Харт проследил, как она выходила из спальни, мысленно сравнивая ее перекатывающиеся округлые ягодицы с попкой Герты. Он с грустью признал, что женщины, раздетые до нитки, очень похожи одна на другую. Когда она вернулась, походка ее стала еще более нетвердой, а от ее дыхания явно веяло запахом джина.
— Ты уверена, что ходила выпить воды? — спросил он. Она была с ним честна.
— Нет. Джина.
Она снова улеглась в постель и смотрела на него, не улыбаясь.
— Вот так.
— Значит, так.
Харт с трудом удержался, чтобы не ударить ее.
— Ну, теперь давай выкладывай, зачем ты все это затеяла.
— Ты злишься на меня.
— Возможно.
— И на Гарри.
Харт почувствовал, как у него из подмышки выкатилась капля пота и поползла по его боку. Несмотря на то, что в небольшой спальне становилось жарко и душно, капля пота была холодной.
— На какого еще Гарри? — заставил он себя спросить.
— На Гарри Коттона.
— Нет!
— Но ты сам спросил!
— Ты его хорошо знала?
Губы девушки скривились в горькой улыбке.
— Я — его жена. Его официальная жена. Мы поженились в Уэйко, штат Техас, когда он еще трудился на свою компанию и мыл окна на высоте. — Девушка вызывающе посмотрела на него. — А теперь давай ударь меня!
Харт подавил приступ тошноты. Коттон, должно быть, бил девочку, здорово колотил, довел ее до такого эмоционального состояния, что она оказалась способной на такое. Неудивительно, что защита постаралась не довести до того, чтобы она появилась на месте свидетеля обвинения.
— А почему я должен тебя ударить? — спросил он ее.
— Гарри бы ударил, — сказала она горько. — Он считал в порядке вещей заниматься любовью с любой шлюхой отсюда до Уэйко. Он обманывал меня с самой первой недели нашего брака. Теперь я об этом знаю. А между шлюхами он возвращался ко мне. И из-за того, что у него совесть была нечиста, если он на улице замечал, что какой-то мужчина смотрит на меня с восхищением, то едва мог дотерпеть, пока мы придем домой, чтобы избить меня. Иногда он так сильно меня избивал, что я даже не могла пойти на работу. — Ее голос становился все ниже и пронзительнее. — И он получил то, что заслуживает! Слышишь?!
— Слышу, — спокойно ответил Харт.
По крайней мере, хоть одно ясно. Эта ночь была ночью благодарности. В извращенном от горя мозгу Пегги это, наряду с тем, что она рассчиталась со своим приговоренным к смертной казни мужем, было благодарностью ему за его участие вместе с другими одиннадцатью присяжными в этом приговоре. Он попытался на нее рассердиться, но не мог. Это никак не касалось его лично. При любом удобном случае Пегги с тем же успехом “отблагодарила” бы любого из его коллег-присяжных. И не стоит упоминания тот факт, что Коттон довел ее до такого состояния и толкнул на этот поступок.
— Сколько тебе лет, золотко? — спросил он.
— Двадцать один.
Ее личико, плечи и грудь были покрыты крошечными капельками пота. Харт взял уголок помятой простыни, чтобы вытереть ей лицо.
— Не слишком много, чтобы тратить из-за этого слезы, — ласково заметил он. — Почему ты не попыталась прекратить все это и выбросить его из своей жизни?
Пегги замотала головой по подушке:
— Я пыталась.
— Он знал, что ты находишься в зале суда?
— Он не мог меня не видеть. Именно поэтому я и приходила каждый день.
Пегги с трудом подбирала слова. Ее голос с каждым мгновением становился все глуше. Харт удивился, сколько неразбавленного джина она выпила после мартини, чтобы набраться достаточно храбрости для того, что она сделала. Но даже полупьяная и обнаженная, в постели она была в определенном отношении леди.
Поза девушки выражала покорность.
Харт оставался с ней нежным. Он уселся на край постели и затушил свою сигарету.
— И теперь, когда я сыграл свою роль в твоей мести, расскажи мне о вас с Коттоном.
— Что можно рассказать о нас?
— Ты его сильно любила, верно?
Пегги прикрыла ноги простыней.
— Я считала его Господом Богом. — Неразбавленный джин, которого она нахлебалась, делал свое дело, и она захихикала. — Господом Богом. Именно так!
Харт покачал головой.
Пегги была явно довольна самой собой.
— Я его распну… — Она никак не могла выговорить последнее слово, и ей пришлось начать все сначала. — Я его распяла, просто сидя на последней скамейке в зале суда и держа свой рот на замке.
Харт почувствовал, как на затылке закололо от коротко остриженных волос.
— О ком ты говоришь, Пегги?
Джин, горе и облегчение после многих месяцев сдерживаемой ненависти и одиночества, к которому она приговорила себя, подмыли основание высокой стены ее молчания, ее глаза наполнились слезами.
— О Гарри.
— И что о нем?
— Он не делал этого.