Между тем в семье Дороховых назревали совсем не предвиденные события. Как-то днем, направляясь домой обедать, Саша встретил по дороге отца. Тот обрадовался:
— Кстати! Хочу поговорить с тобой, сынок, с глазу на глаз, чтобы мать не тревожить.
Они прошли в сквер, сели на скамейку. Дорохов-старший закурил.
— Ты газеты-то читаешь? Знаешь, что в мире делается?
— Да, кое-что… И не только из газет. Недавно в управлении лекцию о международном положении слушали… Гитлер решил под себя Европу подмять, и про затею японцев на Дальнем Востоке. Думаешь, воевать будем?
— К тому идет, сынок. Неспокойно в мире. Видимо, и наше правительство решило Красную Армию в боевую готовность приводить. Началась большая пертурбация в войсках. — Дмитрий Дорохов загасил папиросу, бросил окурок в урну, похлопал по плечу сына. — Назначили меня командиром батальона в учебный полк, придется переезжать.
— Как переезжать? Куда?
— Ты пока матери не говори. Съезжу, устроюсь и заберу ее. Беспокоюсь, как ты тут жить будешь? Эту нашу квартиру придется сдать. На мое место другой приедет.
Саша изменился в лице, погрустнел, но сдержался.
— Ладно, батя, обо мне не горюй… Как-нибудь… Я же при деле. Поговорю с начальством, посоветуюсь с ребятами, найдем что-нибудь.
— Может, тебе перевод попросить? Да вместе с нами?
— Что ты, отец! А если тебя из учебного полка да еще куда, и мне так и ездить за тобой хвостом?
— Ну смотри, человек ты теперь взрослый, когда-никогда все равно нужно начинать жить самостоятельно. Мать-то не тревожь пока. Иди домой, а мне тут еще кое-куда заглянуть надо.
Вскоре отец уехал, и Саше пришлось рассказать Фомину о том, какие затруднения с жильем его ожидают. Михаил Николаевич привычно пригладил волосы, что он делал всякий раз, когда что-то обдумывал, пообещал:
— Есть тут один вариант, я с Иваном Ивановичем посоветуюсь.
На следующий день утром Фомин позвал Сашу пройтись с ним.
— Понимаешь, есть одна комнатушка, но не очень приятная. В общем, посмотрим, а потом решим.
Они прошли базар, свернули в переулок без названия и подошли к низкому, длинному дому. Вошли в покосившиеся, незакрывающиеся ворота и с внутренней стороны дома увидели несколько ветхих крылец, ведущих в отдельные квартиры. На одной двери висел большой заржавленный замок, а на нем кусок фанеры с красной сургучной печатью. Фомин сломал печать, открыл ключом замок и ввел Сашу. Маленькая передняя, видно, служила и кухней и прихожей, за ней дверь вела в пустую небольшую комнату, оклеенную обшарпанными обоями. Одно-единственное окно выходило на улицу.
Михаил Николаевич открыл форточку, распахнул входную дверь, вытянул задвижку из трубы небольшой печки, и тяжелый сырой воздух быстро протянуло сквозняком.
— Если сделать ремонт, то жить можно. Думаю, дадут тебе ордер на эту клеть.
Саша походил по комнате, вернулся в прихожую, а Фомин словно отгадал его мысли.
— С ремонтом я тебе помогу. Тут плотнику да маляру на пару дней работы.
— Согласен, — вздохнул Саша, — кое-какие вещички мне мать оставит.
— Согласен-то ты согласен, но, прежде чем ордер просить, я тебе кое-что скажу. Жила в этой комнате одна старуха. Ну, не старуха, а пожилая женщина. Знакомых у нее было ужас сколько — от Красноярска до Хабаровска, и все везли ей гостинцы. А она эти гостинцы на базар таскала, благо тут рядом. В прошлом году, незадолго до твоего прихода, мы ее вместе с одной группой за очень большие подарки упрятали в тюрьму. Суд вещи ее конфисковал, а немного погодя, уже в лагере, она преставилась.
— Как это преставилась? — удивился Саша.
— Так. Отдала богу душу. Поэтому, прежде чем решить, будешь ли ты тут жить, я должен тебя предупредить, что квартира эта долгое время была воровским притоном и краденое сюда валом везли.
— Ремонт сделаем, побелим, покрасим. Стены-то не виноваты, — ответил Саша.
Когда квартиру привели в пристойный вид, мать Саши сшила на окно занавеску, над кроватью повесила простенький коврик, разостлала половики и, уезжая к отцу, все наказывала:
— Ты уже взрослый, сынок, чистоту поддерживай. По мелочишке что сам постирай, что большое — к китайцам в прачечную снеси. Грязь да беспорядок не разводи, она с полу в душу въедается. Жениться без моего позволения и не вздумай.
