- Может, сообщить вам, если этот Эдди Холл вдруг появится здесь?
- А почему бы и нет? Завтра я отбываю в Вену. Когда доберусь, пошлю тебе телеграмму с адресом, где остановлюсь, на тот случай, если ты что-то разузнаешь. Расчет - после получения информации.
- Мой Бог! Вот бы туда поехать. Знали бы вы, как я люблю Вену.
- Ты никогда не производил на меня впечатление космополита, Нойман.
- Я полагаю, вас не затруднит передать письма нескольким австрийцам в Вене.
- Что? Стать почтальоном для нацистских военных преступников? Нет уж, уволь.
Допив пиво, я взглянул на часы.
- Ты думаешь, она придет, твоя девушка?
Я встал, собираясь уйти.
- А который час? - спросил он, нахмурив брови.
Я показал ему циферблат "Ролекса" на моем запястье. Часы я уже почти решил не продавать. Нойман поморщился, рассмотрев, который час.
- Похоже, девушка над тобой посмеялась.
Он печально покачал головой.
- Да, видимо, она уже не придет. Ах, эти женщины...
Я дал ему сигарету.
- В наши дни единственная женщина, которой можно доверять, - это чужая жена.
- Да, прогнивший мир, господин Гюнтер.
- Не говори о нашем разговоре никому, договорились?
Глава 10
В поезде на Вену я познакомился с мужчиной, который всю дорогу рассуждал о том, что мы сделали с евреями.
- Видите ли, - убеждал он меня, - они не могут нас обвинять в случившемся. Все предопределено свыше. Мы всего лишь исполняли пророчества Ветхого Завета об Иосифе и его братьях. Вот Иосиф - самый любимый сын своего тирана - отца, его можно считать символом всей еврейской расы. А все остальные братья - символы неевреев; допустим, что они - немцы, которые, совершенно естественно, завидуют маленькому мальчику в бархатном костюмчике. Он выглядит лучше, чем они, у него несколько разных пальто. Мой Бог, неудивительно, что они ненавидят его, что обрекают его на рабство. Но обратите внимание, деяния братьев - это противодействие строгому и авторитарному отцу, Отечеству, если хотите, а также бунт против сверхпривилегированного брата. - Мой словоохотливый попутчик пожал плечами и стал в раздумье потирать мочку уха, имевшего форму вопросительного знака. В самом деле, если вдуматься, они ведь должны благодарить нас.
- Как вы пришли к этой мысли? - спросил я. Мне и вправду было интересно.
- Если бы братья Иосифа этого не сделали, то дети Израиля никогда бы не стали рабами в Египте и никогда бы не пришли на землю, обетованную Моисеем. Точно так же, если бы этого не сделали мы, немцы, евреи никогда бы не вернулись в Палестину. Именно поэтому теперь они почти создали новое государство. - Маленькие глазки мужчины прищурились, как будто он был одним из немногих, допущенных заглянуть в настольную книгу Бога. - О да, - сказал он, - вот оно, пророчество, которое сбылось, все правильно.
- Я не знаю ни о каком пророчестве, - проворчал я и торопливо указал пальцем на картину, промелькнувшую за окном вагона: бесконечная колонна автомашин с солдатами Красной Армии двигалась к югу по автостраде, параллельной железнодорожной линии, - но очень похоже, что мы гибнем в Красном море.
Хорошо сказано: эта бесчисленная колонна варварски пожирающих все на своем пути красных муравьев, опустошающих землю и подбирающих все, что можно унести и отправить в свои полуразрушенные, управляемые трудящимися колонии. Как бразильский плантатор, увидевший, что его урожай кофе разграблен этими общественными существами, я в равной степени ненавидел русских и уважал их. В течение долгих семи лет я боролся с ними, убивал их, был захвачен ими в плен, учил их язык и в итоге сумел вырваться из одного из их трудовых лагерей. Семь тонких колосков пшеницы, погибших от восточного ветра, семь отличных колосков.
В начале войны я служил комиссаром криминальной полиции в пятом отделе Главного управления безопасности рейха и автоматически получил звание старшего лейтенанта СС. Я не присягал на верность Адольфу Гитлеру, и моя должность оберштурмфюрера СС не представляла для меня никакой проблемы до июня 1941 года, когда Артур Небе - начальник криминальной полиции - был возведен в ранг группенфюрера СС и получил приказ создать оперативную группу в связи с нападением на Россию.
Я стал одним из многочисленных служащих, откомандированных в группу Небе из полицейского персонала. Как мне поначалу казалось, нашей задачей было сопровождение солдат Вермахта на оккупированной территории Белоруссии и борьба с преступностью и терроризмом в любых проявлениях. В штабе группы в Минске я, например, занимался конфискованными архивами НКВД, участвовал в уничтожении карательного отряда НКВД, который устраивал повальную резню политических заключенных в Белоруссии, с тем, чтобы их не освободила Германская армия. Но массовые убийства неизбежны в любой завоевательной войне - я скоро это понял и обнаружил, что и сам не напрямую, но причастен к расстрелам русских заключенных. В конце концов, как выяснилось, главной целью группы Небе являлась вовсе не ликвидация террористов, а систематическое уничтожение евреев.
