Синица даже растерялся от такой наглости Анатолия, хотел что-то сказать, но только обернувшись к начальнику, сказал, что тот ему нужен, вышел. Пожилой грузин, бывший офицер-воздухоплаватель, работающий в клубе начальником склада ГСМ (горюче-смазочных материалов) с сильным грузинским акцентом выразил мнение.
— Ты, Толя, доиграешься с этим типом. Они никогда обид не прощают. И через двадцать лет вспомнят.
— Да ложил я на него с прибором.
Через полчаса вернулся начальник и стал отчитывать Анатолия:
— Тебе шуточки, а мне они боком выходят. Он же озверел совсем. И самолёты уже не так стоят и пришвартованы плохо, и ограду необходимо сделать вокруг стоянки. И всё из-за твоих шуток.
— Не буду больше, простите, — извинился Анатолий.
— И меньше тоже, — добавил кто-то, и все опять засмеялись и начальник вместе с ними.
Лётная погода чуть позже наступила и закружилась карусель полётов. С восхода солнца начинались парашютные прыжки, а после них обучение молодых пилотов, разбор полётов, полёты на спортивных самолётах с выполнением фигур высшего пилотажа, и так день за днём.
Анатолий сразу забыл инцидент с Синицей, но тот напомнил о себе через неделю. Домой Анатолию пришла повестка, чтобы он прибыл в управление КГБ, по адресу Ул. Ленина 11, к 10-ти часам в среду, имея при себе паспорт. Повестку подписал Синица.
Отец Анатолия ещё не пришёл с работы, а мать и молодая жена вопросительно и с тревогой смотрели на него. Они знали, что повестки из этой организации зачастую плохо заканчиваются для вызываемых в неё.
— Ты не знаешь, чего тебя вызывают? — спросила мать.
— Готовьте котомку, — смеясь ответил Анатолий.
— И в кого ты такой уродился? — мать заплакала. — Мы целый день тут переживаем, а ему шуточки.
— Да успокойтесь вы. Нас, лётчиков, всех по очереди туда вызывают, так нужно.
— Ну сразу бы так и сказал.
— Я и говорю.
В среду в назначенное время Анатолий подошёл к входу в КГБ. Оно занимало несколько старинных зданий на самой красивой улице города, ранее называвшейся Дворцовой. Одно из этих зданий, совершенно асимметричное по своей архитектуре проектировал и строил родной брат писателя Достоевского, когда-то в XIX веке работавший здесь главным архитектором города.
Анатолий вошёл через зарешеченные массивные двери в подъезд.
Перед лестничной клеткой стоял дежурный в военной общевойсковой форме. Он внимательно прочитал повестку и позвонил по телефону. По лестнице сверху медленно, с генеральским достоинством опускался Синица.
— Анатолий Петрович, пройдите за мной.
Они вошли в комнату рядом с дежурным, где на дверях бала табличка — «Комната приёма посетителей». В ней стояло два письменных стола и несколько стульев, под высоким потолком светила одна лампочка без люстры, стены, покрашенные белой известью были голыми.
— Присаживайтесь, Анатолий Петрович.
Анатолий сел за стол, указанный ему Синицей, а тот продолжал стоять, чтобы казаться выше, потому что даже так они были вровень.
Синица положил на стол коробочку с надписью на латыни — Сони, и Анатолий догадался, что это диктофон.
— Анатолий Петрович, у нас есть сведения, что Вы рассказываете враждебные анекдоты. В частности, две недели назад Вы рассказали в присутствии нескольких человек анекдот о Брежневе, чем дискредитировали Генерального секретаря КПСС. Вот Вам ручка и бумага, напишите зачем Вы это делали.
— Дело мне шьёшь?
— Вы мне не тыкайте.
— Ах да, я забыл, что Вы высокое начальство, — усмехнулся Анатолий.
— Пишите! — приказным тоном произнёс Синица.
Злость вспыхнула в груди у Анатолия.
— Что мне писать, что я скопировал речь Брежнева? Так в этом нет ничего антисоветского.
— Это не Вам решать.
— Послушай, Синица, и не перебивай. Посадить меня хочешь? Ничего у тебя не получится — времена не те. И писать я ничего не буду, пойду сейчас к твоему начальству и…
— Никто тебя не пустит.
— Пустят!.. расскажу, что ты используешь служебное положение ради мести за шутку с «Птичкой», и ещё расскажу, — Анатолий встал, — как ты привозил на аэродром каких-то баб и катал их на самолёте, что категорически запрещено и…
Синца подскочил к столу, выключил диктофон, и положил его в карман.
— Но это ерунда по сравнению с тем, что я скажу сейчас.
— Ну, что ещё? — уже мягче спросил Синица.
— А то, что когда во время празднования Дня авиации кто-то выпустил ракету, и она пробила крыло самолёта в котором я летел, и, слава Богу не пробила бак с бензином, а то бы мне каюк, ты сел в машину и уехал.
— Я не видел этого.
— Видел, тебя люди видели. Начальник клуба стал тебя искать, а за тобою и след простыл. Хочешь, я это сейчас напишу и передам дежурному или брошу в почтовый ящик.
Перед Анатолием стоял маленький, растерянный, жалкий человечек с испуганным лицом, потому что узнай обо всём этом начальство, ему не здобровать.
— Толя, давай замнём всё это дело.
— А я его не начинал.
— Знаешь, я выполняю свою работу, она не такая простая.
— Знаю, знаю, но всегда можно быть человеком.
— Ну вот и хорошо. Замяли. Можешь идти, — Синица подал руку для рукопожатия, но Анатолий её не принял, развернулся и ушёл.
Он шёл по улице и ругался про себя: «Вот гнида, хотел меня за глотку схватить. А болт тебе в горло. Сам, говнюк, чуть не плакал. Пошёл он вон!»
После этого Синица очень редко появлялся на аэродроме и его почти там не видели.