К концу 1938 года Иркутский уголовный розыск замучили квартирные кражи. Работники буквально сбились с ног, разыскивая воров.
Однажды Фомин вернулся в управление к концу рабочего дня с молодой женщиной. Саша сидел за своим столом и приводил в порядок кое-какие накопившиеся материалы, взглянул на вошедшую вместе с Фоминым женщину и просто оторопел. Это была красавица, да какая! Он еще и не видел таких, даже в кино. Она сняла и небрежно бросила на стул беличью шубку, поправив красиво уложенные золотистые локоны, достала из кармана жакета ослепляющей белизны платок, и по комнате распространился тонкий запах духов. В довершение всего, усевшись возле стола Фомина, вынула из сумки пачку дорогих папирос «Пушки» и не торопясь закурила.
Дорохов не мог оторвать от незнакомки глаз.
— Саша, быстро, — привел его в чувство голос Фомина, — двух понятых, обязательно женщин, и Тамару Бледнову — секретаршу прокурора.
Дорохов уже знал, что кабинет прокурора по надзору за милицией был тут же, в их управлении. Его секретаря, Тамару Бледнову, работники угрозыска часто привлекали к участию в задержаниях, обысках и других операциях.
Когда Саша вернулся, в комнате был уже Попов. Он разговаривал с женщиной.
Саша слушал и не верил своим ушам: такая красавица, столько обаяния — и, оказывается, рецидивистка…
— Тебе, Ольга, мудрить нечего. Рассказывай сама, а главное — вещи верни. Пятый срок за квартирные кражи отбыла, а все тебе неймется. Что же, так и будешь всю жизнь по тюрьмам и лагерям скитаться? Женщина ты видная, да и не молода уж. Четвертый десяток разменяла. Семьей пора обзаводиться да детишками. Сколько на свободе?
— Скоро месяц. — Женщина взяла новую папиросу.
— Ну вот, и прошлый раз на свободе была полтора месяца, а до этого мы взяли тебя через неделю, как ты домой вернулась.
— Уехать я хотела, Иван Иванович. Туда, где меня никто не знает.
— Э, милая! Уехать мало. Вот еще б воровать бросила. — Повернувшись к Бледновой, попросил: — Тамарочка! Самый тщательный обыск, и в присутствии понятых.
Попов, Фомин и Дорохов вышли из кабинета. После личного обыска на столе у Михаила Николаевича оказалась пачка денег, несколько золотых колец, две пары сережек с камнями и целая связка ключей. Фомин записал все в протокол и, поблагодарив, отпустил понятых.
— Ольга, не тяни. Слышала, что Попов сказал? Нужно вернуть людям вещи. Я ведь знаю, что ты их никуда не успела деть.
— Ничего у меня нет, — нехотя ответила задержанная. — Не воровала на этот раз.
— Но ведь кольца, серьги да и деньги — с этих краж?
— Мне их подарили знакомые.
— Не надо, Ольга! Не морочь мне голову, да и себе тоже. Все равно вещи вернешь…
Саша сидел словно завороженный, чуть ли не с открытым ртом. Нет, он не мог поверить, что эта обаятельная женщина — воровка! Ему казалось, что Фомин ошибается, а Ольга говорит правду.
На столе Фомина зазвонил телефон. Он с кем-то переговорил и заторопился.
— Саша, ты днем обедал? Ну и отлично. Побудь с ней часок, а мне надо идти. Тебе, Ольга, советую подумать. Вот бумага, вот ручка — пиши. Пиши сама. Про все кражи. И главное, начни с того, что хочешь вернуть пострадавшим вещи. Зачтут тебе это в суде и, может быть, срок сбавят.
Фомин быстро вышел. Дорохов поудобнее уселся и, не зная, с чего начать разговор, молчал. Прищурив большие черные глаза, женщина, не стесняясь, в упор рассматривала своего стража. «Наверное, именно такие глаза и называют очами», — подумалось Саше.
— Что-то раньше я вас здесь не видела. Вы недавно в уголовке?
— Скоро два месяца, — солидно ответил Саша, поправляя скрипучую, еще не обмявшуюся кобуру.
Он встал, прошелся по кабинету, сел за стол Фомина.
— Вам, Ольга… — Замявшись, Дорохов взглянул в протокол. — Вам, Ольга Иннокентьевна, наверное, нужно вернуть вещи, ну, те, что вы взяли в квартирах.