За все четыре года моей службы в Первую мировую войну я не видел ничего, что столь же опустошительно повлияло бы на мою душу, как то, чему я стал свидетелем летом 41-го года. Хотя лично я не участвовал ни в одной из карательных групп, но прекрасно осознавал: это только дело времени и неотвратимо наступит момент, когда мне отдадут приказ стрелять в ни в чем не повинных людей, и неизбежным результатом моего отказа подчиниться станет мой собственный расстрел. Поэтому я попросил немедленно перевести меня в Вермахт, а затем - на линию фронта.
Генерал Небе мог бы отослать меня в штрафной батальон или даже приговорить к расстрелу, однако он удовлетворил мою просьбу. И после нескольких недель пребывания в Белоруссии, где я служил в восточном отделе разведки помощником Гелена по работе с захваченными архивами НКВД, меня перевели, правда, не на фронт, а в Управление по расследованию военных преступлений высшего военного командования в Берлине. К тому времени на совести Артура Небе были убийства более тридцати тысяч человек, в том числе женщин и детей.
Возвратившись в Берлин, я никогда больше не видел генерала Небе. Однако несколько лет спустя я встретил бывшего коллегу по криминальной полиции, который и рассказал мне, что Небе - всегда сомнительного свойства нацист был казнен в начале 45-го года как один из членов группы, готовившей заговор против Гитлера и возглавляемой графом Штауффенбергом.
У меня и теперь еще время от времени возникает неприятное чувство при мысли о том, что, возможно, своей жизнью я обязан убийце, повинному в гибели тысяч людей.
К моему огромному облегчению, попутчик с патологической склонностью к германистике вышел в Дрездене, и я преспокойно проспал до Праги. Большую часть оставшегося пути мои мысли возвращались к Кирстен. Я мучительно думал о коротенькой записке, где я объяснял, что меня не будет несколько недель, и приложенных к посланию золотых соверенах у нас в квартире - это половина моего гонорара за дело Беккера. Порошин сам привез их мне на дом накануне отъезда.
Я проклинал себя: ну почему не написал подробнее, почему не объяснил ей, что нет ничего такого на свете, чего бы я не сделал для нее, в ее честь. Конечно, она все поняла, обнаружив пакет с моей нелепой запиской в ящике стола - рядом со спрятанным там флаконом духов "Шанель".
Глава 11
Поездка из Берлина в Вену достаточно продолжительна. Ну чем не прекрасная возможность поразмышлять о неверности вашей жены? Однако мне пришлось размышлять на эту тему куда меньше, потому что с помощью Порошина я достал билет на прямой поезд через Дрезден, Прагу и Брно. Дорога заняла лишь девятнадцать с половиной часов вместо двадцати часом с половиной через Лейпциг и Нюрнберг. И вот наконец, громыхая на стрелках колесами, поезд медленно подтягивался к платформе вокзала Франца-Иосифа, окутывая редких встречающих облаками пара.
Я предъявил документы американскому военному полицейскому у стойки, вполне удовлетворив его объяснением причины моего визита в Вену, прошел внутрь вокзала, поставил багаж на пол и огляделся в надежде обнаружить признаки того, что кто-то меня встречает и что мое появление здесь желанно.
Я не ошибся в своих ожиданиях, по крайней мере в их первой части: ко мне поспешил седовласый мужчина среднего роста. Он представился доктором Либлем, подчеркнув, что является законным представителем Эмиля Беккера.
- Такси ждет, - сказал он, с сожалением оглядев мои вещи. - До моего офиса не так далеко, и если бы не багаж, мы могли бы пройтись пешком.
- Не сочтите меня пессимистом, - сказал я, - но полагаю, мне придется переночевать.
Я последовал за ним через зал.
- Надеюсь, поездка не была утомительной, господин Гюнтер.
- Я здесь, не так ли? - ответил я, изобразив на лице подобие любезной усмешки. - Что еще можно сказать о любом путешествии в наши дни?
- Не могу ничего сказать, - ответил Либль жестко. - Я никогда не покидал Вены. - Он указал на группу оборванных беженцев, которые нашли временный приют на вокзале. - Сегодня, когда, похоже, весь мир сидит на чемоданах, было бы опрометчиво искать под солнцем путешественника, одержимого лишь одной идеей - поскорее вернуться домой.
Он подвел меня к ожидающему такси, и я, передав сумку водителю, забрался на заднее сиденье. Впрочем, сумка тотчас последовала за мной.
- За возню с багажом они берут дополнительную плату, - пояснил Либль, заталкивая сумку мне на колени. - Как я уже говорил, ехать недалеко, а такси дороги. Рекомендую вам пользоваться трамваями, пока вы здесь. Поверьте, оно того стоит.
Машина рванула с места, на первом же повороте бросив нас в объятия друг к другу, как любовников в кинотеатре. Либль хмыкнул:
- Никогда не знаешь, чего ждать от этих венских лихачей. Так что, кроме всего прочего, ездить трамваем гораздо безопаснее.
Я повернулся налево:
- Это Дунай?