— Закажите что-нибудь, — сказал он.
Гонсалво заказал кувшин вина. Паж молча протянул руку. Пожилой господин взял монету из кошелька и положил ее на стол. Родриг добавил еще одну. — Остальные после, когда расскажешь, — заметил Гонсалво. — Хочу убедиться, что тебе есть что сказать.
— Я знаю очень немного, но время от времени до меня доходят слухи, — сказал паж с ложным смирением.
Они замолчали, поскольку жена владельца таверны принесла им кувшин, три стакана и теперь ждала денег.
— Но вам я все расскажу, — сказал паж, как только она отошла. — Мой благородный хозяин, посол, синьор Томас, имел личную аудиенцию у его святейшества. Он попросил, чтобы тот походатайствовал перед доном Педро Арагонским от имени честных христиан и верноподданных Анконы, чтобы осужденный и его сподвижники…
— Мы знаем, чего он хочет, — сказал Родриго. — Что ответил его святейшество?
— Он уверил их, что напишет послание — очень суровое послание — с требованием возврата украденных судов господина Никола Поллути вместе со всеми товарами. Мой хозяин спросил секретаря его сятейшества, на каких условиях будет составлено это послание. Секретарь уверил, что его святейшество потребует предельно возможного законного наказания для пиратов и дону Педро Арагонскому будет грозить отлучение от Церкви, если он не исполнит решения суда.
— Кто тебе это сказал? Ты что, сам был на аудиенции?
— Никто, — сказал паж, — и я там не был.
— Тогда, откуда нам знать, что ты…
— Я сидел рядом с дверью, ожидая, когда мой хозяин закончит говорить с его святейшеством. По некоей счастливой случайности, — скромно заметил он, — дверь была немного приоткрыта и мне удалось отчетливо все расслышать.
— Когда это письмо должно быть написано? — спросил Родриг.
Паж пожал своими худенькими плечами.
— Полагаю, когда Богу будет угодно. Его святейшество не сказал.
— Отлично. Уверен, письмо не будет отправлено сегодня вечером, его пошлют завтра, — глубокомысленно заметил Родриг.
— Я слышал, как один из секретарей сказал, что, прежде чем точно определить формулировку письма, следует разрешить множество других вопросов, — сказал паж.
— Что он имел в виду? — спросил Гонсалво.
Родриг пожал плечами.
— Я предположил бы, что его святейшество сначала должен решить, стоит ли ему беспокоить Его Величество, чтобы удовлетворить требования города Анконы.
— Королевство Арагон больше Анконы, — сказал его спутник. — В конце концов ведь решить дело в пользу Анконы умоляла папу не его праведная мать, а лишь посол, выступающий против шайки пиратов.
— Поосторожнее, синьор. Вы говорите о моем благородном кузене, верноподданном капитане флота дона Педро.
— И пирате. Признайтесь, ведь это правда.
— Он может потерять все, что у него есть. И, возможно, будет обречен на позорную смерть через повешение, если дон Педро покорится папскому декрету.
— Хватит об этом. Что с моим делом? — спросил пожилой господин, хватая пажа за тонкую руку прежде, чем тот успел сбежать. — Когда слушание?
— Ваше дело? А, то, — протянул паж. — Судьи заслушали одного из свидетелей, сказавшего, что у него есть несколько письменных показаний, а затем объявили, что у них нет ни времени, ни необходимости слушать дальше. Решение должным образом будет отослано в епархию Барселоны. И, полагаю, архиепископу Таррагоны.
— Нет времени? — страдальчески произнес дон Гонсалво. — Вы говорите, что у них не было времени, чтобы выслушать мое дело? Там были мои свидетели. Я потратил кучу золота, чтобы доставить их сюда. Кто давал показания?
— Святой монах, синьоры, — сказал паж. — Некий Норберт. У него тоже не все гладко. Но, без сомнения, он расскажет вам, что случилось. Покорнейше прошу прощения, господа, но в любом случае ваши дела были заслушаны. Я был там и все вам передал. А теперь мой хозяин, наверно, уже ищет меня. Я свое обещание выполнил, а вы свое — нет.