Сказать «украли» он постеснялся. Саша не мог избавиться от мысли, что произошла какая-то путаница. И от этого ему было не по себе. Он стеснялся взглянуть ей в глаза и не заметил, что красотка исподволь за ним наблюдает. Не видел, как на ее лице промелькнула озорная улыбка. И женщина вдруг стала серьезной. Словно собираясь с силами, тяжко вздохнула и тихо, застенчиво заговорила.
— Как отдать-то? Как? Стыдно мне, стыдно. Ехала из лагеря, в поезде познакомилась с инженером, он домой в Иркутск из командировки возвращался. Понравилась я ему. Собирался жениться. Я ведь не сказала, что воровка, ну а он за порядочную принял. Я к нему тоже привязалась. Вещи-то все у него в квартире. Сказала, что все это мое, и он поверил. А теперь такой позор! Нет, не могу. Пусть судят, дают самый большой срок. Не хочу хорошего человека позорить. — Ольга откинулась на спинку стула и разрыдалась.
Саша сидел нахохлившись, не зная, что предпринять. Ему еще больше стало жаль Ольгу, а заодно и того инженера. Вдруг он предложил:
— Идемте, Ольга Иннокентьевна, к Попову, вы все ему расскажете, а он придумает, как не обидеть вашего инженера.
— Попов? Что вы, гражданин уполномоченный! Ему наплевать на мою любовь. Наплевать на инженера. Знаю я Ивана Ивановича получше вас. Он меня два раза арестовывал. — Ольга замялась и доверительно, шепотом предложила: — Вот если бы можно было сделать так: взять у инженера на квартире два чемодана, пока нет его дома, и уйти. Я бы ему записку написала, что уехала, ну разлюбила, что ли. Живет он тут недалеко, на Кругобайкальской.
Дорохов решительно поднялся, пододвинул Ольге чистую бумагу.
— Пишите заявление, что хотите добровольно выдать украденные вещи, и пойдемте.
— С вами, вдвоем? — стрельнула глазами Ольга.
— Со мной.
— Согласна.
Ольга быстро написала заявление, расписалась. Надела шубку, накинула платок, подождала, пока Дорохов натянул свою собачью дошку, и вместе с ним вышла в коридор. Вахтер недовольно крякнул, когда Дорохов, предъявив ему свое удостоверение, небрежным тоном объявил:
— Задержанная со мной.
Подходил к концу декабрь, и на улице лютовал мороз. «Не иначе как за сорок», — решил Саша. Заметив извозчика, подошел, отстегнул меховую полость, прикрывавшую легковые санки, и усадил Ольгу. Ему хотелось поскорее вернуться в управление с заветными чемоданами. Дорохов знал, что сотрудникам уголовного розыска выдают специальные талоны для езды на извозчиках. Потом эти талоны финчасть управления принимала к оплате от владельцев выездов. Но таких талонов Дорохов еще не получал, и, усаживаясь в санки, он мысленно подсчитал имевшиеся при нем деньги. Утром мать дала ему трешку — на всю шестидневку. Днем он проел сорок копеек. Значит, расплатиться с извозчиком хватит. Промчавшись по заснеженным улицам, выехали на Кругобайкальскую. Возле старинного трехэтажного дома Ольга попросила остановиться. Вместе с Сашей поднялись на второй этаж. Прежде чем позвонить в квартиру, женщина заколебалась.
— Саша, у меня к вам еще одна просьба. — Голос Ольги звучал уважительно. — Очень прошу вас, подождите меня здесь, на лестнице. Я мигом соберу вещи и выйду. Там дома мать моего инженера. Что она подумает, если увидит меня с посторонним мужчиной?
— Ну что же, подожду, — решил Саша.
Ольга Иннокентьевна позвонила, и дверь сразу же открыли. Дорохов успел рассмотреть пожилую женщину, впустившую ее в квартиру.
Часов у него не было, и он не знал, сколько прошло времени, пока топтался на лестничной площадке, то поднимаясь вверх, то спускаясь вниз, но так, чтобы не упустить из виду дверь. Когда по его расчетам прошло минут двадцать, он решился позвонить.
— Кто там? — раздался за дверью старческий голос.
— Простите, но я прошу вас поторопить Ольгу Иннокентьевну.
— Нет тут никакой Ольги, — сердито ответила старушка.
— Как нет? Она ж только что вошла? — удивился Саша.
— Нечего приставать к незнакомым женщинам, молодой человек, — проговорили за дверью.
— Откройте! — Саша застучал в дверь кулаком. — Я из уголовного розыска. Немедленно позовите задержанную.
Дверь, наброшенная на предохранительную цепочку, приоткрылась, и старушка съязвила:
— Из уголовного розыска вы или еще откуда, не знаю. Только та женщина, что ко мне вошла, сказала, что вы нахал, пристали к ней на улице. Она попросила помочь ей от вас избавиться, и я выпустила ее через черный ход.
