— Я — шавка крупная, — отшутилась Федина.
— Не будем трогать нефтяной вопрос, вы и без меня знаете, кто распределяет квоты. А вот по какому праву распределяет — это интересно. Земля рожает, рабочие добывают — при чем здесь московское начальство? Да они и сами чувствуют несправедливость, иначе этим не занимался бы начальник охраны Президента. Нельзя обходиться без вооруженной охраны численностью в несколько тысяч человек там, где идет речь о миллиардах долларов и сферах влияния на земном шаре. Но нефть — это высокие материи. Я хочу поговорить о том, что подвластно нам, простым смертным, и что отвечает нашим, общим с вами, Константин Григорьевич, интересам. Начальник Приморской милиции — честный коммунист и принципиальный человек. Но он продукт своего времени. Он не понимает, что пистолет системы «ТТ» не конкурирует с автоматом системы «узи» и ракетой «стингер», а телефоны в его кабинете не могут соперничать с «моторолами», которые мы носим в карманах. «Канарейки» ГАИ не угонятся за «феррари» и «мерседесами-600», а все, кого Литвинов и Остапчук арестовывают — это люди, которые просто перестали быть нам нужными. Вы хотите искоренить преступность? Искореняйте! Вполне возможно, что среди восемнадцати тысяч приморских милиционеров найдется один, которого устраивает его зарплата. Но один в поле не воин, Константин Григорьевич. Не окажитесь и вы в одиночестве.
Господа!
Я предлагаю тост за современного, умного, неподкупного руководителя, пользующегося доверием и уважением народа, нового губернатора Приморской области Константина Григорьевича Гридина.
Ура, господа!..
У выхода из театра, в котором проходило собрание, губернатора поджидал Хализев.
— Махнем в «Таверну»? Кажется, время обеда? — посмотрев на часы, предложил он бодро.
«Неспроста приглашает, — подумал Гридин. — Не иначе, собирался синклит».
Не ответив, он подошел к «ЗИЛу», набрал домашний номер. Трубка ответила гудками. Дома его ждали с утра заказанные борщ и пельмени, хотелось пообедать одному, отдышаться, но он не исключал, что Хализев пригласил на обед кого-то еще и отказ будет воспринят как попытка увильнуть от назревшего объяснения.
— Поехали…
«Хоть бы в ресторан меня не сопровождал этот «эскадрон гусар летучих»!» — подумал Гридин, покосившись по сторонам. Но Ставров на этот раз оказался на высоте, за «ЗИЛом» следовала одна лишь бежевая «волга», на которой губернатор ездил в Рыбино в день пятидесятилетия, остальные машины шли, не выдавая своей причастности к сопровождению, и различить их в общем транспортном потоке было трудно.
Дорога до гавани, где находилась «Таверна», занимала двадцать минут. Память помимо воли вернула Гридина к истокам его губернаторства…
Раздача синекур в течение девяносто третьего казалась ему вполне естественной, хотя в назначениях он не усердствовал, молчаливо возложив эти обязанности на первого заместителя.
Почему было не сделать олимпийского чемпиона и чемпиона Европы Атуева председателем областного спорткомитета? Да и ходатайство о звании «заслуженного» было закономерным возданием дани тренеру, подготовившему целую когорту хороших борцов, которые приносили Приморску известность на международных соревнованиях. А что касается выдвижения в областную думу — организацию его Атуев взял на себя сам; проводил он кампанию мытьем или катаньем — дело его электората.
Заслуженная артистка Аллочка Федина стала народной артисткой Алией Сулейменовной. Звание было присвоено Министерством культуры, и в этом не было ничего предосудительного. Известие о ее назначении на должность директора театра город воспринял спокойно.
Работать с мэром, некогда назначенным Берлинским, Гридин не собирался, и тот сам это понял — расстались без скандала. Действительно неглупый и опытный Астраханов вполне соответствовал хлопотной и ответственной должности, тем более что на нее Анатолия Сергеевича прочили те, кто собирался вкладывать в город деньги.
Инженер-химик Новацкий был избран коллективом акционеров АОЗТ «Сульфат» председателем и, засучив рукава, принялся готовить химзавод к приватизации: перетряхивал штат, выпускал акции, налаживал зарубежные связи.
