— Пал Палыч, ты в уме?
— M-м, вопрос дискуссионный.
— Значит, я получаю некий организм, произвожу какой-нибудь спектральный анализ и сообщаю: это Женя Жучкин с Малой Бронной?
— Примерно.
— Вообще, у вас с Шуриком наблюдались иждивенческие тенденции. Но чтобы до такой степени!
Без имени, без биографии. Очевидно, тот же бродяга — дошло до нее.
— А где обещанная фотография?
— У меня, но толку чуть. Он уже плетет новую легенду. С ним можно биться до скончания века!
— Но ты предлагаешь мне работать на пустом месте!
— Какое же пустое? Он прожил целую жизнь! Как существовал? Что делал? Ведь следы этого в нем есть. Например, говорит, что годами пьянствовал. А если у него печень новорожденного младенца?
— Признайся, в чем ты его подозреваешь?
— Думаю, самая крупная фигура из тех, с кем я сталкивался. — И добавил, сам изумленный: — Я его ненавижу…
— Павел, окстись!
Ну почему именно сегодня? Что за спех? Голова тупая, ни пол мыслишки не брезжит. Надо сказать, что не могу, что он обрушивает на меня дикую задачу. Ничего я не в силах изобрести. Да, так и скажу.
Но тут в ней испугалась женщина. Обмануть его веру? Оттолкнуть? Сколько в его нежности профессионального восхищения и сколько мужского?
— Сигареты есть?
Редко-редко Кибрит курила. Только при выездах на тяжелые происшествия. Кое-какая закалка была, душа уже не пятилась в панике от крови, от злодейства. Но вид зарубленной топором девушки все равно потрясал, и тут сигарета отвлекала. В горле першит. Проклятая простуда. Лечь бы сейчас, укрыться, свернуться в комочек. А Пал Палыч смирненько сидит, считает, что я мозгую насчет бродяги.
Она старательно затушила окурок.
— Попытаюсь что-нибудь наскрести. В чем его взяли? — спросила наобум.
— Кепка, сапоги. Куртка вроде ватника.
— Стеганая?
Стеганая. Стежки заглублены. Туда набивается грязь. Пыль. На куртке бывают пятна. Карманы есть.
Ну и что? Ворот есть, пуговицы есть. Рукава… Лечь на правый бок, под одеялом тепло, пластырь между лопаток не мешает, если не двигаться… Кепка, куртка, сапоги. Куртка. Пыль.
— Как криминалист люблю пыль, — сонно забубнила она. — Сохраняется в одежде, сколько ни чисти. Есть вещества с точной географией. Есть профессиональная пыль — алюминиевая, цементная, это — просто как справка с работы.
Да, но бродяга-то не работал — внутренне возразила себе.
— Если шатался по стране, то микроспоры местных растений — наверняка.
— Правильно, Зиночка, давай!
Сама себя загоняю в ловушку. Спросил бы он лучше про мое здоровье…
— А как у него со здоровьем?
— На вид — бык.
Знаменский прищурился, и Федотов-Лепко материализовался на фоне лабораторных шкафов. Литые плечи, грудь культуриста, лицо славянского склада, обманчиво открытое, обманчиво мягкое, без морщин, светлые волосы скрадывают первую седину. Обманчиво простецкие манеры, в середке холодная пружина, заведенная до предела. Знаменский коротко обрисовал.
— Бык, — повторила она. — Но бывают легкие аномалии. Связано с детством в горах, с химическим составом воды. Тут особенности ногтей, зубов, отклонения в деятельности желез… Он у тебя стриженый?
— Нет.
— Когда на производстве есть хлор, медь, кислоты, появляются микроскопические изменения в цвете волос. Пусть подарит прядь.
Опять я сбилась на производство.
— Зиночка, не хочется в открытую… Ладно, пошлю парикмахера, какую-нибудь медицинскую комиссию.
— Принесешь мне образцы его почерка.
Что бы еще? Еще…
— О! Дам тебе одного анатома. У него потрясающие таблицы по группам профессий. Он доказывает, что всякое занятие определенным образом влияет на мускулатуру, характер биотоков и нервные рефлексы.
— Если тебе удастся — твой раб навеки!
А если я сяду в лужу? То есть я запросто сяду в лужу!
Кушетка, обтянутая клеенкой, белые стены, белый же стол. Три массивных кресла и пальма в кадке.
Курносый врач немногим старше Томина вернул ему удостоверение МУРа.
— Меня интересует пациент, который был доставлен к вам 12 декабря с вокзала.
— Пациент невменяем. Что бы он ни натворил, пока он только больной.
— Расскажите, как он тут появился, как себя ведет — все по порядку. Я очень любопытен.
— Это свидетельствует о слабости тормозных процессов.
— Прискорбно слышать.
— Больного привезли в мое дежурство. Полная и, видимо, внезапная потеря памяти. Вначале он был дезориентирован — не понимал, где находится, кто перед ним. С большим трудом мы купировали приступ. Теперь пациент разбирается в обстановке и в общих чертах осознает свое положение. Что касается прошлого — абсолютный провал. Не удалось вернуть ему даже профессиональные навыки.