Когда мать надевала белое летнее платье в голубой горошек, Петер находил ее весьма хорошенькой. Он пробирался вокруг дома, чтобы посмотреть, как она отъезжает. Вытаскивал для нее велосипед из сарая и накачивал шины. Обычно она, уезжая, что-нибудь говорила Петеру вроде: "Ты уже сделал уроки?" или "Не забудь помыть ноги, Петерка" или "Дай бабушке чего-нибудь поесть".
До предместья Дренгфурта езды было не больше получаса. Там она поворачивала на поле, на котором организация "Тодт" за какие-то четыре недели соорудила дюжину бетонных хранилищ, каждое величиной с вокзал. Корпуса распластались по земле и снаружи выглядели, как невозделанное поле. В них хранился запас продовольствия для прекратившей свое существование группы армий "Центр": сыр, копченая колбаса, сухари, мармелад, сладости, горох, чечевица.
Часовой ее уже знал, поднимал шлагбаум и пропускал на территорию склада. Обычно она ехала к фельдфебелю Роберту, но иногда Роберт посылал ее и к кому-нибудь другому. Все они жили на этом поле среди банок с сыром и сухарей и изнывали от скуки.
Она долго не задерживалась. Утром на работу. Надо рано вставать. Только по субботам она оставалась в Дренгфурте подольше. Перед отъездом в обратный путь (с запасами группы армий "Центр" на багажнике) она останавливалась выкурить с часовым у входа по сигарете. Это тоже была новая привычка курить. Слепая бабушка ничего об этом не знала, но Петер однажды застал мать за курением в спальне. Он только улыбнулся и молча вышел.
Пока дымила сигарета, она разговаривала с часовым о том, о сем. Может быть, скоро это пойдет на фронт, может быть, обратно в рейх - в наши ненадежные времена мыслимое будущее продолжается всего неделю. Хорошо, что над домами сияет луна. Из-за русских разведчиков ей вечером нельзя включать фонарь велосипеда. Петер не засыпал до возвращения матери. Дожидаться ее стало у него привычкой. Потому что стоило того. В этот раз она привезла ему десять трубочек с леденцами.
В тот предвечерний час солнце мягко сияло над Восточной Пруссией. Не было мучительного зноя. Белые облака, приплывшие от Фришской лагуны, остановились отдохнуть над мазурскими лесами, а потом отправились дальше в бескрайнее чрево России, не обращая внимания на границы и линии фронта. Белые облака и над штабом верховного командования в лесу Мауэрвальд и над ставкой фюрера. И в этот мирный день, когда зрелые колосья застыли в ожидании треска жаток и звона отбиваемых кос, в этот день кто-то попытался выкурить волка из его норы. В глубине Восточной Пруссии что-то треснуло, как раскат грома. В Йокенен никто не слышал взрыва в кабинете, увешанном военными картами, но в Растенбурге задрожали стекла, а в Ангербурге думали, что среди Мазурских озер идут учения тяжелой артиллерии. Целый день никто не знал, что взлетело на воздух в двадцати километрах к юго-востоку. Вплоть до пятичасового выпуска последних известий:
"Сегодня на фюрера было произведено покушение с применением взрывчатого вещества. Из окружения фюрера при этом пострадали... Сам фюрер отделался легкими ожогами и ушибами. Как и намечалось, он принял итальянского дуче".
В ночь с 20 на 21 июля волк вещал из своего логова резким, хриплым голосом, с угрозой и сильнее, чем когда бы то ни было, нажимая на "р": "Ничтожная клика обуреваемых тщеславием, утративших совесть офицеров-предателей устроила заговор... безжалостно покарать... вырвать с корнем..."
Искоренение началось, когда вечернее солнце еще сияло над мазурскими лесами. И надо же, чтобы такое случилось в Восточной Пруссии! Было немало наивных, честных людей, которые этого стыдились.
- Мы, немцы, никогда не выиграем войну, если не будем держаться вместе, - сказал, полный отчаяния, камергер Микотайт, позвонивший Штепутату из поместья.