— Не до женитьбы мне, мама. Кроме спортзала да управления, нигде и не бываю. Ни на рыбалку, ни на охоту не могу выбраться. Какая уж тут женитьба! Выспаться некогда, а тут еще в комитете комсомола отругали, что общественной работой не занимаюсь, и прикрепили к группе бригадмила медицинского института.
— Куда прикрепили? — не поняла мать.
— В институтском общежитии на Четвертой Советской организовали из студентов бригаду содействия милиции. Ну, меня послали помочь им наладить работу. Придется теперь в перерыв к этим студентам бегать. Они хотят в своем районе порядок навести, чтобы хулиганства там или драк не было.
— Что же они, твои начальники, смотрят? Когда же отдыхать-то будешь?
— Ну, не каждый же день я туда ходить буду. А комсомольцы, что в бригадмил пошли, тоже ведь свое свободное время на общественное дело тратят.
— Что ж, в этом бригадмиле и девушки есть?
— Есть, мама, медички, будущие врачи.
— Ну вот и оженит тебя какая-нибудь.
— Ну, это мы еще посмотрим…
Мать уехала к отцу, и Саша поселился в своей собственной квартире. Первое ощущение от самостоятельности было каким-то неясным, странным. В маленькой квартире все было его собственным. Хочет — поставит стул в один угол, хочет — в другой. Вздумает топить печь — и затопит. Может лежать в постели поверх одеяла, не раздеваясь. Может совсем не спать и читать хоть до утра. Самостоятельность неожиданно приносила радость, но иногда чуть-чуть щемило сердце: нет рядом отца, исчезла ворчливая заботливость матери, остался он, Сашка, совсем один…
Но предаваться одиночеству в своей новой квартире ему не пришлось. Вскоре после того как он сюда перебрался, под утро его разбудил стук в окошко. Он подумал, что вызывают на работу. Подошел к окну, попытался рассмотреть, кто там, но в серой мгле был виден только размытый силуэт человека. Саша натянул брюки и пошел открывать. Едва отодвинул засов, как увидел незнакомого мужчину с двумя чемоданами в руках. Ни слова не говоря, мужчина внес с прихожую чемоданы, оглядел Сашу, велел эти чемоданы прибрать и, буркнув, что на извозчике у него еще кое-что осталось, вышел. Саша метнулся в комнату, выхватил из кармана пальто пистолет, собрался идти встречать гостя, но тот появился сам с большим тюком, запакованным в рогожный мешок. Бросив его, ругнулся на Сашку, что не прибрал чемоданы, занес их в квартиру, закрыл на засов входную дверь и шепотом спросил:
— Где сама-то?
— А сегодня не ночевала, — нашелся Саша.
Он успел натянуть сапоги, правда без портянок, и набросил пиджак. Зажег электричество. Мужичонка был не из крупных. Оглядывая новую обстановку, он, видно, сообразил, что в притоне произошли какие-то изменения. Саша тоже понял, что медлить нельзя, наставил оружие:
— Подними-ка, гостюшка, руки да стань лицом к стене. — Сам прижал пистолет к бедру, чтобы этот неизвестный случайно у него не выбил оружие, а левой рукой обыскал карманы, вытащил тощий бумажник, отобрал небольшой складной нож.
Оружия у незнакомца не оказалось. Не одеваясь, Дорохов вытащил гостя во двор и подумал, как быть с дверью. Пока начнет возиться с замком, этот тип сбежит. Решил оставить квартиру открытой.
— Идем, тут недалеко. Побежишь — застрелю.
До управления они шли молча. Дежурный с полуслова понял Сашу.
— Пойдем вместе, надо посмотреть, что он тебе привез, и акт составить. Оглядев комнату, Саша убедился, что к нему никто не заходил. По распоряжению дежурного пригласил в понятые соседку. Вещей оказалось много. Все новые, видно, только что из магазина. На большей части сохранились этикетки. Понятая даже перекрестилась.
— Ну, слава богу, в нашем дворе свой милиционер завелся. Теперь хоть вздохнем спокойно. Та ведьма, чуть что не так, грозилась. Весь двор в страхе держала. Пускай ей в аду черти лишнего ковшика смолы не пожалеют.
Задержанный вел себя на удивление тихо. Он словно смирился со своей участью и только дважды попросил воды. Вскоре выяснилось, что прибыл он издалека, из города Петровск-Забайкальска Читинской области, где обчистил магазин.
Как говорится, лиха беда начало. Дней через десять Саша, придя домой поздно ночью, под навесом крыльца споткнулся о большой узел с охапкой сложенной одежды. Он вернулся в управление, застал Андрея Нефедова, еще не успевшего уйти домой, и пригласил его к себе. Под утро они вдвоем задержали приезжих квартирных воров, которые явились к «хозяйке» за расчетом.
