— Эй, Гурун, а ну, ползи сюда, — подозвала лысого Элен.
Гурун, который в этот момент старательно выжимал последнюю пару трусов и лифчик, от чего изрядно вспотел, услышав, что его зовет жрица, второпях бросил уже почти отжатое белье обратно в тазик с грязной мыльной водой и опрометью на своих четырех поскакал к Элен, как верный пес.
— Тебе новое задание, — резко бросила Элен, — из большой комнаты сверни палас, выйди на улицу, потряси и возвращайся обратно.
— Есть, будет сделано, — браво ответил уже надроченный Гурун.
— Через десять минут должен вернуться с чистым паласом, за каждую просроченную минуту получишь по десять памятных гыч, понял, свинья? — назидательно сказала Ксива, выпуская Гуруна за дверь.
— Так точно! Служу Эгрегору! — ответил Гурун, продолжая стоять на четвереньках с паласом на спине.
— Ты по лестнице тоже в «ракасане» спускаться будешь, чтобы мышей всех повеселить? — поинтересовалась Ксива.
— Эх, скотина, виноват, не осознан, — опомнился придурок и поднялся на свои задние лапы.
Как только Гурун с паласом скрылся за дверью, Ксива тут же закричала:
— Эй, говноеды, а ну, быстро все сюда.
Куча свиней, как всегда уснувших в своих поганых мыслишках, нехотя стали выходить из своих сновидений. Мудя, наводя порядок на книжных полках, случайно, а может совсем даже и не случайно, наткнулся на порнографический журнал с картинками и, не помня себя, отождествлено разглядывал здоровые жопы и сиськи, уже забыв о боли в коленях, о бурлящем от голода желудке. Услышав, что всех зовут, он бережно засунул веселый журнальчик с краю на последнем ряду книг, чтобы при возможности продолжить свое любимое занятие. Ну, а пока, тяжело вздохнув, пополз к толпе.
чу-Чандра в это время, ползая на карачках, делала вид, что моет пол, махая тряпкой туда-сюда. Вдруг она наступила своей передней лапой на осколок зеркала и, обрадовавшись такой находке, стала упорно разглядывать свой вспотевший ебальник, не смотря на то, что была вся растрепанная, грязная и вонючая после трех дней в поезде и четырех дней «страшных» костров. При этом она стояла на карачках, выпятив задницу, одной рукой держала половую тряпку, а другой этот микроскопический осколок зеркала и прихорашивалась, мечтая о пьяных бомжах. Но и ей пришлось на время оторваться от столь «важного» дела и присоединиться ко всей компании.
Синильга же, как всегда, околачивалась на кухне. На этот раз она пыталась через водо-очищающий фильтр набрать воду в трехлитровую банку. Для этого она поставила банку в раковину, засунула в нее шланг от фильтра и ушла драить унитаз. Когда Синильга напевала какую-то ебанутую песенку, она вдруг увидела пробегающий мимо туалета ручей воды.
«Еб твою мать», — опомнилась безмозглая и поскакала на кухню, где банка уже давно переполнилась, шланг от фильтра выпрыгнул наружу и теперь радостно заливал всю кухню и уже коридор. С охуенной скоростью черепахи Синильга стала пытаться собрать воду тряпкой в таз, удивляясь, что воды почему-то не становится меньше. Так она удивлялась, пока до нее не дошло, что надо все-таки выключить кран. Но ей так и не удалось закончить свое занятие, так как надо было ломиться в зал, где уже все собрались и ждали только ее.
Нарада же пытался прославиться приделыванием ручек к плательному шкафу. И так и сяк он старался прикрутить маленькую ручку, которая никак не хотела держаться. Долбоеб исколупал отверткой уже все возможные дырки, свернул всем шурупам шляпки, но ручка никак не хотела приделываться. Тогда Нарада, как человек с ушами, растущими выше бровей, решил посадить злосчастную деревяшку на супер клей. Но пока он откручивал колпачок тюбика, клей уже потек на его пальцы, которые моментально склеились между собой, и он не мог их теперь расцепить. Когда всех позвали, Нарада в этот момент старательно пытался ножницами отделить один палец от другого.
Вонь Подретузная тем временем битый час все никак не могла разгладить огромную юбку одной из жриц. Юбка состояла из множества больших складок и воланов, поэтому пока Вонь разглаживала одну часть, мялась другая. И вот только у нее стало что-то получаться, как она услышала, что всех зовут, и, боясь примчаться последней, чтобы не получить очередной гычи, Вонь плюнула на все свои труды и, скомкав юбку, бросила ее в угол мяться дальше.
Когда все-таки толпа придурков, мнящих себя не бог весть кем: генералами астральной разведки, Наполеонами, повелителями миров и прочее, прочее, прочее, а на деле не способные сделать даже самые элементарные вещи, о которых было описано выше, наконец-то собрались в зале, Ксива заговорила:
— Ну, что, свиньи, хочу вас обрадовать новой практикой, но на этот раз она будет веселой для вас. Завтра Гурун будет закладывать свой соляр, но сам он, конечно, не справится с этой задачей, так как машина она на то и машина. Потому вы, духовные братья и сестры, должны будете ему в этом помочь, сделать так, чтобы он не только запомнил этот день на всю оставшуюся жизнь, но и вспомнил себя и распрощался со своей раздутой ложной личностью.
— Но так как Гурун у нас не просто Гурун, — добавила Аза, — а «президент», то и соляр у него должен быть не просто соляр, а супер-соляр.
— Ну что, поняли, хуесосы? — спросила Элен.
— Так точно, — последовал ответ.
— А теперь за дело, ползком марш! — скомандовала Ксива.
Всю вторую половину дня жрицы давали Гуруну самую трудную физическую работу. Не успевал он закончить одно, как нужно было кидаться за другое. При чем, ни на минуту он не оставался один, а постоянно находился под присмотром одной из жриц, которая то и дело подгоняла его.
— Быстрей, быстрей, Гурун, можешь не успеть просветлеть.
— Двигай ягодицами, дыши глубже.
— Нечего халтурить, в гробу отдохнешь.
Целью было измотать Гуруна так, чтобы он впал в глубокий физический сон. И это удалось. Не успели объявить отбой, как Гурун первый взял спальник, тут же рухнул.
«Вот это крутые практики перед закладкой Соляра, — думал он, — сегодня за счет интенсивного физического труда у меня не было даже времени о чем-либо подумать, особенно о плохом, я практически весь день смог находиться в моменте здесь и сейчас. И хоть тело мое вымоталось, но зато ум такой чистый и на душе радостно, значит, закладка Соляра началась успешно». Подумав так, Гуру закрыл глаза и с блаженным выражением лица отрубился.
Рулониты, радостные, что все идет по плану, вооружившись тюбиками с зубной пастой, улеглись по своим местам и решили выждать еще некоторое время, чтобы приступить к осуществлению своего замысла.
— Эй, уже пора, — два часа спустя стала расталкивать чу-Чандра всех рулонитов, которые тоже не плохо вымотались за день и уже были в отключке.
— Вставайте же, идиоты, — стала она расталкивать дураков. Но, видя, что никто не собирается вставать, взяла брызгалку и стала брызгать водой всем в рожу.
— А-а-а-а, — заорал Нарада, обосравшись очередного на него нападения.
— Да, не ори ты, козел, Гуруна разбудишь, — зашипела на него чу-Чандра.
Наконец-то все проснулись, кроме Гуруна, и приступили к своим обязанностям, как и было все спланировано днем раньше.
— Эй, Мудя, Нарада, переверните его мордой вверх, — скомандовала шепотом чу-Чандра, видя, что Гурун уткнулся рылом в пол, — только смотрите осторожно, а то проснется.
Нарада с Мудей чуть было дотронулись до Гуруна, намереваясь его перевернуть, как тот сам заворочался и оказался харей вверх. чу-Чандра, решив убедиться, что Гурун все так же крепко спит, аккуратно подняла верхнее веко его левого глаза и посмотрела на зрачок. Зрачок был абсолютно неподвижен, что означало, что Гурун в этот момент видит двадцатую серию сна «Гурун — президент». Потому Мудон с Нарадой уверенным движением открыли свои тюбики и, щедро выдавив бело-зелено-красную массу зубной пасты себе на ладони, стали делать Гуруну основательную косметическую маску. Несколько слоев они наложили на лоб, щеки, подбородок и настолько увлеклись этим занятием, что принялись уже замазывать все щели.