Шатров стал главврачом санаторно-курортного управления облздрава. Из двадцати тысяч приморских эскулапов на эту должность претендовало двадцать тысяч. Девятнадцать тысяч девятьсот девяносто девять годились для нее больше Шатрова, но реальной возможностью наладить здравницы и навести порядок на побережье никто, кроме ставленника «команды» Шатрова, не обладал.
С прокурором Остапчуком возникли сложности. Старик упорно противился всем новшествам, требовал привлечь к ответственности тех, кого привлекать совсем не следовало в интересах дела, собирал компромат на нужных Гридину людей, ссылаясь на закон и Генерального прокурора как на панацею и защиту от посягательств на его святую должность. Гридин в разговорах со стариком то юлил, то отмалчивался, не собираясь посвящать его в свою политику, ибо знал, что политики единения с нуворишами Остапчук не примет; встреч с ним по мере возможности избегал, чувствуя себя Иудой. Как удалось решить проблему замены Остапчука на Федина Гридин догадывался, но сам в решении этого вопроса удерживал нейтралитет. Хализев лично встретился с тогдашним Генеральным прокурором, после чего Остапчука вызвали в Москву, и обратно он уже не вернулся, уразумев, что бороться с нарушением законности в масштабах державы и эффективнее, и безопаснее.
Первая их с Хализевым ссора произошла после смещения начальника милиции Литвинова. Под мостом по дороге в аэропорт сотрудники РУОП, которое возглавлял полковник Дворцов, обнаружили взрывное устройство со 150 кг тротила и детонатором с дистанционным управлением. Мост охранялся милицией, удар по Литвинову был нанесен сокрушительный. На погонах Дворцова засветились большие звезды, замена начальника УВД состоялась еще до того, как увидела свет статья Козлова. На том основании, что ни тридцатого июля, ни позже в Приморск никто из высокопоставленных визитеров не приезжал и сам губернатор ехать никуда не собирался, журналист задавался вопросом «для чего понадобилось осматривать опоры моста?» и доказывал, что покушение сфальсифицировано, все это — игры, в результате которых одна мафиозная группировка заменяется другой, а усиленный «поиск террористов» влечет репрессии и развязывает руки новому начальнику милиции — ставленнику губернатора. Статью тут же перепечатала «Русская мысль» в Париже, замять инцидент стоило немалых усилий. Хализев и Дворцов наперебой уверяли Гридина, что никакой фальсификации нет, и предлагали растереть Козлова в порошок, тем более, что журналист распоясался и крамольные статьи посыпались, как из рога изобилия. Вступать в поединок с прессой Гридин не рискнул: несмотря на его благие намерения, во всех этих статьях содержалась известная доля правды. На одной из пресс-конференций, уклоняясь от вопроса об отсутствии реакции на статью, Гридин заявил: «Журналист обязан критиковать власть. Это не прихоть. Это его прямая обязанность». Через неделю эти его слова были ернически вынесены в эпиграф очередной статьи. Это было вызовом — и Козлова, и редактора Зырянова, но Гридин его не принял. Теперь, когда их не стало, он искренне жалел об этом. Убийство представлялось ему уже не мерой пресечения выпадов журналиста, а ударом по самому губернатору накануне выборов.
Как ни парадоксально, но, по мере усиления охраны, Гридин приходил ко все большей уверенности, что угроза его жизни вымышлена — в поиске киллера угадывался знакомый почерк.
Ни Козлов, ни кто-либо другой не смогли бы упрекнуть губернатора в мздоимстве. С самого начала он недвусмысленно дал понять своему окружению на всех уровнях, что не берет ни иномарками, ни борзыми щенками, валютных счетов не имеет и заводить не собирается. И даже выкупленную некогда дачу в Сутееве он переоформил — теперь она состояла на балансе обладминистрации. Кого-то это раздражало, кого-то приводило в недоумение, но было его защитой — надежной и, быть может, единственной.
«Temperantia est custos vitae», — говорили древние. «Умеренность — страж жизни». В его ситуации это следовало понимать буквально.
Поднялись в отдельный кабинет на втором этаже, обитый велюром и бесшумный, если не считать морского плеска за окном.
— Садись, Костя. Когда мы с тобой трапезничали вдвоем, уж и не помню.
