Через два с половиной часа с санкции прокурора Першин был освобожден под подписку о невыезде в соответствии со ст. ст. 93 и 101 УПК РФ.
В Путейский тупик они с Верой отправились в такси.
Першин все время молчал, и Вера не смела нарушить его молчание, за которым угадывалась напряженная работа мысли.
— Я не хочу возвращаться к Нонне, — сказала она, когда, рассчитавшись с водителем, они вышли из машины и направились к стоянке у проходной «Спецтранса». — Видимо, придется снять квартиру.
«Фольксваген» Першина стоял на месте, но и он, подобно жилищу в Глазовском, подвергся досмотру и оттого казался теперь чужим.
— Я сам хотел просить тебя об этом, — сказал Першин, опробовав двигатель. — Подыщи что-нибудь в Банном, лучше — в районе Рижского или ВДНХ.
— Почему там?
— Ближе к клинике Нифонтова.
— Ты хочешь поменять работу?
— Я хочу изменить жизнь.
— Что ты собираешься сделать?
— Прежде всего снять с себя подозрения. Где ты нашла этого парня?
— Адвоката? Мы вместе учились. На него можно положиться.
— Пойми, Вера, это тот случай, когда я должен все сделать сам. Иначе мне будет трудно вернуться к той жизни, которой я жил и из которой меня настойчиво пытаются выкрасть! — не глядя на нее, уверенно проговорил Першин и решительно рванул в сторону Земляного Вала.
— Моцарт… ты должен работать, — со слезами на глазах попросила она. — У тебя талант! Ты слишком далек от этого всего — от грязи, от…
— От реальности? — усмехнулся Першин. — Я не бомж, не убийца и не «шестерка», чтобы меня покупать или помыкать мною. А до Моцарта мне не дотянуть.
— Осторожно!!
«Фолькс» взвизгнул, затормозил, проехал юзом, на полкапота проскочив «стоп-линию»; дымный самосвал «татра» едва не снес ему передок. Пальцы Першина на рулевом колесе побелели.
Аварийную ситуацию он расценил как предупреждение свыше.
— Я хочу, чтобы от всей реальности у тебя осталась только я, — через силу улыбнулась Вера, когда машина, снизив скорость, поехала по Покровке.
— «О вы, зазнавшиеся реалисты, в ваших теориях нет ничего реального, кроме крови, которую вы за них проливаете», — процитировал Першин нараспев. — Нужно стараться быть выше, Вера. Вырваться из нее, в этом — смысл жизни. Разве нет?
Она смотрела на него с испугом и недоверием. Ей показалось вдруг, что это вовсе не ее Моцарт, щедрый и беспечный, идущий по жизни легко, без оглядки, способный врать и любить, клясться и забывать, превращаться из серьезного, маститого, ответственного хирурга в пылкого любовника, легкого на подъем, надежного и вместе с тем неприспособленного, загадочного, существующего неразрывно со всеми и в то же время отдельно от всех, непредсказуемого, притягательного и не поддающегося пониманию ни сердцем, ни рассудком. Рядом с нею сидел прагматик, и даже внешне — эти складки жестокости у губ, чуть суженные глаза, посеребрившиеся более привычного виски — он изменился за три дня их размолвки.
— Это означает — умереть, — осторожно заметила она.
— Да, только перед этим прожить отпущенный срок полноценно. Куда тебя отвезти? Я собираюсь проститься с Алоизией.
В голове его зрел какой-то план, в реализации которого Верино участие не было предусмотрено. Это обидело ее, но положение Першина было слишком серьезным, чтобы усугублять его обидами.
— Я могу выйти прямо здесь.
Он останавливаться не спешил, понимая, что беда, снова связавшая их, не может стать гарантом прочности отношений: потерять Веру еще раз означало бы потерять ее навсегда.
— Этот художник Маковеев из Иркутска… у тебя есть его телефон? — спросил он, чтобы что-нибудь спросить.
— По-моему, да.
— У него есть такая картина… не то «Озеро в тумане», не то «Туман над озером».
— Не видела. А что?
— Когда-то ее продавали на Арбате. По-моему, за шесть рублей.
— Может быть, это другой Маковеев? — спросила Вера.
Вопрос ее несказанно удивил Першина: если это так, то как же просто устроен этот мир!
— Почему ты так решила?
— Ты сказал, из Иркутска.
— А этот… откуда?
— Из Москвы или Подмосковья. Он приглашал меня в мастерскую — не в Иркутск же?.. Но зачем тебе?
Першин высмотрел свободный проем на проезжей части напротив какого-то длинного стеклянного магазина под крышей-раковиной, притер колеса к бордюру и заглушил мотор.
— Точно?! — повернулся он к ней всем корпусом.
Вера пожала плечами.
— Ты можешь с ним связаться?
— Если он не уехал куда-нибудь на этюды.
— Мне нужно знать, где находится это озеро.
Она ничего не сказала в ответ, зная, что любопытство — не та черта, которая нравится в ней Першину.
— Хорошо, попытаюсь. До семи буду в редакции, звони.
— Постой! — Он привлек ее к себе и поцеловал. — Хочу, чтобы ты знала: у меня ближе тебя никого нет.
Вера взяла с заднего сиденья кожаную коричневую сумку на липучках и вышла, но перед тем, как захлопнуть дверцу, наклонилась к нему:
— Я тебя боюсь, люблю и ненавижу одновременно, Моцарт. — И пошла своей красивой походкой по Садовой к Красным Воротам.