— Э-э-э, осторожно, вы зачем ему нос и рот замазываете, он же так совсем не проснется и сорвет все веселье, — остановила их Вонь.
И вот, через минут семь весь ебальник Гуруна был в плотной маске из зубной пасты с отверстиями для глаз, ноздрей и рта. Рулониты, еле сдерживаясь от смеха, чтобы не обоссаться, так как экзамены ночью сдавать было не кому, а туалет, как обычно, был закрыт на замок.
— Да, так он больше похож на президента из музея восковых фигур, — прикололась Синильга. И все тихо заржали. Гурун же, как ни в чем ни бывало, продолжал храпеть. Не теряя времени, заговорщики принялись за следующее действие. Снова повернув Гуруна на бок, Синильга с Вонью накинули капюшон спальника поверх головы Гуруна, так что он теперь оказался полностью внутри ватного мешка, и принялись старательно пришивать капюшон к самому спальнику, так, чтобы Гурун никаким образом не мог из него вылезти.
— Фу, вроде все, — сказала Вонь, завязывая последний узелок.
— А теперь спать, завтра предстоит бурное веселье, — сказала чу-Чандра, и все отрубились.
Утром рулониты проснулись от странного мычания, кряхтения и сопения.
— Эй, уроды, скорее вставайте, — первая проснулась Вонь Подретузная, — а то пропустите рождение «президента».
Нечто движущееся болталось в мешке, явно пытаясь вылезти наружу, при этом издавая какие-то возгласы.
— Ебаный карась, где это я? — послышался голос из мешка.
— В жопе у негра, — любезно ответил Мудя, и все заржали.
— Черт бы вас побрал, выпустите меня отсюда, зачем вы это сделали? — бесновался Гурун, пытаясь вырваться то через один конец спальника, то через другой.
— А ты думаешь, когда погань тебя из пизды высирала, тебе легче дышалось? — спросила его чу-Чандра, — давай, прилагай усилия с самого рождения, иначе в жизни ничего не добьешься.
— Да, да, и первое усилие Гуруна будет заключаться в том, что он сейчас будет делать разминку, не вылезая из спальника, — объявила Элен, которая, услышав радостные вопли рулонитов, поспешила присоединиться к общему веселью.
— Вот это здорово, — обрадовалась толпа придурков новой практике.
Итак, разминка началась. Гурун, все так же находясь в спальнике, стал пытаться приседать. Но так как спальник постоянно путался под ногами, и к тому же в нем было темно, «новорожденный» постоянно терял равновесие, и каждое приседание заканчивалось проламыванием пола задницей, которую он изрядно отбил на пятидесятый раз упражнения. С таким же успехом Гурун проделал все последующие упражнения, и в конце концов он так вспотел, что весь спальник был мокрый, дышать уже было практически нечем, а зубная паста с его ебальника стекала в рот и в ноздри, придавая еще большую остроту ощущения, и теперь Гуруну оставалось только ловить кайф от собственного же ароматического потовыделения.
— Выпустите меня из этого чертова спальника, я уже задыхаюсь, — заныл «президент», а потом, включив свою духовную часть, подумал: «А классная, вообще-то, практика на концентрацию, где бы я еще так попрактиковался. Нет, я больше не буду тратить свою энергию на механические реакции: на псих, обиду, а лучше полностью сконцентрируюсь на разрывании этого мешка. Ведь, если на таком маленьком действии у меня включаются негативные эмоции, то как же я буду дальше просветлевать. Ведь Рулон семь дней в туалете сидел, молился и ничего, а я почему так ничтожно реагирую? Нет, хватит уже быть механичной машиной, — и Гурун, собравшись и сконцентрировавшись, отстранился от отрицательных мыслей и эмоций, и стал целостно разрывать мешок.
— Пришло время рождаться, — сказала Ксива, — давай, Гурун, вылезай, если жить хочется.
Под общий смех и возгласы Гурун стал из последних сил прорывать шов, чтобы вырваться наружу. Акт рождения продолжался еще минут десять и, наконец, бордовая, измазанная в зубной пасте, распаренная ряшка Гуруна с окосевшими глазами, взъерошенными тремя волосинками и потом обтекающей лысиной все-таки появилась на свет Божий.
— Уа-о-у-и, — радостно заорали рулониты и зааплодировали. Но Гурун, не в силах стоять на ногах, одурманенный свежим воздухом, где стоял, там и рухнул.
— Э-э-э, но, но, че-то ты рано завалился, — сказала Аза, — это только начало. А сейчас у вас следующая практика — кто вперед всех соберется на пробежку.
— А кто будет последним, тот сегодня будет голодать, — добавила Ксива, покосившись на Гуруна, который, судя по всему, не собирался голодать, потому, услышав последнюю фразу, сразу пришел в себя и ринулся к шкафу с одеждой. Толпа рулонитов разобрала свои вещички, а кое-кто уже успел выйти на улицу. Но для Гуруна и эта процедура оказалась не самой простой. Когда он открыл шкаф с одеждой, то его рожа изобразила некую смесь усмешки и недовольства, так как его одежда, которую он с трудом узнал, была несколько в странном виде. И без того потрепанная куртка теперь была похожа на «чудо-дерево». Чего на ней только не было: воздушные шарики в виде использованных гандонов, веселые тампаксы, приделанные за веревочку, налипшие жвачки, обертки от конфет, туалетная бумага, разноцветные веревки и прочая дребедень, а также наклейки с крупными надписями: «ПРОСНИСЬ, ТЫ СЕРИШЬ», «Я — ДУРАК», «Я — РЕЗУЛЬТАТ СТЕЧЕНИЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ И ВМОНТИРОВАННЫХ В МЕНЯ СУМАСБРОДНЫХ ЖЕЛАНИЙ», «ЕШЬ, ПЕЙ, ВЕСЕЛИСЬ, ЖИВИ ОДНИМ ДНЕМ», и так далее, и тому подобное. Его ботинки, измазанные какой-то бело-серой массой, похожей на цемент, были связаны между собой шнурками и прицеплены торчащим концом шнурка к нижней пуговице куртки. Шапка же «новорожденного» была так же прицеплена к куртке только за поднятый воротник и была трудно узнаваема, так как, судя по всему, из нее пытались сделать голову лося. К верхней части шапки были приделаны рога, сварганенные из проволоки и обмотанные бинтом, а по обе стороны шапки торчали прокладки, служившие ушами сымпровизированного лося. Козырек шапки был опущен вниз, и три сквозные отверстия в нем служили глазами, носом и ртом лося. Теперь Гуруну следовало сходу изучить всю эту хитровыебанную конструкцию, напялить ее на себя и радостно ломануться на утреннюю пробежку.
— Ой, ну, как же я во всем этом побегу, — завозгудал Гурун, — меня же все обсмеют.
— Молча, — сказала чу-Чандра, — ты же хотел быть как Рулон?
— Хотел, — признался Гурун.
— Ну, вот сейчас у тебя есть великолепная возможность. Это тебе первая практика на растождествление с ложной личностью. Ведь Рулон не просто так просветленным стал. Вспомни, какие практики ему Буля с Соломой устраивали, как ему пиджак на левую сторону вывернули, истоптали как следует, обваляли и повели с бабами знакомиться.
— Так что, Гурун, мы тебе белой завистью завидуем, что ты вперед всех нас просветлеешь, — поддержала чу-Чандру Синильга.
Но, глядя на кислую харю Гуруна, трудно было сказать, что он был в восторге от такого просветления.
— Ну что, выяснили, кто последний? — спросила прибежавшая Элен. Но, посмотрев на толпу одетых рулонитов и на Гуруна, кое-как напялившего на себя «чудо-курточку» и пытающегося залезть в шапку лося, она, еле сдерживаясь от смеха, сама все поняла.
— Да, Гурун, видимо тебе сегодня придется еще и поголодать, — с деланным сожалением произнесла жрица, похлопав его по лосиной голове.