Гридин сел за круглый, покрытый белоснежной накрахмаленной скатертью стол. Судя по сервировке, никого больше не ожидалось. Официант снял крышку с серебряной кастрюли, и по кабинету распространился аромат борща.
— А на второе — пельмени, — засмеялся Хализев.
— Дине позвонил? — догадался Гридин.
— А как же! «Губернатор любит простую пищу». Очень демократично, вполне в духе времени.
— Я предпочитал борщ во все времена. Пить не будем, у меня дела.
— По сто грамм?
— Нет, — Гридин повернулся к официанту: — Спасибо, мы управимся сами.
Хализев кивком головы указал официанту на дверь, и тот исчез. Ели, нахваливая борщ и планируя на выходные уху; Хализев выпивал, каждый раз обращаясь к Богу с просьбой, чтобы это была не последняя его рюмка. В конце концов атмосфера недосказанности стала в тягость обоим,
— Ты хотел накормить меня обедом? — нарушил молчание Гридин. — Или о чем-то поговорить?
— И то, и другое.
— И о чем же пойдет речь? О Бурлакове?
Хализев отломил кусочек черного хлеба, обмакнул в соль. Рыбное ассорти, икра, анчоусы, салат из крабов оставались нетронутыми — напряженная атмосфера в преддверии объяснения не располагала к деликатесам.
— Почему же о Бурлакове? О нас с тобой. Насколько я могу судить, отношения между нами меняются в худшую сторону. После двадцати трех лет дружбы и всего, что нас связывало в этой жизни, имею я право знать, что происходит?
Гридин молча доел борщ, вымазал по оставшейся с детства привычке тарелку хлебной коркой.
— Этот вопрос я мог бы переадресовать тебе. Ты достаточно умен, Аркаша, чтобы чего-то не понимать. Не слишком ли разыгрались аппетиты у наших общих знакомых? Я, конечно, знал, на что мы идем четыре года тому назад, отмывая награбленные деньги…
— Ну, ну, ну! — воздел Хализев руки над головой. — Зачем же так грубо — награбленные!.. Заработанные, Костя. За-ра-бо-тан-ны-е. Наши общие знакомые и их деньги позволили нам сделать для области не так уж мало. Мы отладили химзавод, усовершенствовали верфь, расширили вертолетный, очистили курортный берег, построили очередь нефтеперегонного, построили городок для военных, шпаны на улицах не стало.
— И как долго продержится эта идиллическая картинка?
— Ты губернатор. Все в твоей власти.
— Если мы с тобой начнем лгать друг другу, то, боюсь, она не продержится и месяца. Впрочем, у меня такое чувство, что мы уже разучились говорить правду. Давай попробуем назвать вещи своими именами?.. На «усовершенствованный» судоремонтный заходят суда, которые задействованы в поставке сырья и транспортировке наркотиков. В одном из цехов «отлаженного химзавода» на базе бывшей лаборатории Новацкого почти в открытую производился сульфат кокаина. В последнее время Новацкий расширял производство для одностадийного ацетилирования, взяв на себя изготовление героина после разгрома лаборатории в Бишкеке. Часть прибыли от этого промысла уходила на взятки в Управление таможенного контроля. Милиция, укомплектованная Дворцовым и его людьми, сопровождала дальнорейсовые грузовики, транспортные самолеты и товарные составы с официальной продукцией завода, а вместе с нею за пределы Приморска и страны уходили наркотики. На бешеную прибыль от торговли зельем закупается оружие и поставляется заказчикам из «горячих регионов» — вместе с двигателями и комплектующими с «расширенного» вертолетного. Бензин с «нефтеперегонки» наполовину значится в документах как сырая нефть — разница в стоимости уходит по каналам, хорошо известным нам обоим. В отелях открыто промышляют проститутки, в отреставрированных особняках административного центра разместились дома терпимости. В санаториях на «очищенном» курортном берегу вчерашние офицеры натаскивают наемников, которых поставляют в Чечню, Таджикистан, Боснию и так далее — по тысяче долларов за штуку. Стас Новацкий обнаглел до такой степени, что приобрел самолет и катер, умудрился перевести на свои счета за границей полтора миллиона.
