На приводах, погоняя лошадей, весело и озорно кричали два парнишки. Один из них мне напомнил пастушонка, которого пристрелил дядя Паша Алаверды.
Наш приезд повлиял на этого парнишку возбуждающе, и он, желая показать нам свою удаль, принялся погонять еще бодрее, то и дело щелкая кнутом. Глазенки у него загорелись, и вся его фигурка как бы выговаривала: вот-де какой я старательный и какой с бичом ловкий.
Обеспокоенные лошади в его приводе тронули мелкой рысцой. Барабан пронзительно завизжал.
- Легче, легче! - закричал высокий, прямой мужик, "пускающий".
Он затормозил барабан неразвязанным снопом. Но сноп заело. Глухой выстрел, и тут же на ворох выкинуло целую вязанку соломы.
- Легче, говорят, зубья посшибаешь! - вновь крикнул мужик.
К нему подошел Артемий - расстегнулся и чего-то крикнул ему над ухом. Мужик ухмыльнулся. На запыленном лице его зубы показались необычайно блестящими. Он уступил Артемию свое место.
Артемий схватил развязанный сноп: придерживая левой рукой сноп за гузовку, правой он очень ловко отделял большую прядь, мгновенно расстилал ее на платформе барабана и тут же толкал ее колосьями в зубья.
Мужик шлепнул его по спине.
Артемий оглянулся, улыбаясь широко и счастливо.
Мужик подошел к нам:
- "Черного жука" ловите, товарищи? - спросил он.
- Не брезгуем и козявкой, - откликнулся цыган.
- Спешите аль поможете нам? - допрашивает мужик.
Я подъезжаю к нему и хочу у него выведать, но он предупреждает:
- А вечор отряд товарища Макара с нами убирался. Эвон какой омет вывершили. Да как, объясню, вывершили. Ни дождинку не пропустит! Они тоже по "Жуку" едут.
Мужик и нас хочет подзадорить помочь им помолотить. Я говорю ему:
- Некогда нам... Куда отряд товарища Макара тронулся?
Мужик ответил не сразу. Сначала он обратился к моим людям:
- Товарищи, вали, пока мы объясняемся, по нацепинку соломки стащи кажный. Наши пока передохнут.
Люди вопросительно смотрят на меня, нерешительно спешиваются и идут таскать "нацепинки": бабы наваливают им соломы вдвое больше, чем следует, нарочно задерживают им вязанки грабельником, и, когда кто-нибудь из моих людей не осиливает тяжести, бабы хохочут.
- Кишка тонка... Кишка тонка! А на белого гвардейца идет тож...
Парень напрягает все силы, стремясь вскинуть вязанку через плечо. Бабы разом отпускают и снизу подбрасывают вязанку грабельниками. Вязанка летит через голову парня, и парень падает на нее.
Опять хохот.
Дикая, дьявольская живучесть!
Мужик говорит:
- Товарищ Макар, по видам, поехал в Круменский совхоз, охранять. Там, браты, фабрика така-ая...
Меня забирает любопытство спросить у него о жизни в колхозе. Но вопрос у меня получился какой-то неуклюжий.
- Как, - говорю, - жизнь в колхозе?
- Как? - удивился он. - Видал сам... Давай, давай, Тишка, рви.
Я не нахожу каких-то нужных в этом случае слов и приказываю собрать людей.
- Мало, мало погостили, - кричит на прощание мужик, сменяя Артемия.
Мы трогаемся, но Артемий все крутится у барабана и чего-то объясняет мужику, указывая на шкив и ремень.
Посылаю за ним цыгана. Артемий возвращается и озлобленно косится в мою сторону. Я понимаю его: в нем сказалась мужицкая страсть к работе... и я хочу вытравить в нем этого "зверя".
- Артемий, - командую я, - возьми огневиков и вернись туда.
Он понял и испуганно взметнулся:
- На что их?.. Пускай молотят.
Я повторяю, отчеканивая каждое слово:
- Артемий, возьми огневиков и вернись туда.
- Видь хлеб, боже ж ты мой, хлеб!.. - восклицает он.
Я медленно подъезжаю к нему. Он осекается и сухим, хриплым голосом вызывает:
- Огневики, наперед!
Пятеро скачут следом за ним в колхоз.
Через четверть часа мы слышим крики, визг и выстрелы. Наконец в безветренном небе свивается огромный, багровый смерч дыма. Потом вымахивает кровавое крыло огня.
Наши скачут назад. Артемий повернулся в седле и все время хлещет лошадь, оглядывается назад, на дым, на пламя.
Лошадь Артемия обезумела и наскочила прямо на нас с цыганом.
- Задавишь, Артемий, задавишь! - кричит ему дядя Паша Алаверды.
Артемий осадил коня, блуждающим взглядом осмотрел нас, выхватил маузер, навел его сначала на меня, потом на цыгана, потом снова на меня и опять на цыгана. Он точно бы забыл, в кого из нас двоих хочет выстрелить.
Я ударяю его бамбуком по руке. Артемий падает с лошади, и тут же звучит его бесплодный, но страшный выстрел.