— Есть, будет сделано, — уныло ответствовал новоявленный лось.
Конечно, жрицы специально устроили этот конкурс на голодание, заведомо зная, что Гурун окажется последним, так как очистить свою физическую оболочку в день закладки соляра было так же полезно для него.
«Ебаный хуй, и с какого-такого перепугу сегодня все решили надо мной так приколоться, я че лысый, — думал Гурун, щеголяя по улице в своем новом прикиде, — ой, то есть я че рыжий», — тут же исправился он, вспомнив о своей лысине.
Демонстрация всех разновидностей мышей, шедших на заводы исполнять свой мышиный долг невольно оглядывались на «человека-лося» с надувными шариками-презервативами, и их глаза становились как совковые железные рубли. Но Гурун, уже не обращая на них внимания, напрягал свои мозги, чтобы разгадать тайну столь большого внимания к нему со стороны духовных братьев и сестер: «И чего это они именно сегодня говорят про соляр, и про то, что меня мать высрала из пизды…»
— Эй, Муд, — позвал Гурун близбежащего Мудю.
— Чего тебе, лосиная голова? — оглянулся Мудон, чуть не ебнувшись в лужу.
— А сегодня какой день? — поинтересовался Гурун.
— Ясно какой, день рождения «президента», — проинформировал его Муд.
«Япона мать, так у меня по натуре сегодня день рождения, — наконец-то дошло до лысой башки, так как за последние дни просветлевающих практик у него настолько сдвинуло «крышу», что он забыл обо всем на свете, — так мне же надо молиться, каяться, чтобы сильную программу заложить на год, — стал рассуждать запоздало высравшийся на свет, — ну, ладно, теперь я попробую осознать все последующие практики. Надеюсь, мне не придется весь год ходить в этом охуительном костюмчике, — подумал Гурун, поправляя свои уши-прокладки, — хотя, почему бы и нет. Еб твою мать, сколько мышей на меня таращатся. Буду отрешаться», — подумав так, Гурун стал концентрироваться в межбровье, пытаясь не реагировать на мнение окружающих и постепенно ему стало это удаваться, — Я не тело, я не чувство, я не ум, я свидетель, я свидетель, — давал себе он внутренние установки, щеголяя по лужам в моднячем прикиде.
После пробежки просветление суперсоляриста продолжалось.
— Вобщем так, Гурун, сегодня тебе скучать не придется, — сказал Нандзя, — во-первых, весь день ты будешь все за всех делать, вырабатывая качества смирения и трудолюбия. Делать ты должен все безупречно, а когда тебя будут в чем-то обвинять, то ты должен браво и радостно отвечать «Виноват, исправлюсь!» или «Есть грех!». А делать ты будешь абсолютно все: мыть обувь, посуду, готовить еду, стирать носки, трусы, лифчики, мыть пол, чистить ковры, ремонтировать розетки, шить занавески, гладить полотенчики, перебирать ягоду, зашивать чулки и колготки, стирать простыни, а потом высушивать их утюгом и еще массу, массу интересных вещей, — закончил Нандзя.
— А для того, чтобы все эти действия не были механичными, а более или менее осознанными, каждый час ты будешь менять способы передвижения, — продолжила наставления Ксива, — к примеру, первый час ты будешь ходить задом, второй час — на кортах, третий час — на четвереньках, четвертый час — прыгать на одной ноге, пятый час — ходить с завязанными глазами, шестой — делать все только левой рукой и так далее.
— И каждые полчаса ты будешь делать пятнадцатиминутную разминку, — добавил Сантоша, — дай теперь рапорт, как понял.
«Дать рапорт» означало, что человек должен повторить все услышанное. И пока Гурун пытался это осуществить, то его язык все время заплетался от волнения, ноги подкашивались, глаза все с большей интенсивностью лезли на лоб, а пот бежал уже десятью ручьями.
— Ну, что ты так волнуешься, — стала его подъебывать чу-Чандра, — ты же хотел быть президентом, просветленным, всемогущим, вездесрущим. Легко себя воображать не бог весть кем, а теперь пришло время показать на деле, кем ты являешься.
Пока Гурун впопыхах выполнял все вышеперечисленное, параллельно он должен был еще признаваться во всех своих грешках.
— Ты что, Гурун, думаешь супер-соляр это так просто? — начала Элен. — Ошибаешься. Сейчас ты должен быть максимально правдив и искренен, если хочешь, чтобы твое дальнейшее просветление шло в правильном направлении. Понял, свинья?!
— Так точно! — как можно радостней ответил Гурун, пытаясь с завязанными глазами отобрать грязный рис от чистого.
«Вот это классная практика на открытие третьего глаза», — подумал он про себя, замечая, как на внутреннем экране начинают уже появляться разные яркие цвета.
— Тогда отвечай, — продолжила Элен, — как ты срал в последнее время, как Бога обманывал.
— Ну, когда я оказался далеко от Учителя, то есть, когда я уехал в Россию, а Учитель в это время был в Штатах, то я подумал, что волен делать, что захочу.
— Так, так, и что же ты задумал на этот раз? — поинтересовалась присоединившаяся к беседе Ксива.
«Ой, что-то страшно мне рассказывать всю правду, — затрясся идиот, — ведь меня могут очень сильно наказать…..Да, еб, твою мать, сколько я могу врать себе и другим, сколько я могу обманывать Бога, ведь я же так никогда и не просветлею. Ну, и пусть ругают меня, пусть наказывают, пусть хоть палками бьют, если это нужно для моего развития, иначе я так на всю жизнь останусь мамочкиным сынком, — услышал Гурун голос духовной совести внутри себя, — если я сейчас, в день закладки соляра буду врать, то так и подохну, как скотина. Я устал уже от лжи, поэтому с сегодняшнего дня я буду говорить только правду, прежде всего себе и Богу. И начну прямо сейчас, тем более, что Гуру Рулон и так все знает про мое говно».
— Ну, вобщем, у меня есть такой грех, — начал он свою обличительную речь, на этот раз все так же с завязанными глазами, пытаясь нащупать в холодильнике нужные продукты и выложить их на поднос, — я позавидовал Гуру Рулону, подумав: «Ну, чем я хуже. Чем я не Гуру. Раз у Гуру Рулона получается учить огромные толпы Земли, раз он во всем преуспел, то, значит, и у меня получится». Подумав так, я собрал несколько молодых баб, решив, что теперь я их всему обучу и буду проводить такие же встречи — «костры», как Гуру Рулон, но чтобы совсем не повторяться, я назвал свои встречи не «костры», а «тлеющие угольки».
— Ха-ха-ха, ну ты и придурок, — прикололись жрицы, — лучше бы ты их назвал
«мутные мозги» или «опухшие яйца». Да, даже название другое не мог придумать, тоже мне всемогущий Гуру.
— Виноват, оказалось, что я могу только подражать, а сам ни на что не способен, — признался Гурун, не заметив, как залез пальцем в масло.
— Э, осознанней, болван, — одернула его Ксива, — ну, и че дальше, рассказывай.
— Когда все бабы собрались, — продолжал Гурун, — и как обычно на кострах стали поедать торты, фрукты и мороженное, тут завалил я и, подражая Гуру Рулону, стал придуриваться и корчить из себя больного старичка. Бабы, конечно, охуели, так как для них это было неожиданно. Тут я им предложил помолиться, и когда все склонились в поклоне, то я быстренько переоделся в женское платье, напялил на себя женский парик с бантиком и уселся в кресло.
— Да, видимо у тебя крыша капитально после «костров» протекла, — заметила Элен, — че ж ты к психиатру не обратился?
Гурун на это только тяжело вздохнул и продолжил:
— Да, сейчас я понимаю, что когда увидел Рулона в женском прикиде на первом для меня «костре», я принял его за сумасшедшего, а когда он появился на следующем «костре» в дурдомовской пижаме, то тут у меня мозги совсем заклинило, и я подумал: «Так вот что от меня так долго и тщательно скрывали, Гуру Рулон, оказывается, просто психически больной», — разоткровенничался лысый пень, — а потом я впал в другую крайность и решил сам проделать то же самое.
