МакБерн уже не выглядел спокойным и замкнутым. Леопольд обратил внимание, что его глаза покраснели, а губы изрядно дрожали, когда он заговорил.
— О чем… вы хотите меня спросить?
— О многом, малыш. У меня самые разные вопросы.
Леопольд вздохнул и предложил сигарету молодому человеку.
— Вы с Роллингсом принимали ЛСД, не так ли?
— Да, принимали.
— Зачем? Для получения редких, возбуждающих ощущений, для кайфа?
— Нет, не за этим. Вы ничего не понимаете про меня и Ральфа.
— Я понимаю, что вы его убили. Что еще нужно понимать? Вы закололи его здесь на этой самой кровати.
Том МакБерн с силой втянул в себя воздух.
— Мы принимали ЛСД не для кайфа, — повторил он. — А чтобы усилить интенсивность религиозного опыта — нечто вроде мистического откровения, придающего смысл жизни.
Леопольд нахмурился и внимательно посмотрел на юношу.
— Я только полицейский, малыш. До вчерашнего дня вы были для меня совершенно незнакомым человеком, как, впрочем, и Роллингс. Думаю, он таким незнакомцем для меня и останется. Один из недостатков моей профессии. Я сталкиваюсь с людьми, когда уже слишком поздно, когда зло, — он указал на пустую кровать, — уже совершилось. Но я хочу знать, что произошло между вами двумя в этой комнате. Я не хочу вникать в ваши рассуждения о мистицизме или религиозном опыте. Я хочу услышать, что здесь произошло. Я хочу знать, почему вы его убили и почему остались сидеть рядом с трупом двадцать два часа.
Глаза Тома бегали по стенам, которые он видел, наверное, уже в тысячу первый раз.
— Вы никогда не задавали себе вопросов по поводу этой комнаты? О ее форме? Это ничего вам не напоминает? Ральф говорил, что она заставляет его думать об одной истории Эдгара По под названием «Продолговатый ящик». Вы помните ее? Ящик находился на борту судна и в нем, конечно, лежал труп. Как гроб Кикега, выплывшего на поверхность моря, чтобы спасти Исмаила.
— И эта комната была гробом Ральфа? — осторожно спросил Леопольд.
— Да, — МакБерн не сводил глаз с наручников. — Его могилой.
— Вы его убили, не так ли?
— Да.
— Какие у вас пожелания? Хотите увидеться с адвокатом?
— Нет. Ничего.
— Боже! Двадцать два часа!
— Я… я…
— Я знаю, что вы делали. Но не думаю, что вы сообщите это судье и присяжным.
— А вам скажу, потому что вы, быть может, сумеете понять.
И он принялся рассказывать, медленно и спокойно, а Леопольд слушал, поскольку умение слушать было частью его профессии.
Вечером, когда Тома МакБерна отвели в камеру, Флетчер, оставшись наедине с Леопольдом, сказал:
— Я звонил окружному прокурору, шеф. Что вы ему скажете?
— Полагаю, изложу факты. МакБерн подпишет признание с точным изложением того, что произошло. Остальное нас не касается.
— И мне не скажете, шеф?
— Не думаю, что мне хочется говорить об этом с кем-либо. Но думаю, надо. На истину меня натолкнули его слова о религиозном опыте, о гробах, выплывающих из океана и прочая мутотень. Вы знаете, что в глазах Ральфа их комната была чем-то вроде могилы?
— Она и стала ею для него.
— Было бы интересно познакомиться с ним, Флетчер. Если бы я смог во время узнать его.
— И что бы вы сделали?
— Быть может, просто выслушал и постарался понять.
— МакБерн признался в убийстве?
Леопольд кивнул.
— Похоже, Роллингс попросил его об этом, а Том питал к нему слепое, абсолютное доверие. Он непоколебимо верил ему.
— Роллингс попросил его ударить прямо в сердце?
— Да.
— А почему МакБерн так долго сидел у тела? День и ночь?
— Он ждал, — тихо ответил Леопольд, смотря вдаль. — Он ждал, когда Роллингс восстанет из мертвых.
Перевод Аркадия ГРИГОРЬЕВА.