Когда я попытался его образумить, он рассмеялся мне в лицо, пригрозил отставкой — он — мне, понимаешь?! — и послал туда, куда Макар телят не гонял. А ведь все, о чем я сейчас говорю, известно и в Кремле, и в контрразведке. Какова моя функция? Делать вид, что я ни о чем не знаю?.. Кремлевские покровители, Аркаша, ни за что отвечать не будут. Отвечать буду я. При всех этих миллиардах в валюте аграрные хозяйства области закупают бензин, переплачивая тридцать пять процентов; химзавод продолжает отравлять побережье, несмотря на «установленные» по документам фильтры; около пятидесяти тысяч человек нуждаются в жилье, хотя мы отреставрировали и построили площадей больше, чем за предыдущие четыре года; на оздоровление работает меньше половины здравниц и санаториев. И никто не пикнет: город зажат в тиски. Да, на улицах шпаны не стало. Но и таксисты, и киоскеры, и владельцы магазинов по прежнему платят дань, только теперь предпочитают помалкивать, потому что дань эту собирают люди Атуева и Дворцова переодетые в милицейскую форму. «Все в твоей власти», — ты сказал? Какая у меня власть? Нет у меня никакой власти! Серия заказных убийств — и ни одного раскрытого. Стоило мне остановить Новацкого, как по мою душу был направлен киллер. А я не мог иначе, понимаешь? Дело вышло за рамки области — нескольких поставщиков одновременно отследили в Питере, Москве, Новосибирске и Ташкенте; несложный анализ вывел органы на фирму-производителя. За Новацким потянулись бы все остальные, включая и тебя, и меня. Скуратов — это не Ильюшенко. И политическая ситуация развивается совсем по-иному, чем это было еще полгода назад. Тайное станет явным. Усилением режима под предлогом моей охраны этот преступный бизнес не спасти. Как только поменяется власть, все рухнет в одночасье, как карточный домик. Зачем эта нелепая охрана, Аркаша? Зачем понадобилась эта помпа с киллером?
К чему это приведет, я тебе скажу, есть прецедент: это приведет к чеченскому варианту. Только запомни: чета Фединых, Атуев, Бурлаков, Шатров, Дворцов и прочие, кто жирует сегодня, к кровавым делам причастными не будут. Во всем, что непременно вылезет наружу с переменой власти, будет виноват тот, кто представляет официальную власть, — губернатор. А власти реальной у меня как не было, так и нет. Вчера были коммунисты и я был, как ты говоришь, проводником их идей; сегодня — демократы, и я вместе с ними делаю вид, что строю цивилизованное общество. А цена мне — копейка в базарный день. Я — объект для нападок журналиста Козлова. Мне не нужно баллотироваться на второй срок. Я устал лгать, устал быть без вины виноватым, мне противна роль восковой куклы. Да и сам я себе противен, делая вид, что ничего не вижу и не понимаю своего жалкого положения. Мне поздно менять принципы. Я не продамся, Аркаша. На этот раз я приду к реальной власти или уйду с чистыми руками.
Все время, пока он говорил, Хализев сидел, уставившись в одну точку и скатывая в пальцах хлебный мякиш. После того, как Гридин замолчал, он налил рюмку водки, выпил, не поднимая на Гридина глаз, и отправил мякиш в рот.
— Все, о чем ты сказал, Константин, — начал Хализев менторским тоном, — было бы смешно, когда бы не было так опасно. У тебя воспалилось воображение?.. Кто поставляет тебе такую информацию?.. Давыдов?.. Москва?.. Кто?.. Ты руководитель области, доверенное лицо народа. С тобой считаются в аппарате Президента и Совете Федерации. Что за бред ты несешь? О каком космическом размахе организованной преступности идет речь? О наркотиках? Новацкий мертв. Цех ликвидирован. Все! Точка!.. Пограничники, федеральная безопасность, правоохранительные органы сработали слаженно и четко. Кто-то попадется еще? Пусть им занимается прокуратура. При чем здесь ты, губернатор? Ты живешь и работаешь для людей, которые тебе верят. Ты уже сделал для них столько, что тебе пора ставить памятник.
— Не продолжай, — отмахнулся Гридин, — Не стоит разговаривать со мной, как с юродивым — «на тебе конфетку, ты хороший». Или мы будем говорить начистоту, или вообще не нужно ни о чем говорить.