— Н-да, вот ты до чего додумался, идиот, — сказала Элен, — а тебе не пришло в голову, пидор ты сельский, как по твоему «шизофреник» может просветлевать целый мир и спасать миллиарды людей?!!!
— К сожалению, нет. Только позже до меня дошло, что Просветленный не имеет закостеневшего образа и может абсолютно свободно перевоплощаться из одной роли в другую, специально разрушая шаблоны восприятия у учеников, так как у Гуру Рулона уже нет ложной личности, — буровил «президент» хуев.
— Ну, хоть что-то до тебя доперло, как до утки на десятые сутки! Ну, и что дальше-то было, когда бабы увидели в таком виде тебя? — поинтересовалась Ксива.
— Когда они подняли головы, — продолжил Гурун, — то от неожиданности раскрыли рты и застыли, не зная, как реагировать. Потом, когда они немного очухались, я стал им рассказывать про мамкину программу, про поиск бомжей, про то, что нужно заниматься тантрой….
— Ага, а сам поди при этом уже обкончался десять раз, — заметила Ксива, — видали мы таких тантриков, как ты.
Услышав такую реплику, Гурун потерял ориентир и уронил фарфоровую вазочку с соусом на пол. Вазочка разбилась, и весь соус мило покрыл прикид Гуруна в красное пятнышко.
— Упал, отжался, — жестко скомандовала Элен.
— Есть, будет сделано, — ответил недотепа и, отжавшись, продолжил свое повествование.
— Видя, что меня все радостно слушают и веселятся, я совсем разошелся. Энергия просто шарашила в башку, и я уже не контролировал себя. Тогда я решил устроить этим бабам начальные практики просветления. И, сказав на ушко своей помощнице некоторые указания, стал наблюдать осуществление своего замысла. Тут она, моя помощница, взяла самый большой торт со стола и, подходя к каждой бабе, стала размазывать его прямо по роже. Бабы были шокированы, но я вовремя все обозначил, сказав, мол, сейчас у вас идет духовная практика, наблюдайте, что внутри вас происходит. И они стали радоваться, что их морды измазывают тортом. А последней девчонке она одела торт на голову и размазала по всей длине ее волос. Та сначала чуть было не разревелась, но когда услышала, что я говорю, чтобы они вошли в состояние ребенка, то рассмеялась.
— Да ты же просто обезьяна Бога, — заявила Элен.
— Да, вместо того, чтобы помогать Рулону, вон каким позором ты занялся, ну, ты и мразь, и чем же закончился весь этот цирк? — сказала Ксива, — где это ты интересно видел, чтобы Гуру Рулон кого-то тортами измазывал?
— Нигде, — признался лысый придурок, — это я уже совсем себя не контролировал.
Поменяв практику, и теперь уже прыгая на одной ноге, Гурун пытался таким макаром подмести пол. При этом мусор не убирался, а только еще больше разлетался по всему ковру. Гурун же продолжал свой рассказ:
— Потом моя помощница взяла две здоровые бутылки пепси-колы и стала поливать всех девчонок одновременно из двух бутылок. В результате все они были с ног до головы облиты сладкой водой и измазаны тортом. Ну вот, вобщем-то и все, — закончил Гурун, окончательно зачморившись.
— Вот это ты прокатился в Россию, да тебя, оказывается, опасно оставлять без присмотра, — высказал свое мнение Нандзя, который молча выслушал весь рассказ.
— И где теперь эти бабы? — поинтересовалась Ксива.
— Разбежались, — понуро ответил Гурун.
— Вот так, это все, на что ты способен, — сделала вывод Элен, — теперь-то ты понимаешь, что ничего не можешь делать, что ты — просто результат случайного стечения обстоятельств и вмонтированных в тебя сумасбродных желаний и что легко, очень легко себя мнить Наполеоном, бэтмэном, но практически невозможно сделать что-либо реально.
— Кажется, потихоньку начинает доходить, — зачморенно пробубнил лысый Гуру, пытаясь починить унитазный бочок, все так же продолжая прыгать на одной ноге.
«Эх, даже на душе как-то легко стало, когда покаялся и рассказал все, как было, а то ходил с этим грузом столько времени и просто гнил изнутри и уже не мог ни молиться, ни медитировать, развитие полностью остановилось. О, Господи, спасибо тебе, что не оставляешь меня и постоянно будишь, спасибо Вам, Гуру Рулон за то, что устраиваете мне такие полезные, мудрые практики и учите меня смотреть на себя реально», — подумал Гурун и прослезился от переполняющей его сердце благодати.
Еще много интересных, а главное, полезных практик прошел Гурун в течение дня, каждая из которых еще на шаг приблизила его к просветлению. И, наконец, наступил долгожданный для всех обитателей «Рулон холла» вечер, который обещал для некоторых учеников, а может быть, и для одного стать настоящим уроком, который разрушит очередные воздушные замки и позволит ощутить острый вкус реальности.
Разноцветные блики светомузыки, играя, переливались на стенах и потолке огромного зала. Салюты серпантина взрывались в разных углах шикарной комнаты. На всю мощь из колонок раздавалась ритмичная трансовая музыка, под которую отрывались рулониты в ожидании Учителя всех времен и народов, Мастера из Мастеров такого сложного искусства, как жизнь, Гуру Рулона. И вот, распахнулись огромные двери залы, и в них в буквальном смысле этого слова ввалился самый что ни на есть настоящий Рулон. В очередной раз Мудрец шокировал учеников своим появлением. Он был в школьной форме, в дырявых поношенных кедах, в вывернутом на левую сторону школьном пиджаке, испачканном мелом, на котором отчетливо можно было разглядеть следы чьих-то кроссовок и ботинок, а впереди крупными корявыми буквами мелом было написано «ХУЙ». На шее Рулона на несколько узлов как попало был завязан пионерский галстук, исписанный и изрисованный всевозможными голыми задницами, хуями, гробами, черепами и тому подобным. В руках Просветленный держал потрепанный рваный ранец, а на лбу у него было написано «ДУРАК».
Увидев Мудреца в таком прикиде, рулониты завизжали от восторга и бурными аплодисментами и возгласами приветствовали Просветленного Мастера. Дойдя до шикарного кресла, Гуру Рулон уселся в него и, коверкая слова и, ломая голос, заговорил:
— Я пришел учиться в школу № 187, и там меня всему научили. Человек без школы ничему научиться не может. Чтобы научиться, ему нужна палка, — и с этими словами Рулон достал из своего ранца здоровую дубину и, скорчив устрашающую рожу, погрозил ей ученикам.
— Но люди в заблуждении своем думают, что научиться можно и так, может быть, даже где-нибудь во сне, они там проснутся уже просветленными, но такого в жизни не бывает, — неистово закричал Просветленный, помахав рукой в знак отрицания.
— Я являюсь целиком продуктом школьной работы над собой! — еще громче закричал Рулон, переходя от баса на писклявый фальцет, то ломая, то выравнивая голос и делая акцент на разных словах в предложении.
— Поэтому-у-у-у без палки научиться невозможно!!! Это все равно, чтобы собака сама по себе была бы дрессированной, она бы уснула, проснулась и уже дрессированная, все команды выполняет, уже не лает, где попало. Такого не может быть! И так же, как собаку нужно долго бить, чтобы она была дрессированной, так и здесь, в школьной работе, человека должны до-о-о-олго и ну-у-у-у-дно бить, — стиснув зубы и растягивая слова, говорил Рулон, хлестая палкой по креслу, — тогда он станет Просветленным, иначе никак не получается, потому что через битье мы развиваем бытие.
«А ведь и правда, — задумался Нарада, — а я то все думаю, что Просветление как-то само придет, неожиданно, без моего ведома, а оказывается, нужно усилия прилагать, а так не хочется…эх, надо что-то делать».
«Круто! — обрадовался про себя Гурун, пожирая разноцветное мороженное из хрустальной вазочки, — так вот почему нам здесь такие практики устраивают. Нам повышают бытие, делают нам большое благо, а мы еще и недовольны, обижаемся, психуем, а нужно радоваться, как Рулон», — подумав так, Гурун стал культивировать радость, растягивая лыбу.