Сослуживцы смеялись, что теперь учеба по розыскной работе у Саши Дорохова идет без отрыва от дома.
Жизнь шла своим чередом.
В те дни необычное торжество охватило город. Праздновали победу при Халхин-Голе.
На заводах вспыхивали митинги, по улицам шагали демонстранты.
Радовались все бурно, весело. Пионеры в красных галстуках салютовали встречным военным, не стесняясь, просили показать новенькие ордена. Никто не знал, что это всего лишь малая война и совсем не за горами та, огромная, что своей тяжестью вот-вот обрушится на плечи всего народа…
Дорохов особенно радовался за отца, успевшего побывать со своим батальоном на Халхин-Голе. Он написал, что жив, здоров и все обстоит благополучно. В газетах, по радио рассказывалось о том, как доблестная Красная Армия вместе с монгольскими войсками разгромила шестую Квантунскую армию японских самураев.
Вместе с другими работниками уголовного розыска Саша выходил на вокзал встречать героев Халхин-Гола.
На привокзальной площади собралась масса народа. И когда пришел поезд и из мягкого вагона вышли командиры, люди их подхватили на руки и бережно понесли. Что говорили на митинге, Саша не слышал, так как стоял далеко, но зато сам, своими глазами видел щуплого парня, ничуть не старше его, Сашки, у которого на гимнастерке блестела настоящая Звезда Героя Советского Союза. Живой герой — и Саша видел его собственными глазами!
Но радостное состояние омрачила беда. Тяжело ранили Степу Колесова. Трое оставшихся практикантов — Нефедов, Боровик и Дорохов — собрались в кабинете у Фомина, и Нефедов — при нем все это произошло — стал рассказывать:
— Послал Картинский меня со Степой сегодня утром одного цыгана притащить в управление — Кольку Волбенко. Ему недавно восемнадцать исполнилось. Он у нас в уголовном розыске до этого раза три был. По делу рябого — того самого, помните? Так вот, этот Волбенко, от кого, мы так и не знаем, получал паспорта на лошадей и перепродавал их в шайку рябого. Но не самому, а кому-то из участников. С этими паспортами они и сбывали лошадей — в Черемхово, на Байкале. Волбенко мы могли бы взять, но Картинский захотел добраться до того, кто эти паспорта достает, вот и решил Волбенко не арестовывать.
Ну а сегодня утром Картинский говорит: «Идите разыщите Николая Волбенко. Поговорю с ним в последний раз. Может, все-таки одумается». Подошли мы к дому, Степан и говорит мне: «Я этого Волбенко прошлый раз упустил. Постучался в дверь, а он в окно — и только пятками засверкал. Теперь ты стучи в дверь, а я сзади, за дом зайду». Постучал. Мать Колькина стала расспрашивать, кто, да что, да зачем. А я вижу, Колька этот в окошко на меня глянул. Ну, думаю, дома, значит, не зря грязь месили. А дождь так и льет. Слышу, загремели крючки, засовы дверные. Только зашел в сенцы, а на улице выстрел, другой. Бросился я во двор, смотрю, Степа и Колька по грязи катаются. Волбенко хочет вырваться, а Степа обхватил его обеими руками, лежит под ним и не пускает. Скрутил я цыгана ремнем, а Степан подняться не может, просит: «Посмотри, что у меня с животом». Расстегнул я пальто, пиджак, а у него вся рубашка в крови. Схватил его — и в дом. Пуля ему в левый бок попала. Перетянул полотенцем. Соседа послал «скорую» вызвать. Врач говорит, плохо: крови много потерял. Но Степа даже не стонал. В больницу его отвезли. Мы с Картинским туда ездили. Сказали, что полостная операция и еще не закончили.
В первый раз ребята видели Нефедова таким растерянным.
— Цыган-то ушел? — не вытерпел Саша.
— Нет. Я же его хорошо связал… Позже под окном нашли мы ржавый смит-вессон, в нем один патрон остался. Колька говорит, выстрелил со страху, боялся, что арестуют.
— Где он, этот Волбенко? Пойду на него взгляну, — решил Боровик.
— Не пустят, — вздохнул Андрей. — Его сам Чертов вместе с прокурором допрашивают.
Только через неделю им разрешили навестить Колесова. В палате было еще два послеоперационных больных, и ребята сразу Степана не узнали. Он лежал на спине и при их появлении с трудом повернулся на правый бок. Изменился он страшно: нос заострился, глаза провалились, серая с желтизной кожа обтянула лоб и скулы. Увидев печальные лица практикантов, Степан виновато улыбнулся.
