— Что, следим за весом, да? — спросил он. — Вот думаю табличку повесить: «Поставщик провизии полицейского участка Порт-Монро».
— Что еще за провизия?
— Ну, еда всякая, пища.
— А пишется как?
— «Про-ви-зи-я».
— Да иди ты.
Кэшин позавтракал на Открытом пляже, припарковался возле клуба спасателей, посмотрел, как два серфингиста штурмуют волны прибоя, взлетают вверх, словно диковинные люди-птицы на фоне бледного неба. Отхлебнул кофе. Торопиться было некуда. Пока расследовали дело Бургойна, Кендалл исполняла обязанности начальника участка. Карлу Векслеру это не нравилось, но зато сам он мог лягать заместителя, которого прислали из Кромарти, совсем зеленого юнца.
Так, Бургойн…
Брата его казнили японцы. Как можно интересоваться японской культурой, если твоего брата казнили японцы? Что это была за казнь — отсекли голову? Японский солдат вынул меч и одним ударом блеснувшей стали перерубили шею, так, что ли?
Потом, это чертово «Хладнокровное убийство». Каким образом Виллани пришел на ум Трумен Капоте? Он вряд ли даже кино видел — Виллани в кино не ходил. Да и книги вряд ли читал. «Как я до встречи с Рэем Сэррисом», — подумал Кэшин. Нет у него свободного времени на книжки.
До встречи с Рэем Сэррисом…
До встречи с Рэем Сэррисом Кэшин тоже понятия не имел о «Хладнокровном убийстве». Эту книгу ему принесла Винченция. Она изучала литературу на вечернем отделении. Он прочел этот роман запоем. Потом она дала ему «Песнь палача»[22] Нормана Мейлера, книгу примерно о том же времени. Он попросил ее купить еще что-нибудь Мейлера и стал владельцем подержанного экземпляра «Мертвых, умирающих и проклятых».[23]
— Все сплошь о смерти, — заметил он. — Наверное, я могу и о чем-то другом почитать.
— А ты все-таки попробуй, — ответила она. — Это не просто о смерти, а о бессмысленной смерти.
Шейна Дейба не должно было там быть. Ни при каком раскладе. Восторженный паренек, от одной мысли, что работает в убойном отделе, был готов делать все подряд, переться в любую даль, вкалывать чуть ли не двадцать три часа в сутки, да и потом вставать рано.
Думать о Шейне не имело смысла. Все равно ни к чему не придешь — ведь полицейских как только не убивали. Его запросто мог кокнуть и наркоман, и алкаш, до одури налакавшийся «Джека Дэниэлса». Такая работа.
Зазвонил мобильник.
— Джозеф? — раздался материнский голос.
— Да.
— Майкл позвонил. Я что-то волнуюсь.
— В чем дело?
— Говорил как-то…
— Как?
— Не как обычно.
— Откуда звонил?
— Из Мельбурна.
— Из своих полутора ванных?
— Не знаю я. Да и какая разница? — раздраженно бросила она.
— Так как он говорил?
— Подавленно. Никогда раньше не слышала.
— Подумаешь, подавленно. С кем не бывает. Жизнь — это ведь качели. То вверх, то вниз, и, только если повезет, чуть-чуть спокойно посидишь.
— Ерунду городишь, Джозеф. Я-то его знаю. Позвони ему, поговори.
— Ну и что я скажу? Привет, мать просила тебе позвонить? Мы не разговариваем. Мы вообще никогда не разговариваем.
В трубке стало тихо. Серфингист как раз взмыл в воздух и завис над своей доской. Миг — и человек с доской исчез за волной, как будто провалился в щель.
— Джо…
— Да.
— Я вам мама, а не мать. Я привела вас в этот мир. Сделаешь это для меня? Позвонишь?
— Давай номер.
— Не отключайся, я сейчас найду. Ручка есть?
Он записал номер в книжку, попрощался. Серфингист появился опять. «Попозже Майклу позвоню, — сказал себе Кэшин. — Выпить надо, а то и не сообразишь, что сказать. Ладно, поговорим, надо все же выяснить, какого хрена ему было нужно».
На главной улице Кэшин купил продукты: молоко, лук, морковь, полтыквы, четыре апельсина и связку бананов. Он сложил пакеты в машину, подошел к газетному киоску. Покупателей не было, только Сесиль Аддисон перелистывала какой-то журнал. Завидев Кэшина, она взяла со стенда другой.
— Ну как дела? — спросила она. — Что так долго?
— Следствие продолжается, — ответил Кэшин и взял «Вестник Кромарти». На первой полосе бросался в глаза заголовок:
— Нашли кого застройщиком назвать, — произнесла Сесиль. — Не человек — гиена. Вот Гитлер, тот застройщик был, да. И Европу хотел освоить, и Англию, и весь мир.
Кэшин давно усвоил, что, когда Сесиль заводилась, оставалось одно — помалкивать. Даже отвечать на вопросы было необязательно.
— Сто лет в устье не была, — продолжала Сесиль. — Мой отец, бывало, вырезал для нас бамбуковые палочки. Мы тогда были-то — от горшка два вершка. Там маленькая коса такая, ну, совсем небольшая, отлично можно этими палочками рисовать. Да что я говорю — ты сам туда сходи. Оставь свой «додж» в лагере «Товарищей» и минут двадцать пройдись пешком по дюнам — вот красота-то! Как будто целый день. Здорово, здорово, говорю тебе. — Она приостановилась, чтобы перевести дух. — Как думаешь, почему этот шакал Файф подкупает умеренных?
— Что-то я вас не совсем понял, миссис Аддисон.
Сесиль ткнула пальцем в газету:
— Вот, хоть плачь. Социалисты поговаривают, не разрешить ли Адриану Файфу строительство в устье Каменного ручья. Гостиница, площадка для гольфа, дома, бордель, казино — что душа пожелает. И вдобавок ко всему сегодня утром я узнаю, что моя фирма — моя фирма — работает на этого урода! Чего удивляться, что люди считают нас гиенами или того хуже.