Пожилой размахнулся и ударил пажа по уху.
— Нет, так не пойдет, дон Гонсалво, — сказал его спутник. — Заплатите ему. Он сделал то, что вы просили.
Еще четыре монеты, звякнув, упали в протянутую ладонь.
— И если ты услышишь еще какую-нибудь сплетню, — сказал Родриг, — от твоего хозяина, от служащих, от писцов, особенно касающуюся времени и точного содержания тех писем, ты получишь больше, чем сейчас.
— Вдвое? — спросил паж.
— Вдвое, — подтвердил Родриг.
Ниже по течению реки Тер, на верфях Жироны, столяр по имени Румеу взял наждачный камень и провел им по деревянной доске, с которой работал. Доска имела закругленную форму, наподобие полумесяца, и была гладкой на ощупь. Румеу установил ее на положенное место на носу широкого галиота и закрепил.
Он был доволен жизнью. Они работали от восхода до заката, а плата, даже по нынешним временам, у старших плотников и их помощников была отличная. Еще два дня работы с корпусом, и тот будет закончен, можно будет заняться его обшивкой. Но ему уже обещали добавить еще несколько недель для подгонки.
Королевство готовилось к войне против сардинцев, и в городе проходила переоснастка части флота Его Величества. Дон Педро намеревался погрузить на суда свои войска, чтобы решить все вопросы с мятежным островом, но многие из его судов получили повреждения из-за непогоды и действий противника во время прошлогоднего морского сражения с генуэзцами, поэтому требовалось некоторое время, чтобы закончить необходимый ремонт.
Тем утром небрежные и ленивые работники были распущены по домам, хотя судостроителей не хватало. Из тех, кто остался, главный управляющий верфи отобрал самых опытных и трудолюбивых мастеров, чтобы продолжать работы до тех пор, пока суда не будут готовы отправиться вниз по реке на соединение с остальной частью флота, стоящей в Росасе. «Конечно, для кого-то война — это ужас, — размышлял Румеу, — но это и прекрасная возможность подзаработать для тех, кто строит и восстанавливает суда».
Только он выбрал еще одну доску, как заметил, что уже довольно быстро темнеет. Он пометил доску и спрятал ее подальше, после чего спрятал свои инструменты и пожелал товарищам доброй ночи.
— Румеу, пошли, выпьем по стаканчику, — предложил один из них.
— Меня жена ждет дома, — ответил он. — И есть я хочу не меньше, чем пить.
— Один стаканчик, чтобы отпраздновать нашу удачу, а затем и мы пойдем по домам ужинать.
Ближайшая к верфи таверна была маленькой и скромной. Когда Румеу и его приятели вошли внутрь, в ней уже было полно народа. Получившие расчет рабочие уже сидели в таверне, переваривая горькую новость о том, что для них работы больше нет. Когда вновь прибывшие вошли, в зале воцарилась тишина; они кивнули бывшим товарищам и сели на скамью в самом дальнем углу.
— Взгляни на это с другой стороны, — говоривший обратился к жилистому, маленькому человечку. — Сейчас же Страстная неделя? У тебя будет время подготовить свою душу к Пасхе. Что-то я не заметил, чтобы ты особенно голодал в Великий пост.
— Ты обвиняешь меня в том, что я не пощусь? Здесь? Я несколько недель жил на разбавленном вине и жидком супе матушки Бенедикты.
— Да, это похоже на покаяние, — проворчал другой.
— Благодаря этой малости я избавлен по крайней мере от пятисот лет чистилища, — заметил жилистый человечек, осушая свой стакан.
— Теперь, когда работы больше нет, у нас будет много поводов для воздержания, — сказал низенький, почти квадратный человек, лысый и краснолицый. — Все стонут, что некому работать, но теперь, когда мы без работы, нас нанимают? Нет. Нас выбросили на улицу, наши дети голодные, жены постоянно жалуются, что нет денег. С этим надо что-то делать.
— Да вы испортили хорошего леса больше, чем поместится в брюхе этого галиота, — заметил опрятный, худощавый парень, — вот вас и рассчитали.
— Да? А ты? — спросил приземистый.