Дорохов дрожащими руками достал свое удостоверение, просунул его в щель и попросил разрешения осмотреть квартиру. Старуха нехотя открыла, провела Сашу по комнатам, а потом в кухню, а оттуда на черный ход.
— Вот здесь и вышла ваша задержанная. Зачем же вы ее отпустили?
Зачем? С этой мыслью Саша бросился вниз и во дворе на снегу сразу же увидел четкие свежие отпечатки фетровых бот. Следы вывели его в соседний двор и потерялись на деревянном тротуаре. Как сумасшедший вскочил Саша в дожидавшиеся его санки. Приказал извозчику объехать квартал, потом велел ехать на улицу Карла Маркса, попетлял по Красноармейским улицам. Извозчику надоела бесцельная езда, и он остановился.
— Давай два целковых и катись отсюда. Ищи пешком свою кралю. Да помоложе себе найди, а то бабеха в матери тебе годится.
Дорохов вытряс из кармана деньги, сунул их, не считая, извозчику и, чуть не плача от досады, побрел по улице. Впереди мелькнула женщина в беличьей шубке, и Саша бросился за ней, догнал, схватил за рукав. Владелица шубы обернулась, и Дорохов понял, что ошибся. На другой улице увидел женщину в белых ботах, но в черной шубе, бросился следом. Ведь эта негодяйка могла и переодеться! Проблуждав по городу больше двух часов, Саша, совсем окоченевший, медленно побрел в управление. Вот и кончилась его работа в уголовном розыске. Отберут оружие, удостоверение и выгонят. Зачем там такие простофили! Лопух! Самый настоящий! Распустил слюни… Поверил! Теперь эта воровка сидит в какой-нибудь «малине» и хвастается, как провела мальчишку-сыщика. Хотелось выть, кричать. Но что от этого толку? Может, и вовсе не ходить в уголовный розыск? Нельзя. Нужно прийти и объяснить все как было. Сказать, что по его, Сашиной, милости преступница на свободе.
Дорохов прибавил шагу и решительно вошел в управление. Тот же вахтер пренебрежительно взглянул на него и кивнул головой: проходи, мол, знаю я тебя, субчика. Возле кабинета — бывшего его кабинета — Саша секунду постоял, услышал какие-то голоса и открыл дверь.
Прямо против входа за своим столом сидел веселый, смеющийся Фомин, а напротив, откинувшись на спинку стула, с папиросой в зубах — Ольга.
— Ну вот, а ты говорил, что я его убила. Цел ваш сыщик. Жив-здоров и даже с досады не застрелился. Смотри, какой он с морозца румяненький да кудрявенький. Хотела было твоего красавчика приголубить, да сообразила, что не выйдет. Уж больно он чистенький… Понимаешь, дядя Миша, этот сопляк взялся меня воспитывать. — Ольга закатила глаза, молитвенно сложила руки и, сюсюкая, пролепетала: — «Воровать нехорошо, Ольга Иннокентьевна! Это неблагородно. Отдайте вещи, Ольга Иннокентьевна», а сам слюнки распустил, глазки от жалости поблескивают. Ох и тошно мне стало, дядя Миша! Вот и решила мальца обкрутить, чтобы всю жизнь помнил. Он у тебя учится? Да? Поставь ему «неуд» за ротозейство.
Саша закусил губы и, сгорая со стыда, выскочил из кабинета.
На другой день на совещании Чертов, обычно немногословный, произнес речь:
— Надо быть бдительными. Нельзя очертя голову лезть в бандитское логово и распускать нюни, увидев крокодиловы слезы преступника. Почему практикант Дорохов попался на удочку воровки? Да потому, что решил, все мы тут черствые, бесчеловечные и только он один такой добренький к нам затесался. Вы, Дорохов, учтите: эта особа мне рассказала, что хотела вас завести в притон, откуда живым бы вам не выкарабкаться, но пожалела. Добавим: или не решилась быть причастной к мокрому делу. Всем нам нужно помнить слова Феликса Эдмундовича Дзержинского, что, доверяя, мы должны проверять. Так же как не имеем права сомневаться в каждом человеке. Вам, Дорохов, повезло второй раз. Хорошо, что Фомин раскусил трюк воровки и, зная, что краденые вещи она сдала в камеру хранения на вокзале, приехал туда раньше ее. Каждому следует помнить, что, прежде чем действовать, нужно думать, а главное — советоваться. Практикантов это особенно касается, а вас, Дорохов, в первую очередь.