— Смотри, чтобы зубы у тебя не вывалились, — съязвил Нарада, увидев, что Гурун уже начал действовать и изменять свое мрачное состояние в отличие от других, а сам он не мог, так как тогда ему придется отказываться от Синильгиной пизды.
— А без битья мы можем развивать только знание, только ложную личность. Но что может ложная личность? И сегодня выяснилось, что даже никто не знает, что такое тантра. Никто не знает разницу между тантрой и майтхуной. О-е-е-е-ей, — покачал головой Рулон, посмотрев на нерадивых ученичков, которые тут же заерзали на своих местах.
— Какая хуй разница? В тантре есть пять «ма», и майтхуна относится к одному из пяти «ма». Вот что мы знаем. Вот видите, даже знание, и то не развито, почему? Потому что никто не задумывается серьезно. Вот я очень серьезно все изучал в церковно-приходской школе между первым и вторым уроком, поэтому у меня были хоть какие-то начатки знаний. Но это было не основное, как мне объяснили, и когда Буля схватил меня за нос и в очередной раз сделал мне «сливу», он сказал: «Рулон, вот ты ничего не сможешь сделать, и я тебе устрою сливу», — глумясь сказал Гуру Рулон, изображая разбитного Булю, сам себя схватив за нос, от чего рулониты закатились новым приступом смеха. — И тут я понял свою беспомощность. Мой нос все больше краснел и потом начинал синеть, и на нем появлялась большая синяя слива. Я ничего не мог с этим сделать, слива- таки появилась, и с этого момента я глубоко осознал и прочувствовал двигательным центром, что я ничего не могу делать, даже когда на моем шнобеле появляется большая синяя слива. Я не могу ничего сделать с этими непослушными яйцами, которые сами по себе там чего-то делают, нужна помощь, чтобы удар под яйца вовремя пошел, и тогда становится все понятно. Поэтому мы должны с вами понять, что никто ничего не достигнет, никакого духовного продвижения, ничего, пока не будет палки, пока его не будут гонять по 187 школе кругами, никто не может ничего добиться, потому что жизнь у нас с вами слишком легкая, все идет по накатанной вниз, — с большой эмоциональной силой выкрикивал Рулон, размахивая над головой все той же деревянной дубиной.
— Природа совершенно не предусмотрела, чтобы мы с вами развивались, это не входит в ее сценарий, в ее сценарий входит, что у нас с вами должны вырасти бычьи муди, — при этом Рулон сильно выпучил глаза и широким движением рук нарисовал в воздухе большие муди, — мы должны размножиться, потом мы должны помочь вырасти потомству, а потом сдохнуть, чтобы освободить место потомству, и больше ничего не предусмотрено. Больше ничего в этой жизни нет. Поэтому и читают «Господи, спаси и сохрани, помилуй!». А от чего Бог должен нас спасти? Да от наших же собственных яиц, от той программы, которая внутри нас находится, в инстинктивном и других центрах, программа зомби, которую общество втемяшило в низшую часть интеллектуального центра. Поэтому мы говорим: «Господи помилуй, господи помилуй!» А отчего помилуй-то? От этого космического закона. Мы просим Бога, создавшего этот закон, чтобы нас этот закон обошел. Но так делать может умный человек, которому харю хорошенько растарабанили. И вот он начинает молиться: «Господи, помилуй!». А обычный человек думает: «Господи, сделай так, чтобы мои яйца скорее размножились, когда же мои яйца размножатся?» — состроив отождествленную рожу и сложив трясущиеся руки в молитвенном жесте, Просветленный стал показывать состояние большинства невежественных людей, что заставило многих из присутствующих не только сто раз обоссаться от такого прикола, но и серьезно задуматься, а не являюсь ли я таким чучиком.
— То есть он живет вмонтированной вот этой программой, и он ничего не может сделать против нее. А пока размножаются яйца, пока он думает о пирожках, пока он думает еще о всякой хуйне, он в это время спит крепким сном и никак не может проснуться. А все начинается с того, что мы проснемся и увидим весь тот ужас, в котором мы находимся. Но просыпаться очень не хочется, почему? Потому что это неприятно, ну, как так, я увижу этот ужас, но я же хороший мальчик, — погладил себя по голове Гуру Рулон, и каждый узнав себя в этом жесте, громко захохотал. — Если бы каждый себя воспринимал как результат стечения обстоятельств и вмонтированных в него сумасбродных желаний, то он бы проснулся. А я не мог спать. Потому что я иду и думаю: «Сейчас вот из этого угла выйдет или из-за того, даст мне по харе или не даст». То есть я должен быть бдительным, но Марианна сказала: «Да мало, что ты просто бдителен, ты наблюдай, как страх у тебя возник, как похоть у тебя возникает, как, когда ты чуешь запах пирожков, у тебя возникает желание пожрать эти пирожки и т. д. Ты должен видеть процессы внутри себя, и вот это будет сознанием, тогда ты сможешь спастись от этих законов, ты начнешь просветлевать». Я подумал: «Сколько можно? Одну жизнь меня будут бить, вторую, третью, мне уже что-то надоело, что меня все время бьют, и я решил тогда — все, баста, карапузики, я буду просветлевать», — закричал Рулон, со всей силой топнув ногой и стукнув по столу кулаком.
«Как здорово Мудрец все объясняет на своем личном примере, — подумала Синильга, — показывает все процессы, которые сейчас в нас, на себе и, главное, дает конкретные методы, а что же делать, когда ты это увидел, как нужно начинать действовать. И, если бы мы хотя бы старались делать все так, как говорит Рулон, мы бы очень быстро развивались, но мы же, получается, просто бессмысленно радуемся всему скоморошеству Великого, а сами палец о палец не хотим ударить, чтобы действительно началась настоящая работа над собой».
— Проблемы в жизни никак не кончаются — одна проблема, аспект, следующая проблема, еще аспект, конца края нет, — продолжал Рулон, — и я думаю: «Все, Господи, спаси и помилуй!» — я взмолился. Когда мне насрали в портфель, я думаю: «Ну че я бегаю с этим портфелем? Оставлю-ка я учительнице свой портфель с говном», — Гуру Рулон открыл свой ранец, посмотрел в него и, скорчив физиономию так, как будто там действительно было говно, закрыл его обратно и швырнул от себя.
— И каждый должен подумать, что моя голова есть такой же портфель, в который набита всякая чушь. Когда я был маленький, то я видел, что у хулиганов есть зажигалки. Я думаю: «О, зажигалка, у всех зажигалки, и у меня должна быть зажигалка». И так во всем, человек является обезьяной — у всех сотовый и мне нужен сотовый. Это просто обезьяны — все хотят то-то, и мне это нужно, а человек должен все наоборот делать — все так, а я по-другому, для начала хотя бы, чтобы обезьяна ебнулась, понимаете ли, — закричал Рулон, и, изображая ебнувшуюся обезьяну, расслабив все тело, завалился на один бок. Жрицы, веселясь, тут же подхватили Мудреца, под бурные аплодисменты рулонитов возвращая его в исходное положение.
— А потом я подумал, как мой кот Мурзенька: «Да зачем мне все это нужно?» Я коту говорю: «Кот, смотри, у меня сотовый есть, ты хочешь сотовый?» — и, взяв сотовый телефон, Мудрец стал пихать его в морду Коту, который величественно сидел на подлокотнике кресла и только отворачивал голову от странного предмета, не понимая, что от него хотят. Рулониты прикалывались с такого шоу, радостно тыкая пальцами в Нараду, который прославился на весь Рулон-холл своей болезнью сотовых и джипов. Нарада же надулся и обиженно смотрел на всех, вместо того, чтобы посмеяться над собой и наконец-то расстаться со всей этой хуйней.
