстгалтеру. Верно, у правой груди - пистолет. Миниатюрный, словно игрушечный. - А почему справа? - Я же левша.
Из магазина вернулся отец. Принес ещё теплый каравай, три селедки и полную авоську огурцов. Под огурцами в газетке - поллитровка.
- Встретил Алену Кунченко, свою ученицу, - рассказывал отец, выкладывая на кухонный стол съестные припасы, - Несет огурчики. "Это вам", - говорит. Вся улица уже знает, что ты приехал, да не сам, а с молодой женой. Я никому ничего не сообщал. А надо же - узнали... Да, Фидель, чуть было не забыл. Машину на сигнализацию поставили? - А зачем? - Машина-то новая. Приметна. Ее лучше, конечно, в гараж. Сосед свою "копейку" продал... Я договорюсь.
Договариваться не пришлось. Соображали застолье - выпили по рюмашке, по второй. Михаил Евстафьевич и себе позволил - по случаю. Даже удивился: "А сердцу-то легче!" Водочка, оказывается, и лечить может.
Завтракая, о чем только не говорили! У отца, как отметил про себя Фидель Михайлович, память ещё не притупилась. Вспоминал Кубу, встречи с Фиделем Кастро, дружбу с Раулем.
Хмель старику ударил в голову. С восторгом рассказывал: - Наш дивизион прикрывали бойцы народной армии - в большинстве своем это были девушки-мулатки. Была опасность, что американцы высадят морскую пехоту. - И вдруг признался: - А девушки, скажу вам, - на загляденье. Мы вскоре перезнакомились. Одна просила у меня карточку - на память от советского капитана. Я тогда был ещё капитаном. - и повернулся к сыну: - Она очень похожа на Тоню. Такая же смуглая, высокая. Ротой командовала. Когда она появлялась в нашем капонире, товарищи шутили: "Опять два капитана вместе".
Отец умолк. В его руке дрожала рюмка. После паузы тихо произнес: Жаль девчонку. Погибла. А погибла в Анголе. Ее батальон - тогда она уже батальоном командовала - гремел на всю Африку... На годовщину Кубинской революции меня пригласили в Москву, в кубинское посольство. Вручили медаль и письмо от Анны - так звали комбата. В посольстве я узнал, что Анна была тяжело ранена, умерла в госпитале... - А что в письме? - спросил сын, взволнованный признанием отца. - Что?.. - отец смутился. - В любви признавалась... Я сейчас найду письмо.
С полки он снял том "История Государства Российского". В нем он. оказывается , хранил почту. - Тоня, ты как по-испански? - Могу.
Антонина Леонидовна читала письмо вслух и тут же переводила. Судя по содержанию, Анна возглавляла отряд командос. Португальцы не принимали боя, где появлялись кубинки, возглавляемые майором Анной Сентуш.