— Да. Что там по Полларду?
— Его опознала женщина с той улицы, где находится зал. Он бывал там несколько раз, как-то с ребенком заходил. Нужно опросить примерно двадцать жертв. Компьютерщики зашиваются — там тысячи фотографий. Шансов у нас маловато, что уж говорить. Скажи спасибо, что он покойник. Как те подонки с наркотиками, которых мы все пытаемся оправдать.
— Ладно, я пас, — сказал Кэшин. — Домой пора, меня ведь в отпуск выперли. Кончен бал.
— Ну вот, а ты только начал опять втягиваться. Может, пора завязывать с этим переводом? Ты ведь уже оклемался.
— Нет уж, убойный отдел — это больше не мое, — ответил Кэшин. — Хватит с меня трупов. Пожалуй, только на мертвого Рэя Сэрриса посмотрел бы. И на Хопгуда. Для него я готов сделать исключение.
— Непрофессионально рассуждаешь. Уксусом пахло… А ты уверен?
— Да.
Виллани проводил его до лифта и сказал, глядя вглубь коридора:
— Должен сказать, на меня с этим делом сильно давили. И вел я себя совсем не лучшим образом. Нечем тут гордиться… В общем, я подумываю о переводе.
Кэшин не нашел, что ответить. Двери лифта открылись, и он тронул Виллани за плечо:
— Да ладно тебе… Главное, не зацикливайся.
Mобильник зазвонил, когда Кэшин еще был в городе. Он съехал на обочину и остановился.
— Шеф, это Фин. Звонил кадр из…
— Да, помню. Из Футскрея.
— Вы бы поговорили с ним, шеф.
— Не могу, Фин. Уже домой еду.
На улицах появлялось все больше машин — жители пригородов разъезжались по домам в своих джипах, фургонах, грузовиках.
— Ну, шеф велел у вас спросить, шеф…
— Ладно, рассказывай.
— В общем, это какой-то ненормальный. То и дело его совсем клинит, понимаете?
— Клинит?
— Ну да, на Полларде. Он знает Полларда и люто его ненавидит. Всех и вся ненавидит, заплевал там все, хоть щитом прикрывайся.
— Лет сколько?
— Да не старый еще. Так сразу не скажешь — голова бритая, зубы плохие, лет под сорок, я думаю… Проблемы с наркотиками есть точно.
— Заявление взяли?
— Шеф, какое там заявление! Он дверь разнес.
— Дверь разнес?
— Я пытался до него достучаться. Он сначала сидел себе спокойно, потом вскочил со стула как бешеный и давай по двери лупить! Шарахнул два раза, кулак в двери застрял. Кровищи было!
— Как зовут?
— Дэвид Винсент.
Кэшин шумно вздохнул:
— Где живет? Я тут рядом.
Финукейн дожидался его на улице, где стояли дома, облицованные ржавеющим сайдингом. Здешние машины тоже видали виды, а в маленьких дворах валялись никому не нужные рекламные газеты и журналы. Кэшин подошел, встал у окна машины, положил руки в карманы и спросил:
— Как думаешь, он обрадуется вашей новой встрече?
Финукейн почесал в затылке:
— Нет. Он уже послал меня по адресу. Но в принципе злится он не на меня, а на весь мир.
— Один живет?
— Вроде больше никого не видел.
— Ну, пошли.
Стучать пришлось долго. Но в конце концов хозяин открыл, и на Кэшина уставился глаз в сетке красных воспаленных прожилок.
— Мистер Винсент, — заговорил Финукейн, — старший офицер полиции хочет поговорить о том, что вас беспокоит.
Дверь приоткрылась шире — теперь были видны оба глаза и бледный нос, переломанный во многих местах и свернутый на сторону.
— Ни хрена меня не беспокоит, — сказал Винсент. — С чего ты взял?
— Можно войти, мистер Винсент? — спросил Кэшин.
— Отвалите. Я уже сказал, что хотел.
— Я так понял, вы знали Артура Полларда?
— Да, так и сказал по этой долбаной горячей линии. Фамилию назвал.
Кэшин любезно улыбнулся:
— Большое спасибо, мистер Винсент. Просто огромное спасибо. Нам только нужно еще кое-что узнать.