— Но кот меня не понимает, потому что у него нет ложной личности, ему что сотовый, что не сотовый, ему колбасы бы дали, Мурзик-то все понимает. И мы должны понять, что в нас существует такая обезьяна, попугай, который все копирует, всему подражает. Я увидел у всех зажигалку, и мне захотелось зажигалку, а нахрен мне зажигалка? Я не курю, зачем она мне, да у меня ее еще и отобрали бы, если бы она была, потом бы подошли и моей же зажигалкой мне волосы бы зажгли. Я так подумал немножко интеллектуальной частью интеллектуального центра: «Ну что я за обезьяна-то такая, увидел, что кто-то там зажигает, и мне понадобилась эта зажигалка, потом умом подумал, что будет, если у меня будет зажигалка. И я подумал: «А, нахрен мне эта зажигалка нужна». Смотрю, кошке не надо, а мне тогда зачем. Вот если бы мы всегда так себя видели, то это была бы уже работа интеллектуальной части интеллектуального центра. А как работает наша механическая часть? Это обезьяна и попугай: что-то услышал, не понял, что именно, а уже другим повторяет, уже учит других. Поэтому я стал смотреть и думать: «Да елки-палки, это что я буду попугаем». Стал думать над всем, что в жизни происходит, почему это или то в жизни происходит, почему люди поступают так или иначе, особенно себе, а почему я так поступаю, а почему тут я так поступаю, а зачем я так подумал, а зачем я это сделал. И так каждую свою реакцию я отслеживал, и я пришел в ужас: «Да я какой-то психопат, умалишенный».
«Так вот как я должен поступать, — снизошло вдруг озарение на Мудю, и он от волнения зачесался в жопе и в носу одновременно, — если уж Гуру Рулон считал себя психопатом и столько прикладывал усилий в работе над собой, так мне нужно пахать и пахать. А мне все некогда просветлевать: то я жрать захотел, то полениться, то пообижаться, то на голые жопы посмотреть. Н-да, теперь Мастер наглядно показал, что так я никогда не достигну Просветления».
— Я понял, что я — круглый дурак и громко захохотал, — продолжал глумиться над собой Гуру Рулон, показывая ученикам, как каждый из них должен смеяться над собой, не боясь расстаться со всем своим говном. — Это дело было на уроке, и учительница спрашивает: «В чем дело, почему ты хохочешь?» А я говорю: «Потому что я понял, что я дурак». Весь класс надо мной захохотал, значит, теперь мне легче.
— Оказалось, что людям трудно рассказывать про себя гадости, — неожиданно задел самую болезненную тему для рулонитов Мастер, ясно увидев, как каждый крепко держится за свое говно.
— В том-то и суть ложной личности, что человек всегда себя оправдывает во внутреннем диалоге. Обосрался, и он оправдывает себя — не успел добежать. «Ну, почему меня вовремя не отпустили, эх, товарищи, товарищи», — постоянно себя оправдывает вместо того, чтобы сказать, например: «Ну, вот я такой чучик дурной, не то съел, в жопе говно у меня не удержалось» — все нормально, ну, обосрался, ну, хорошо. Пробуждение начинается с того, что мы перестаем оправдывать себя и начинаем видеть весь позор нашего существования. Если мы видим весь позор нашего существования и приходим в ужас, значит, мы прозрели. Если мы видим, что мы никуда не идем, что мы крутимся по одному и тому же кругу, значит, мы прозрели, потому что все в нашей жизни повторяется. Успенский Гурджиева спрашивает: «А есть возвращения?» А Гурджиев говорит: «Да какие возвращения, у вас в этой жизни все повторяется, а вы о возвращениях все думаете, думайте об этой жизни». Поэтому мы не должны оправдывать себя, а должны видеть весь ужас и стыд нашего состояния. Если мы это сделали, значит, мы прозрели, значит, мы увидели себя реально, значит, мы начинаем изменяться.
«Ну вот, опять меня обосрали», — загрузился Нарада, почувствовав, что все сказанное касается его в большей степени, так как буквально вчера он приставал к Гуру Рулону с заумными вопросами о прошлых жизнях, о жизни после смерти, пытаясь убежать от самых настоящих духовных вопросов, которые его мучили: как не быть подкаблучником, как не быть маменькиным сынком и не бегать за жопой Синильги.
— Я однажды сидел в классе, тренировал волю и жидко обосрался, — снова стал весело про себя рассказывать Гуру Рулон, показывая пример ученикам, как нужно не бояться рассказывать о себе гадости, что это просто смешно, — и я начал себя оправдывать: «Ну, ладно, я же тренировал волю, это же хорошо». А потом думаю: «Ну, что за дурак, просто обосрался, значит, еще мало воли, еще плохо управляю своим инстинктивным центром, надо волю больше тренировать, я не могу справиться с собой, я обосрался в классе, ну, ничего, я не буду оправдываться. Виноват, исправлюсь, я вижу весь позор своего существования. И мы должны увидеть свой сон, мы должны понять, что мы спим глубоко, и нас удерживают во сне наши самооправдания, а это буфера, которые мешают. Возникает какой-то дискомфорт, и сразу начинаем оправдываться — буфера настроим и спим. Чем больше буферов, тем больше частей, части множатся, множатся. Каждое самооправдание множит все новые, новые части, и между ними никакого соприкосновения, и вот так получается дебил, — сказал Рулон, состроив рожу полного дебила. И все снова заблдели.
— А, если мы себя один раз не оправдали, второй раз не оправдали, то эти буфера начинают рушиться, и у нас возникает единое «я». Если нет буферов, значит, нет частей, нет частей, значит, возникает единое «я». И вот таким образом я и пришел к просветлению, теперь мы знаем, как это делается, нужно просто не оправдывать себя, а смотреть, как я обосрался сегодня: вот так, а еще так.
Поэтому, если мы видим весь стыд нашего существования, если мы пришли от себя в ужас, значит, мы уже все увидели верно, значит, просветление пошло, просветление началось. А когда мы уже пришли от себя в ужас, что дальше? А теперь этот ужас начинает нас изменять. Мы все время прятались от него, все время оправдывали себя, все время эту рефлексию подпитывали. Почему нам больно, когда нас кто-то ругает, когда мы попадаем в неудобную ситуацию, потому что мы помним, как мать нас в детстве шлепала по жопе, и теперь эта рефлексия в нас срабатывает просто от одной мысли, что нас осудят. Материны удары по жопе, ремень отца. Человеку стоит только о чем-то подумать, как тут же срабатывает рефлексия, и он сразу начинает оправдываться: «Нет, я хороший». И теперь вы можете вслух говорить: «Я хороший, я хороший», — стал Гуру Рулон утрировать состояние человека, желающего постоянно быть хорошим, — и похохотать немножко над собой, тогда ужас, возникший от видения самого себя, начнет вас изменять, и вы просветлеете. А если вы прячетесь от этого ужаса и стыда, то все, никакого просветления вам не видать, как своих ушей, потому что, что такое оправдание? Это ложь. Вы один раз себя обманули, второй раз обманули, третий раз себя оправдали — ложь множится, множится, и вы уже не видите ни себя, ни окружающий мир реально, одна ложь.
«А ведь это действительно страшно, — загрузился Гурун, выпучив глаза от волнения и заливая себе за шиворот сок, — как бы теперь постоянно помнить о том, что сказал Мудрец. А то ведь я такая неосознанная скотина, что стоит мне выйти сейчас с костра, как я все забуду и начну так же механично на все реагировать. Нет, я буду стараться изо всех сил эмоционально пережить то, что говорит Гуру Рулон и главное, сразу начну так действовать».
— И поэтому в Евангелии когда было сказано, Христос говорит: «Мой отец Бог, а ваш кто отец?» Они говорят: «Наш отец Авраам». А Христос говорит: «Ваш отец Дьявол, потому что вы сыны лжи, вы сотканы из лжи, и когда вы говорите ложь, говорите свое». И человек ничего не знает, кроме лжи. Почему? Потому что он всегда оправдывал себя, он никогда не пытался обвинить себя, смотреть на себя реально. И для того, чтобы мы реально видели себя, Мурзик разработал ряд фраз, которые вы сейчас повторяете: «Я, скотина, которая все время хочет оправдываться», «Одно из моих многочисленных «я», которое скоро исчезнет», «Я — результат стечения обстоятельств и вмонтированных в меня сумасбродных желаний», — хором вместе с Мудрецом стали повторять жрицы.