- Боженька этого не допустил, - заявила старая Марковша.
- Да, это похоже на чудо, - подтвердила Марта.
Возбужденный Герман помчался через выгон. Он нашел Петера, жующего семечки, в траве у шлюза.
- Хотели убить Адольфа Гитлера, - выдавил он, запыхавшись.
Петера это, похоже, не очень волновало.
- Что, война кончилась? - только и спросил он.
Этого никто не знает, кончилась ли война. Да и не это сейчас главное. Фюрер жив, этого для Германа было достаточно. Он был настолько жив, что пять дней спустя в Штепутатовом "Вестнике законов" появился его указ о тотальной войне, который уже действительно все подчинил окончательной победе. Первой жертвой ревностного поиска предателей-заговорщиков оказался дорожный обходчик Шубгилла, который по ходу службы объезжал с метлой и лопатой сильно укрепленный лес Мауэрвальд и был задержан патрулем СС. Растерявшийся Шубгилла не придумал ничего лучшего, как дать им номер телефона Штепутата. Гнусавый начальник эсэсовцев на самом деле позвонил Штепутату и получил подтверждение, что Шубгилла всего лишь безобидный подметатель шоссе из Йокенен.
У дяди Франца, как всегда, было свое мнение о случившемся.
- Слишком поздно, - сказал он. - Опоздали на пять лет.
Это по-настоящему рассердило Штепутата, и он так и сказал дяде Францу. Хорошо ли это - разводить такие речи в час бедствия? Когда за шесть недель разгромили Францию, тогда радовался и дядя Франц.
- Ну так ведь не зазорно и одуматься через пять лет войны, - сказал дядя Франц.
Да, возразить было трудно. Штепутат промолчал. В тихие часы за портновским столом он сам сотни раз взвешивал все возможности. Уже два года планомерный отход на всех фронтах. И все больше и больше разрушений и развалин. Но нет, еще случится что-то необыкновенное, что-то такое, что всем казалось невозможным. Адольф Гитлер уже совершил непрерывную цепь чудес. Очередное чудо вполне могло явиться сегодня же ночью. Но пока в Восточной Пруссии по ночам являлись только русские швейные машинки со своим монотонным жужжанием. Где же немецкое чудо на Марне? Чудо на Висле? Произойдет оно в Берлине? Или на Мемеле? Или в мазурских лесах?
В неразберихе конца лета 1944 года старший лейтенант еще нашел время приехать в Йокенен поохотиться на уток. Его левая рука была перевязана, но это не мешало ему скакать верхом по полям, ставшим его собственностью после смерти отца. Вечерами он сидел на террасе замка со своей матерью и наблюдал за возвращавшимися с поля повозками.
- Когда станет опасно, пошли, пожалуйста, все бумаги Леоноре в Плен, сказал он однажды матери.
- А все-таки станет опасно? - спросила она.
Он вяло махнул рукой. Конечно, нет. Так, на всякий случай, ради предосторожности. Во время войны может случиться всякое.
Когда стемнело и стало прохладно, горничная принесла старой даме покрывало для ног. И горячий чай. За повозками маршировали домой русские пленные, они еще не разучились петь. Новый часовой обучил их немецкой народной песне: "В движенье мельник жизнь ведет". Это звучало мощно и грозно, камни с грохотом катились вниз по ручью, колеса вертелись вразнос.
- Их можно было бы и во фронтовом цирке показывать, - сказал старший лейтенант, смеясь.
Камергер Микотайт пришел на террасу спросить, пойдут ли после ужина стрелять уток. Да, конечно, стрелять уток! Пусть Микотайт будет готов примерно в половине восьмого. Если ничего тем временем не случится.
