Он покачал головой:
- Ведь все спокойно.
Штепутат подошел к телефону, позвонил на переговорный пункт.
- Телефонная станция, - ответил ясный голос.
- Девушка, вы можете соединить меня с Ангербургом?
- Линия на Ангербург прервана.
- А в Дренгфурт и Норденбург дозвониться можно?
- Да, пожалуйста.
- Спасибо, - сказал Штепутат.
- Какой номер вы хотите? - спросил ясный голос.
- Нет, спасибо, спасибо.
Штепутат повесил трубку.
- Видишь, - сказал он уверенно. - Все еще в наших руках.
До Ангербурга.
На следующий день, 26 января 1945 года, начавшийся без канонады, Марта поднялась рано. Утреннее небо, затянутое серыми облаками, и тихо, слишком тихо. На шоссе нет беженцев, нет военных. Что, Йокенен уже на ничейной земле?
- Я так больше не могу, - сказала Марта и опять принялась укладываться. Штепутат не вмешивался.
Мазур Хайнрих сидел, полностью одетый, в мастерской, положив узел со своими пожитками на гладильный стол. Сидел и курил трубку за трубкой.
- Вы ведь меня возьмете с собой, мастер?
Конечно, мы берем Хайнриха с собой!
Штепутат хотел осведомиться в Дренгфурте о положении дел. Можно ли в такую рань будить телефонным звонком районного секретаря? По настоянию Марты Штепутат набрал дренгфуртский номер. Линия молчала. Так что они, в конце концов, все-таки забыли про маленький Йокенен? Посмотрим, что делается в Бартен. Телефон звонил и звонил, но никто не снимал трубку. Что же это, йокенцы остались совсем одни? Ответит ли Растенбург? Нет, и эта линия молчит.
- Но наша артиллерия еще стоит на кладбище, - замечает Герман.
Слава Богу, артиллерия!
От кладбища через деревню галопом скачет Блонски. Останавливается у двери Штепутата и кричит: "Командир батареи говорит, чтобы мы убирались немедленно". Он уже скачет дальше, несется к домам работников, чтобы распорядиться там.
Конюх из поместья приводит к Штепутату маленькую черную лошадь.
- Ее зовут Илька, - говорит он.
Штепутат берет Ильку за узду, вместе с Германом ведет лошадь к оставленному двору дяди Франца. Выводит из конюшни Зайца. Они запрягают лошадей в пустую телегу, стоящую в сарае. Герман наклоняется завязать постромки и видит лицо отца.
О, да он плачет!
Герману разрешено самому ехать до дома Штепутата. Штепутат остается один на брошенном дворе. Что он там хочет? Вытереть слезы на глазах? Посмотреть на покинутый крестьянский двор?
Вороная Илька и гнедой Заяц составляют смешную пару: Заяц большой и сильный, Илька маленькая, с длинной черной гривой. Хайнрих приколачивает над телегой крышу из досок. Штепутат, вернувшись, натягивает одеяла. Больше не плачет. Марта таскает из дома ящики и мешки. Получается настоящий фургон, как в книгах о диком Западе. Под навесом уютно. Туда хорошо будет забраться, когда пойдет снег.
Пока они возятся у телеги, через деревню проходят солдаты в маскировочных халатах. Они идут с севера, со стороны Вольфсхагена, шагают на юго-запад. "Вы еще не ушли?" - спрашивает один, проходя. У них нет времени на долгие разговоры, они собираются на железной дороге, идущей на Бартен. Это последние? Что, Йокенен уже окончательно на ничейной земле?
Опять несется верхом Блонски.
- Нам лучше не ехать по шоссе, а то нас еще остановят, ведь у нас нет приказа выезжать. Лучше всего по деревням, через Скандлак, а потом лесами. На Шиппенбайль, к мосту через Алле. До моста надо добраться, пока его не взорвали.
Он еще что-то говорит молчащему Штепутату. Блонски поедет вперед с майоршей и маленькой бледной женщиной. За Шиппенбайлем он будет ждать и организует фураж для йокенского каравана. С севера доносится треск пулеметов. Это, наверно, в Вольфсхагенском лесу.
Небо по-прежнему серое. Снежные облака. В полдень с кладбища отходит артиллерия, не сделавшая ни единого выстрела.
- Хотите еще поесть? - спрашивает Марта, подходя к телеге с последними узлами.
Штепутат качает головой. Он идет к хлеву, отвязывает корову, бросает ей сено с сеновала. Марта открывает курятник, но курам холодно и они остаются внутри. Времени половина третьего.
В поместье гаснет электрический свет, красивый свет, горевший в Йокенен всего лишь с Рождества.
Над Дренгфуртом густой черный дым.
Марта закрывает дверь дома.
Ах, Господи, кролики. Бросить корма и открыть дверцы клеток. Пусть теперь сами смотрят, как им выжить.
Центральное отопление наверняка полопается, в такой мороз!
Внизу у поместья собираются первые повозки.
Будет ли снег? Мазур Хайнрих качает головой. Скорее мороз. Герман делает себе сзади в телеге теплое гнездо из одеял и подушек. Находит глазок, через который видно йокенский пруд. По льду до сих пор бродят все еще серые лебеди. Идут гуськом. К мосту. Потом к школе. Со стороны кажется, будто идут в школу. А что, если завтра вернется учительница, а йокенских школьников нет! А она задала столько уроков.
Штепутат берет ключ и еще раз входит в дом. Не надолго. Вытаскивает из ночного столика маленький пистолет. Возвращается к повозке с бутылкой в руках: мирный ром для окончательной победы. Задвигает бутылку под козлы. Так, еще что-нибудь?
Нет, ничего. Штепутат щелкает кнутом. Илька и Заяц налегают на постромки. Скрипит снег. Штепутат не оборачивается. Мазур Хайнрих тоже. Он сидит рядом со Штепутатом на козлах, трубка его погасла. Думает о своих мазурах.
- Ты там не мерзнешь, Германка? - спрашивает Марта, сидящая в глубине повозки.
Нет, он не мерзнет.
Каменщик Зайдлер на самом деле вывесил из чердачного окна красный флаг. Штепутат видит это мельком. Да видит ли? Ему это довольно безразлично.
Внизу, у въезда в поместье, повозки собираются одна за другой. Ну, поехали! Колонна трогается. Мимо домов работников к кузнице. Штепутат в конце каравана. А можно ли вообще проехать по проселочной дороге на Скандлак? Да, в поместье возили на санях хворост из леса и дорогу укатали плотно.