— И каждый должен осознанно повторять эти фразы. Но, если мы будем повторять их как попугаи, то они нам не помогут, мы должны осознавать: «Сейчас во мне говорит вот это одно только «я», которое вылезло в силу сложившихся обстоятельств, в силу того, что ударили кулаком по роже, а скоро оно может исчезнуть». У Сергея было «я», которое играло в индейцев. Когда он приехал к нам на дачу, мы говорим: «Ну, давай, поиграем в индейцев с тобой». А он говорит: «Ну, я уже совсем изменился, я другой человек». Он сказал нам, что это его «я», которое играло в индейцев, уже умерло, его уже нет. Он не понимает, что это игра. А человеку не плохо было бы знать, что все, что он делает — это игра, в которую он играет по стечению обстоятельств. И эти фразы нам могут здорово помочь, напоминать, чтобы мы не спали, чтобы мы не приписывали себе единого «я». Мы думаем: «У меня единое «я», я все могу, я все знаю». Но человек не может без страха, например, опоздать на работу, вовремя проснуться, не может без страха, без голода, без секса. Самое великое, что у людей есть — их амбиции, гордыня.
Но мы не должны быть автоматами, мы должны каждую вещь рассматривать с десяти сторон одновременно и осознавать себя хоть малость однажды с нескольких сторон. Потому что нужно несколько точек зрения. У нас даже два глаза, чтобы мы лучше видели, а точек зрения должно быть еще больше, чтобы глазы-ы-ы-ы нашего ума что-то видели, — снова стал придуриваться Гуру Рулон, коверкая слова и вращая глазами, как будто он искал глазы ума. — Без такой школы, без того, чтобы нам кто-то постоянно напоминал, мы ничего не можем. Если бы наш желудок нам не напоминал, что мы хотим есть, то мы бы сдохли с голоду, вот что было бы.
— Ха-ха-ха, — угорали веселые рулониты, только и успевая заглатывать в свои напоминающие о еде животы здоровые куски торта и мороженого.
— Человек не может помнить. Без голода он не может даже вспомнить, что хочет есть. И, не дай бог, если бы человек управлял своим инстинктивным центром, он бы забыл, как дышать и помер, потому что он ничего не помнит и всегда нуждается в том, чтобы кто-то ему напоминал через инстинктивный центр, через хороший подзатыльник, что же он должен делать, вот тогда он запомнит лучше. Почему? Потому что включится двигательный центр, инстинктивный, эмоциональный. Это будет более полное, более целостное переживание, будет работать сразу несколько центров. Старый Мазай разболтался в сарае. А теперь я пойду на заслуженных отдых, а вы продолжайте веселье, — сказал Гуру Рулон и, придуриваясь и дурачась под восторженные возгласы и аплодисменты учеников, направился к выходу, прихрамывая на одну ногу
Когда Мастер ушел, все внимание вновь переключилось на суперсоляриста Гуруна.
— А теперь, Гурун, настал миг твоего посвящения на тропу воина, дабы набравшись сил и храбрости, ты мог безжалостно расстаться с ложным образом себя, готов ли ты? — спросила его Аза.
— Г-г-г-о-о-тов, — заикаясь и еле слышно промямлил великорослый дурак.
Вся толпа рулонитов перешла в соседнюю комнату, где царил полумрак, горело несколько свечей, курились тибетские благовония, и играла знаменитая музыка Рулона «Смерть», которая в данный момент олицетворяла смерть ложной личности. Рулониты расселись замкнутым кругом. Гурун вышел в центр. Подошел Сантоша и плотным платком завязал ему глаза.
— Сейчас я буду вводить тебя в гипнотическое состояние сознания, а ты должен ярко представлять и имитировать все, что я буду говорить, — сказала чу-Чандра, выступавшая, как было запланировано по сценарию, гипнотизером.
— Ты — Великий Адепт, идущий путем просветления. Ты полон сил и решимости достичь высот освобождения от уз сансары и кармы, — начала чу-Чандра, — отрешившись от всей мирской суеты, ты покидаешь мир суи и отправляешься в поисках вечной страны Беловодья. Вот уже сорок дней без пищи и воды ты пробираешься по сугробам. Холодный пронизывающий ветер обжигает твое лицо, руки, сковывает твое тело, но духовный огонь, несмотря ни на что ведет тебя вперед и только вперед, — низким, устрашающим голосом говорила чу-Чандра. Все остальные начали подвывать под музыку, изображая, кто шакалов, кто вьюгу, кто отдаленные голоса людей. Гурун же пытался все глубже и глубже входить в состояние, изображая, как он сжимается от холода, как с трудом переставляет в сугробах уставшие ноги…
— И вот, ты начинаешь карабкаться по высокой горе, дабы добраться до заветной вершины. Сил уже почти нет, — с еще большей экспрессией буквально выкрикивала чу-Чандра, — но ты все равно идешь вверх, ты карабкаешься из последних сил.
Тут Гурун, упав на пол, стал ползать по нему, корябая пальцами, делая вид, что он лезет по снежной горе.
— И вот, наконец, еще один шаг и спасительная вершина достигнута, — торжественно произнесла чу-Чандра и придвинула к ногам Гуруна большой таз со снегом, но теперь уже натуральным. — Ступай, брат, — сказала она.
Гурун, шатаясь, поднялся на ноги и с помощью направляющих его с двух сторон Муди и Нарады босыми лапами залез в таз со снегом. Видимо такого прикола он не ожидал, потому как только снег обжег ему ноги, он содрогнулся всем телом и хотел тут же выпрыгнуть, но Муд с Нарадой не только его не пустили, но еще и надавили сверху на плечи, по щиколотку зарыв в сымпровизированном сугробе.
— И вот, стоя на вершине заветной горы, ты достиг освобождения, — продолжала тем временем чу-Чандра гонять образы, — ты находишься в Великом блаженстве.
Но по искривленной морде Гуруна трудно было разглядеть какое-либо блаженство, что создавало еще большее веселье.
«Ой, как холодно, — испытывал жуткий дискомфорт Гурун. — Господи, ну почему я такой ничтожный, ведь это просто игровая ситуация, а я не могу ее принять, а еще когда-то собирался по натуре лезть на Белуху. Да, легко воображать, что ты супермен, а тут просто не могу даже в снегу несколько минут постоять. Буду стараться хоть сейчас открыться Силе и стоически все переносить. Вон Миларепа как в снегу сидел и ничего, не умер, живого откопали в сугробах», — дав себе снова духовный настрой, Гурун стал пытаться войти в возвышенное состояние.
— Отныне ты достиг, — заявила чу-Чандра и сунула ему за шиворот комок снега и похлопала по спине, от чего Гуруна еще больше затрясло.
— Отныне ты воин, — продолжила Синильга, — и в сию минуту тебе вручается настоящее воинское обмундирование, подними же руки, брат, к небесам.
Гурун, ежась от холода, поднял скрюченные грабли вверх, и Нарада с Мудей стали напяливать на него очень узкую белую в бледно-розовый цветочек женскую комбинацию. Кое-как с треском комбинация была натянута на далеко неизящную, с талией метр на метр фигуру Гуруна. Мало того, что Гурун дрожал от холода, переступая с ноги на ногу, теперь он еще слегка задыхался. Когда же он попытался опустить руки, то комбинация безжалостно стала рваться еще больше. Не теряя времени, Вонь Подретузная в этот момент величественно надевала на лысую плешь шлем в виде прекрасных женский плавок с очаровательными кружевами вместо козырька. И когда шлем был одет, то уши Гуруна как раз попали в те самые отверстия, откуда обычно торчат женские ляжки. Увидев воина-президента в полном обмундировании, толпа рулонитов взорвалась бурными аплодисментами и радостными криками.
— Ну, раз ты у нас теперь в полном прикиде, — изрекла чу-Чандра, — теперь тебе осталось только испить Божественный напиток — Амриту. Если ты выпьешь его до дна, то станешь самым могущественным и прекрасным. Готов ли ты, брат? — устрашающе спросила чу-Чандра, посмотрев на съежившегося Гуруна в женской комбинации с трусами на голове, но не стала дожидаться ответа и продолжила.