- Лучше всего было бы просто убежать в лес, - сказала мать, когда Микотайт ушел. - Леса огромные и непроходимые. Мы бы в условном месте оставляли для тебя еду. Многие люди в случае опасности гибнут оттого, что не готовы расстаться с привычным образом жизни. Не хочется менять уютную комнату на холодную лачугу, горячую еду на лесные грибы и ягоды. А в теплых комнатах их всех и находят.
- Я не могу снять этот мундир и улечься со свиньями, - сказал старший лейтенант. На этом разговор был окончен.
От пруда через выгон поднимался туман, оставляя от низких домов деревни Йокенен только окна и крыши. В ожидании Микотайта старший лейтенант играл на псарне со своей охотничьей собакой. Он прицепил поводок, и собака потащила его вниз по дороге. Микотайт шел сзади с ружьями, он очень гордился тем, что смастерил своему старшему лейтенанту приспособление, позволяющее стрелять уток и с раненой рукой. Пока они обходили пруд, Микотайт рассказывал о своих хозяйственных планах.
- На Ленцкаймской дороге будем сажать рапс.
- Сажайте, сажайте, - пробормотал старший лейтенант.
- Рапс дает хороший доход... Германии нужно масло.
- У вас полная свобода действий, Микотайт, - сказал безразличным голосом старший лейтенант.
- А на болоте нужно засадить вырубленные места. Это была бы подходящая работа для пленных, но не могу же я пустить русских в лес. Некоторые сразу же сбегут.
Они встретили Штепутата, пасшего на лугу свою корову.
- Хайль Гитлер, - вытянулся Штепутат, но старший лейтенант только молча приложил руку к фуражке.
- А он носит Рыцарский крест, когда идет на охоту? - спросил Герман отца.
Он готов был побежать вслед за охотниками, чтобы посмотреть, как выглядит Рыцарский крест.
Через четверть часа старший лейтенант и Микотайт дошли до просеки за прудом, где была тяга диких уток. Микотайт заряжал через дуло и подавал заряженные ружья старшему лейтенанту, а тот палил в йокенских вечерних сумерках выстрел за выстрелом. Собака шлепала по воде, собирая подбитых уток. Напуганные лебеди сбежали с гнезда и отправились со своими слишком поздно вылупившимися, серыми, недоразвитыми птенцами поближе к безопасному шлюзу.
Пока дробь сыпалась дождем на тростник, а Микотайт считал круто падающих к земле уток, с шоссе на деревенскую улицу свернул автомобиль. Узкие полоски света, пробивавшиеся из прорезей на закрытых чехлами фарах, казалось, ощупывали камни мостовой, подпрыгивали на выбоинах, направляя свои лучи на давно не крашенные изгороди. Автомобиль в этот час в Йокенен - в этом уже было что-то необычное. Машина медленно въехала на дорогу, ведущую в поместье, развернулась по широкой дуге, надолго исчезла, потом почти шагом вернулась на улицу деревни. Остановилась. Фары погасли.
Микотайт связал мертвых уток за шеи и перебросил через плечо. Он молча шел рядом со старшим лейтенантом, в то время как собака носилась по мокрым лугам. Из сумерек выросли очертания автомобиля. Вспыхнула спичка. Погасла. Возле машины неподвижно, как каменные столбы ограды парка, стояли две фигуры.
- К вам гости, - сказал Микотайт.
Старший лейтенант остановился, свистнул собаку, гладил ее мокрые висячие уши, на удивление долго играл с ней, раздумывая, не стоит ли всадить этим гостям в лицо заряд дроби. Не имело смысла. Или просто повернуться и пойти стрелять уток. Не имело смысла. Или кружным путем пробраться в конюшню, оседлать лошадь и ускакать отсюда. Не имело смысла.
Одна из теней отделилась от машины и медленно приблизилась. Он в форме или в штатском? Только совсем вблизи Микотайт рассмотрел черный мундир с черепом и костями. "Да ведь это доильщик Август", - подумал Микотайт.
Но он ошибся - эти в черной форме все были похожи один на другого. Человек держал в руке пистолет.
- Мне поручено арестовать вас, - сказал чужой голос.