Стас перебирается ко мне на диван и крепко-крепко обнимает горячими сильными руками. Ждет, когда я выплачусь и успокоюсь. Мелко-мелко целует мои волосы. Я затихаю от долгожданной нежности. Засыпаю, как когда-то, положив голову на его плечо, и на грани яви и сна ловлю тихую мысль: «Господи, как хорошо!»
– Козел! – Стас яростно хлопает дверью, вернувшись с работы.
– Кто козел? – любопытствую я.
– Глебаня.
– Вот те раз! – искренне изумляюсь я. – Что-то случилось?
– Откуда этот урод свалился на мою голову?
– Да он же твой закадычный приятель еще со школьной скамьи! Что, не поделили что-то?
– Хапуга! За нос меня водит.
Садимся ужинать. Стас негодует:
– Сунулся в финансовые документы втихаря от него. Смотрю, – деньги прикарманивает. Приличная сумма набегает. Что делать – не знаю. В лицо все высказать? Ментами пригрозить?
– Поговорить. Просто поговорить, нормальным тоном.
– Да ни хрена он не поймет! Он зарывается. Морда наглая. Кажется, что он скоро будет смеяться надо мной не за спиной, а в лицо.
Стас швыряет вилку, подходит к окну, закуривает. Я внимательно смотрю на него, Это что-то совсем уж новенькое.
– Ну что ты так смотришь? – раздражается муж.
– Я тебя таким не помню.
– Заладила «помню – не помню», «помнишь – не помнишь»!- взрывается Стас. – Ничегошеньки я не помню! Только твои рассказы о нас. А сами картинки – не помню! Запахи не помню, лица, звуки – ничего нет! Как магнитофонная лента – затерли, только треск стоит.
Я подхожу к Стасу и бережно обнимаю его.
Он утыкается мне лицом в ключицу, сильно стискивает плечи.
Молчим.
Остываем.
– Света, у тебя остались духи, которыми ты пользовалась, когда я за тобой ухаживал? – вдруг спрашивает Стас.
– Нет.
– А какие они были, помнишь?
– Конечно.
– А музыка? Свет, какая была музыка, когда мы с тобой первый раз занимались любовью?
– Не до музыки нам было. Перепились, упали в кровать.
Стас поднимает лицо:
– Какая страсть!
– Не надо, Стас…
– Слушаю тебя порой и думаю: как же ты со мной жила все это время? Маменькин сынок, тридцать лет, а своего ума не нажил, все чужим пользовался…
– Глупенький, – я тихо глажу его голову. – Мне было с тобой хорошо. Ты – ласковый, нежный, терпеливый… Ты даже не представляешь, какой ты терпеливый. Я за тобой, как за каменной стеной. Ты – самый лучший… Я так тебе завидую! У тебя есть дело, любимое дело, призвание. И ничем это призвание из тебя невозможно выбить. А у меня никакого якоря в жизни… Мой якорь – семья.
Вижу, как подозрительно влажно блестят его глаза:
– Светка, ближе тебя у меня никого нет…
– У меня тоже…
И это чистая правда.
…Мне уютно. Мой подбородок точно ложится в ямку над ключицей Стаса. Мы смотрим в темноту.
– Мне хорошо, – тихо шепчу я.
Он целует меня в пробор.
– Света, привези дочку, – просит Стас. – Я скучаю по ней.
– Правда?
– Она маленькая и беспомощная.
– Ну что ты! Она большая и сильная. Может запросто вырвать клок волос из твоей шевелюры,
– Я помню чувство тревоги за дочь. Причины тревоги не помню. А само чувство давит.
Настроение мое гаснет.
– А что еще ты помнишь? – осторожно спрашиваю я.
– Помню, что когда она родилась, я был счастлив.
– Да, ты был очень счастлив, – подтверждаю я. – Два часа торчал под окнами роддома. Нос у тебя на ветру стал красный-красный. Сам похмельный, с бутылкой пива. Я тебе дочку в окошко показала, и ты заплакал.
Стас целует меня в ухо. Сейчас я не хочу, чтобы к нему вернулась память. Но я хочу, чтобы он вспомнил свою любовь ко мне. Любовь – и только лишь,
– А про поезд помнишь что-нибудь? – осторожно спрашиваю я.