- Естественно. - Я передал их ему и смотрел, как он изучает мое удостоверение личности и разовый пропуск.
- Я вижу, ты прошел через русскую зону. Для человека, не любящего Иванов, у тебя, похоже, очень неплохие связи в Берлине.
- Среди них всегда найдется кто-нибудь, готовый помочь, - не слишком честный.
- Нечестные русские?
- А что, бывают другие? Я, конечно, кое-кого "подмазал", но документы настоящие.
Шилдс вернул мне бумаги.
- Анкета с собой?
Я выудил из бумажника денацификационное удостоверение и передал ему. Он взглянул мельком, не имея, видимо, желания читать все сто тридцать три вопроса и ответа, содержащиеся в нем.
- Реабилитированный, да? Почему тебя не посчитали преступником? Всех эсэсовцев ведь автоматически арестовывали.
- Конец войны я провел в армии. На русском фронте. И, как я сказал, меня перевели из СС.
Шилдс хмыкнул и отдал анкету.
- Мне не нравится СС, - проворчал он.
- Тогда нас двое.
Шилдс принялся изучать массивное кольцо какого-то братства на одном из своих поросших волосами пальцев, которое совершенно его не украшало. Наконец он сказал:
- Знаешь, мы проверили историю Беккера. Ничего там нет.
- Я не согласен.
- Почему?
- Думаете, он стал бы платить мне пять тысяч долларов, чтобы раскопать всю историю, будь она призрачным туманом?
- Пять тысяч? - Шилдс присвистнул.
- Дело стоит того, если шея уже в петле.
- Конечно. Но ты, выходит, собираешься доказать, что тот парень был где-то еще, когда мы его схватили. А может быть, сумеешь найти нечто, способное убедить судью, будто друзья Беккера не стреляли в нас. Или что при нем не было оружия, из которого застрелили Линдена. Есть какие-нибудь светлые мысли, врунишка? И почему это тебя, кстати, понесло к Пихлеру?
- Это имя, вспомнил Беккер, упоминалось кое-кем в "Рекло и Вербе Централе".
- Кем?
- Доктором Максом Абсом.
Шилдс кивнул: видимо, имя было ему знакомо.
- По-моему, именно он и убил Пихлера. Возможно, зашел к нему вскоре после меня и узнал, что некто, выдающий себя за его друга, задавал вопросы. Пихлер, не исключено, сказал ему о моем намерении вернуться на следующий день, поэтому Абс убил его и забрал бумаги со своим адресом. Точнее, думал, что забрал. И хотя он допустил оплошность и его адрес все-таки попал в мои руки, пока я добрался до квартиры этого субъекта, он уже смылся. Как утверждает домовладелица, он сейчас на полпути к Мюнхену. Знаете, Шилдс, было бы неплохо, если бы кто-нибудь встречал его у поезда.
Шилдс задумчиво потер плохо выбритую щеку:
- Да, было бы неплохо.
Американец встал и пошел к столу. Взяв телефонную трубку, он принялся названивать по разным номерам, используя такой словарь и акцент, что я не смог его понять. Положив наконец трубку на рычаг, он посмотрел на часы и сказал:
- Поезд до Мюнхена идет одиннадцать с половиной часов, так что у нас достаточно времени, чтобы подготовить Абсу теплый прием, когда он сойдет с поезда.
Зазвонил телефон. Шилдс стал разговаривать, воззрившись на меня с полуоткрытым ртом, не мигая, как будто заподозрил Бог весть в чем. Положив трубку во второй раз, он ухмыльнулся:
- Один из моих звонков был в берлинский Архивный центр. Уверен, ты знаешь, о чем. Знаешь и то, что Линден работал там?
Я кивнул.
- Так вот, я спросил, есть ли у них что-нибудь на этого Макса Абса. Это они сейчас звонили. Кажется, он тоже был в СС. Его не разыскивают за военные преступления, но заметь, какое интересное совпадение, не правда ли? Ты, Беккер, Абс - и все бывшие члены гиммлеровского союза.
- Случайное совпадение, - сказал я устало.
Шилдс опять уселся на стул.
- Знаешь, я готов поверить, что Беккер всего лишь нажал на курок в деле Линдена, который вашей организации нужен был мертвым, потому что, видимо, кое-что про вас разнюхал.
- Да? - произнес я. Шилдсовская теория не вызвала у меня особого энтузиазма. - И какая же это организация?
- "Подземные оборотни".
Я обнаружил, что громко смеюсь.
- Это старая байка о пятой нацистской колонне, фанатиках, которые якобы собираются вести партизанскую войну против победителей. Вы, должно быть, шутите, Шилдс.
- По-твоему, здесь что-то не так?
- Ну, они несколько запоздали. Война-то кончилась почти три года назад. И уж вы, американцы, трахнули достаточно наших женщин, чтобы понять: мы никогда не планировали перерезать вам горло в постели. "Оборотни"... - Я сочувственно покачал головой. - Я думал, это плод воображения вашей разведки, но должен сказать, никогда не предполагал, что найдется человек, верящий в это дерьмо. Послушайте, может быть, Линден действительно обнаружил кое-что о парочке военных преступников, и они, вполне вероятно, захотели его убрать. Но только не "Подземные оборотни". Давайте постараемся найти что-нибудь пооригинальнее. - Я закурил другую сигарету и наблюдал, как Шилдс кивает и обдумывает сказанное мною. - А что Архивный центр говорит по поводу круга обязанностей Линдена? - спросил я.
- Официально он не более чем офицер связи КРОВКАССа - Центрального бюро регистрации военных преступников и обвиняемых в подрывной деятельности при армии Соединенных Штатов. Просто администратор, а вовсе не действующий агент. Но даже если он и работал в разведке, эти парни нам все равно ничего не скажут. У них секретов больше, чем на поверхности Марса.
Он встал из-за стола и подошел к окну.
- Видишь ли, на днях я получил доклад, где говорится, что из каждой тысячи австрийцев - двое шпионят в пользу Советов. А в городе один и восемь десятых миллиона людей, Гюнтер. Значит, если у дяди Сэма столько же шпионов, сколько и у дяди Джо, то всего их более семи тысяч, и все они где-то рядом. Я уж не говорю о том, что вытворяют англичане и французы. Или о том, на что способна венская Государственная полиция - свора коммунистов. И кроме того, несколько месяцев назад мы отловили шайку венгерской Государственной полиции, действующей в Вене. Они похищали или убивали своих собственных инакомыслящих соотечественников.
Шилдс отвернулся от окна и подошел к стулу, стоящему напротив меня. Схватив его за спинку, точно собираясь поднять и разбить его о мою голову, он вздохнул и сказал:
- Понимаешь, Гюнтер, это гнилой город. Гитлер, говорят, называл его жемчужиной. Ну, должно быть, он имел в виду тусклую, мертвую жемчужину, как последний зуб мертвой собаки. Откровенно говоря, смотрю я из окна и вижу здесь столько же ценности, сколько видишь голубизны, когда мочишься в Дунай.
Шилдс выпрямился. Потом перегнулся через стол и, взяв меня за грудки, поднял на ноги.