— А впрочем, всем нам похуй, готов ты или нет, но Божественный напиток тебе испить придется. Пей, брат! — с этими словами чу-Чандра преподнесла Гуруну пиалу с неким месивом, которое любезно приготовили Мудя с Нарадой. В состав сего напитка входило: вода из туалетного бачка, мука, соль, перец, томатный соус, сахар, подсолнечное масло, соленые огурцы, прокисшее молоко и кусочки селедки.
Не успел Гурун сделать и одного глотка, как тут же подавился и блеванул на рядом стоявшую Чучу.
— Э-э-э, свинья, поосторожней, я тебя не просила меня угощать, — сказала чу-Чандра. — Давай, пей, пей!!!
Но Гуруну удалось сделать только еще пару глотков этого жуткого месива, и ему было достаточно.
Рулониты не могли удержаться от распирающего их смеха.
— Ну, Гурун, ты настоящий герой, — радостно сказала Вонь, подходя к имениннику с неким металлическим и, похоже, нелегким предметом в руках.
— За то, что ты достойно прошел все испытания, ты награждаешься медалью за отвагу, — с этими словами Вонь повесила на шею Гуруна железный блин от гантели. К счастью, блин-медаль оказалась на резинке, поэтому заставив и так еле стоявшего на своих двоих Гуруна согнуться пополам, она не упала ему на ноги, а отпружинив, подлетела вверх и до тех пор, пока занимала свое место, Гурун так и мотался вверх — вниз.
— Ну, а теперь, Гурун, в знак благодарности за полученные дары, — сквозь смех продолжила чу-Чандра, — склони свою голову. — И когда уже плохо что-либо соображающий Гурун наклонил свою тыкву в шлеме, то его длинный нос как раз уткнулся в миску с чем-то жидким и коричневым, а сверху на него посыпался мучной дождь. В этот момент сзади подошла Синильга и развязала Гуруну глаза. Но лучше бы она этого не делала, так как когда Гурун прозрел и увидел перед собой жидкий понос, то волна неописуемого отвращения охватила его.
— Фу, блядь, параша, нахуй, — в бешенстве заорал он, выпрыгнул из таза и, стряхивая с себя муку, стал тщательно снегом из таза вытирать со своего шнобеля понос, в который он залез минуту назад. Видя такое сильное отождествление, рулониты еще больше покатились со смеху. И только Гурун не мог допетрить, что же в этом смешного, когда его ебальник в говне.
— Ну, вы и идиоты, — исходился говняный воин, уже красный как рак от стыда, шатаясь туда-сюда по комнате в женской комбинации с трусами на башке и с железным блином на шее. Веселье было неописуемым.
Немного оправившись от смеха, чу-Чандра, наконец, кое-как изрекла:
— Ну, ты и придурок, Гурун. Посмотри, как дурачит тебя твое же собственное воображение. Раскрой пошире свои лупы и позырь, что это не говно, а просто кабачковая икра. И все снова закатились, видя недоуменную морду Гуруна.
— Да, действительно, икра, — стал он нюхать то, что было в миске. — Вот я дурак! — сказал дебил и заржал вместе со всеми.
— Смотрите, Гурун-то просветлевает, — заметил Сантоша.
Приняв эту фразу за комплимент, Гурун расплылся от удовольствия.
— Рано радуешься, Гурила, — сказала чу-Чандра, — тебе предстоит пройти еще несколько практик.
«Какая же я механичная машина, — подумал Гурун, стукнув себя по лбу, — стоит меня похвалить — так я сразу расплываюсь как свинья, стоит на меня накричать, так я сразу обижаюсь, сколько же можно быть таким зомби, никак не могу все время находиться в свидетеле. Ну, ничего, главное, пытаться. Сейчас еще будут какие-то практики, и я попробую с ними не отождествляться и культивировать духовную реакцию».
Тут зашел Гну, и в руках у него была доска с гвоздями, острым концом вверх, подобная той, на которых обычно лежат йоги.
— Говорят, Гурун, ты у нас йог и других учишь этому искусству, — спросил Гну, бросив на лысого недоверчивый взгляд.
— Кто говорит? — испуганно спросил Гурун, сжавшись от увиденной доски, тут же забыв о своем решении помнить себя.
— А не ты ли на своих, как ты там называешь, «тлеющих угольках», заставлял всех баб в каком-то, известном только тебе, потоке босыми ногами пройтись прямо по этим гвоздям? — спросила его Аза, указывая на доску, которую держал Гну.
— Да, и одна девчонка чуть с ума не сошла и прямо плюхнулась на эти гвозди, и потом ее кое-как отодрали, — бесилась Ксива.
— Да кого там одна, там вообще лужи крови были, — сказала Элен.
— В йога, значит, разыгрался, ну, а теперь давай проделай тот же трюк сам, — сказал Гну и поставил доску с гвоздями прямо перед Гуруном. Все рулониты засвистели, заорали, захлопали, призывая йога к действию.
«Ебать твою мать, откуда они и про это узнали — заиграло очко придурка, — вот это я влип, так влип…». Гурун весь напрягся, покраснел как рак, казалось, он вот — вот расплачется, но выхода другого не было. Наложив полные штаны, воин хуев поднялся и, задержав дыхание, быстро похуярил по гвоздям ногами. В эти мгновения его мысли полностью отключились, и он пережил легкий шок. А когда его лапы вновь ощутили под собой прочную основу в виде пола, Гурун заметил, что в некоторых местах все-таки проколол свои лапы, и оттуда теперь капала кровь.
— Ну, как понравилось? — с ухмылкой спросил Гну. Но в ответ Гурун только скривил морду, не в состоянии что-либо говорить.
— Да, теперь ты надолго запомнишь, как не надо делать и к чему приводит мания величия, — сделала вывод Элен.
— А ты знаешь, Гурун, — хитро посмотрев на него, сказал Аза, — у нас для тебя есть еще один подарок.
Но Гуруну после гвоздей все остальные практики теперь казались баловством, потому он никак не среагировал, а продолжал сидеть с осоловевшими зенками.
Показав всем большой красивый торт, Аза подошла к имениннику и захуярила им прямо ему в рожу.
— Это тебе память о «тлеющих угольках», — сказала она.
— Смотри, не подавись, — произнесла Ксива и вылила ему на голову пепси-колу.
Гуруну оставалось только слизывать со своей морды крем и обтекать сладкой водой. Тут же подбежал Сантоша и, щелкнув фотоаппаратом, увековечил знаменитый кадр. Веселье стояло бурное, один только Гурун почему-то не радовался.
«Теперь я понимаю, что значит: «как аукнется, так и откликнется» и что «все тайное всегда становится явным», — загрузился Гурила, — все-таки не полностью я тогда перед жрицами покаялся, вот и получил. Да, если не хочешь сознательно над собой работать и совершать эмоциональные усилия, то сама жизнь через конкретные ситуации будет учить тебя до тех пор, пока ты, наконец, не поймешь, что к чему. Это хорошо, что в Рулон-холле все объясняют и поддерживают, какими бы жестокими на первый взгляд практики не казались, просто иначе я бы не понял. А ведь, если бы я был сейчас где-нибудь на зоне или просто среди мышей, растоптали бы, уничтожили, и всем было бы наплевать на меня, — с горечью подумал Гурун, продолжая слизывать вкусный торт. — Пока сам не попробуешь, не поймешь».
— Ну, а в завершении, — выступила вперед Синильга, — у нас есть памятный талисман для Гуруна, — и повесила ему на шею прозрачный бутылек с какашкой.
— Но на сей раз это настоящее говно, правда только, собачье, — пояснила она, — пусть этот талисман напоминает тебе, кто ты есть на самом деле, тогда меньше будешь воображать, а больше реально видеть себя, и жить тогда будет тебе легко и радостно.
— Сильного соляра, короче говоря!!! — сказал Нандзя и поставил Гуруну поздравительную саечку. Все остальные тоже ломанулись поздравлять суперсоляриста, кто щелбанами, кто фофанами, кто пенделями. Гурун же с благоговением сжал в руках талисман и, получая поздравления, стал плакать, но теперь не от самосожаления, а от раскаяния за свое ничтожное существование, его душа стала очищаться, а в сердце на какое-то время воцарилась тишина и благодать.
Вот так закончился еще один день просветления в Рулон холле.