— Да, это он…
Набережная Сены. Климанкович с Павлом…
Несмотря на то, что Евгений видел эти кадры, он следил за каждой деталью с пристальным вниманием, по опыту зная, что всякий раз есть шанс увидеть что-нибудь новое и важное даже в хорошо известном.
— Это Римма?
Ответа не последовало.
Он повернулся к Алевтине Васильевне. Она сидела, потупившись, и не смотрела на экран. Плечи ее вздрагивали, по щекам текли слезы. Евгений остановил изображение. О том, какое впечатление произведет на мать оживший на экране сын, которого она уже никогда не увидит, он не подумал…
— Извините.
Утешать ее было бессмысленно. Оба надолго замолчали. Школа, где учился Павел, тоже молчала. Тишина длилась так долго, что казалось, остановилось само время.
— Не хочу, — замотала женщина головой. — Не надо… Ни следствия никакого, ни поиска убийц, ни причин — ничего не хочу. Он не оживет уже. Никогда не оживет. — Она достала из кармана пальто платочек, принялась утирать слезы и сморкаться.
Евгений тяжело вздохнул и отошел к окну. Море уходило в бесконечность, источая почти физически ощутимую угрозу. Но стоило повернуться к нему спиной, и мир обретал реальные очертания; обстановка директорского кабинета внушала уверенный покой.
Сейчас Евгений не знал, какому из этих полюсов отдать предпочтение.
«Бессмысленная акция… Бессмысленная борьба. Убили Пьера. Он хотел остановить банду, которая угрожала человечеству. Убили генерала Хоботова. Он хотел спасти неизвестных ему людей, в которых могли полететь начиненные красной ртутью ракеты. Погибли совершенно непричастные ни к мафии, ни к розыску Джек Батурин, Микола… Десятки раз стреляли и в меня, пытались сбить машиной, ломали ребра, отбивали легкие. Я треть жизни охочусь за смертью, а она охотится за мной. Я одинок. У меня нет семьи, я не уживаюсь с людьми, теряю друзей. Я утратил ощущение жизни и пытаюсь вернуть его какими-то искусственными упражнениями и образом жизни, в котором нет ни системы, ни цели. А зачем?.. Зачем Паша Козлов влез в дела, в которых ничего невозможно изменить? Писал бы себе про цветы. Люди убивают и убивают друг друга — за деньги, за власть, просто так, а мир все не наступает и не наступает. Пора и мне на покой. Наверно, Паша был прав, когда говорил о том, что все в этом мире — потомки Каина, а жестокость — наша общая дурная наследственность».
— Вам он тоже говорил об этом? — тихо спросила Алевтина Васильевна.
— Что?..
Евгений обернулся. В устремленном на него взгляде темных мокрых глаз прочитывались сочувствие и любопытство. Он понял, что произносил свои мысли вслух.
— Давайте смотреть, Женя. Я не стану больше плакать.
Он вернулся на место и включил воспроизведение.
— Это кто?
— Римма, жена Левы…
Французская часть кончилась. На экране возникла Москва.
— Когда вы были у Павла в общежитии?
— Десятого, во вторую субботу февраля. У нас пятидневка, я поехала к нему на выходные.
С появлением Полянского Евгений остановил изображение.
— Скажите, Алевтина Васильевна, это все, что вам показывал Павел?
— Да.
— Ничего не вырезано? Вспомните.
Она задумалась, виновато пожала плечами.
— Я смотрела это один раз. Павел комментировал. Тут ведь нет ни сюжета, ни каких бы то ни было событий — так, разрозненные куски. По-моему, все.
— А по-моему, нет, — покачал головой Евгений. — Здесь не хватает довольно большого куска. Давайте посмотрим сначала?..
Во время повторного просмотра никто из них не проронил ни слова.
— Ну? — Евгений снова остановил изображение на Полянском.
— Нет. Не помню. Извините… Все так и было…
Домой они возвращались в двенадцатом часу.
На бархатно-черном небе светились звезды. Евгений слушал неторопливый рассказ о детстве Павла и думал, что где-то там высоко витает сейчас его душа.
— А Павел никогда не рассказывал вам о книге, которую он писал?
— Разве он писал книгу?
— На его столе нашли рукопись романа под названием «Казанская сирота».
— Ничего не знала об этом. Разве только то, что прочла в его блокноте. Думаю, что роман этот навеян Нелли.
— Почему?
— Знакомые мотивы. Нелли родилась в Казани, воспитывалась в детдоме.
— Где?
— В Казани. Это мне Паша сказал, сама она о себе ничего не рассказывала. Мы не успели подружиться… Я постелю вам в доме? В сарае холодно, не топить же всю ночь?
— Нет-нет, Алевтина Васильевна, я не собираюсь топить. Пробегусь по берегу. А потом укроюсь, и будет тепло.
— Пробежитесь?
— Привычка. Спокойной ночи!..
Он бежал краем моря. Звездный свет тоненькими холодными лучиками пронизывал тело. Перерыв в тренировках сказался на ритме дыхания, который удалось установить не сразу, но через пару километров привычное самочувствие вернулось, и все, что не вписывалось в этот иллюзорно-первозданный мир, отошло в небытие — только ночь, море и звезды…
«Где же еще фигурировала эта чертова Казань? Где? — силился вспомнить Евгений. — «Казанская сирота» в названии романа — вовсе не фразеологизм: Нелли действительно сирота и в самом деле из Казани. Что это дает? Пока ничего. Но где-то Казань встречалась еще… Где?..»
Он пробежал пять километров, вспоминая каждый эпизод своей приморской эпопеи до мельчайших подробностей. После трех рывков — по сто метров на предельной скорости — тело пропиталось усталостью и стало менее послушным, что предвещало короткий, но глубокий сон.
В поселке все давно спали. Только в одном из домов окошко светилось синеватым мерцающим светом.