— Кажется, выкарабкаюсь. Вот только двух ребер будет недоставать. Видно, опять в учителя придется податься…
Медицинская сестра отобрала у ребят гостинцы и выпроводила из палаты. В больничном сквере они уселись на скамейку.
— Жаль Степу, — вздохнул Андрей. — Хирург говорит, если бы на три пальца выше попало, никто бы его не спас. Там знаете какая пуля была? Как на медведя — прямо жакан! И тоже свинцовая. Хорошо, хоть живой остался.
— Ребята, а что это Степан про учителей вспомнил? — спросил Боровик.
— А то, что теперь ему в розыске делать нечего. Слышал, как Иван Иванович говорил, что Степка на всю жизнь инвалид. Спишут его на пенсию. — Саша вздохнул.
— Андрей, а что, у Степана оружия не было? Почему не стрелял?
— Поправится, спросим. Я думаю, пожалел он этого дурака. Первый раз Волбенко куда-то вверх выстрелил. Степан кинулся к нему, выбил револьвер, а эта старая американская пушка, падая, второй раз сама по себе пальнула. Видно, зацепилась за что-то, а может, ударилась.
Саша, нагнувшись, чертил прутиком на земле узоры. Сквозь зубы, не поднимая головы, он процедил:
— Шульгин говорил, что в розыске мало научиться работать, нужно еще и суметь выжить да при этом остаться человеком. Степе-то куда проще было шлепнуть Волбенко, а он на револьвер кинулся. Спастись не сумел, но человеком остался.
— Болтовня все это. Слова пустые, — разозлился Боровик. — Степка остался калекой, таким же, как твой Шульгин. Стрелять в них, сволочей, надо первым.
Нефедов посмотрел на приятеля, вздохнул:
— Дурак ты, Анатолий! Понял?
В управлении Фомин расспросил Сашу о здоровье Колесова и пообещал:
— Зайду, проведаю парня. Пока здоровый, каждому нужен, а вот случится такое, за работой да беготней разной недосуг зайти к товарищу. Так что ты, Саша, не забывай, заглядывай в больницу. Там Степану теперь долго жить придется. А лежать одному тошно, я-то знаю.
Через несколько дней, когда Саша был в кабинете один, раздался телефонный звонок. Какой-то мужчина басом с хрипотцой попросил Фомина. Дорохов ответил, что Михаил Николаевич в управлении, но куда-то вышел.
— Слушай, друг! Передай Фомину, чтобы не уходил. Пусть ждет… Хочу его видеть, скоро приду. Скажи, что звонил Олег.
Едва появился дядя Миша, как Сашка слово в слово передал просьбу Олега.
— Какой Олег? — удивился Фомин.
— Фамилию не назвал, сказал, что придет. Голос у него какой-то простуженный.
— Значит, вернулся наш геолог, — решил Фомин. — Вот что, Саша, ты тоже будь на месте. Познакомлю с интересным человеком.
Днем появился Олег. Высокий, худой и не просто загорелый, а продубленный на ветре, солнце и стуже. Долго обнимал Фомина, приветливо поздоровался с Сашей. Оба приятеля засыпали друг друга вопросами. Михаил Николаевич Саше объяснил:
— Олег работал у нас в розыске. Не знаю почему и за какие заслуги, горком партии направил его на учебу в геологический. Окончил и вот теперь шляется по тайге в обнимку с медведями, золото ищет.
— Что золото! — вздохнул Олег. — Молибден сейчас куда нужнее. Молибден — это крепкая сталь, и не какая-нибудь, а броневая. Его-то мы и ищем. Вот послушайте, мужики, что сейчас в тайге делается. Несколько партий ведут разведку для будущей трассы. От Байкала к Амуру пройдет новая железная дорога. Вторая, и по самым заповедным местам, на четыреста — пятьсот километров севернее нашей магистрали. Вы не представляете, сколько там, в земле, всякого добра. А как изменятся те края? Возникнут новые рудники, построят заводы, вырастут города, расцветет самая глухая тайга. А ты, Михаил, говоришь, золото. Да там его знаешь сколько? — Олег достал из полевой сумки сложенную вчетверо кальку и показал обоим жирный, черный пунктир, протянувшийся от Байкала к Амуру через реки, болота и горные перевалы. Саша прочел название, четко выписанное вверху кальки: «БАМтранспроект».
— Вот в зоне будущей Байкало-Амурской железной дороги мы, геологи, все и рыскаем. Чего, брат, там только нет: железо, уголь, нефть, розовый мрамор!.. А вам бы только золото!
— Когда же это будет?
— Думаю, Миша, через несколько лет закипит работа. Проведут изыскания по всей трассе, утвердят и начнут строить.