- Яснее не бывает.
Я стряхнул его руки со своего пиджака и расправил плечи. На полпути к двери я остановился и сказал:
- А мое сотрудничество с американской военной полицией поможет убрать "хвост", который вы мне прицепили?
- Кто-то следит за тобой?
- Следил, пока я ему вчера хорошенько не наподдал.
- Странный город, Гюнтер. Может быть, парень в тебя влюбился?
- Должно быть, поэтому я предположил, что он работает на вас. Он американец, по имени Джон Белински.
Шилдс покачал головой, его широко открытые глаза были сама невинность.
- Я никогда о таком не слышал. Клянусь Богом, я никому не приказывал следить за тобой. Мой отдел здесь ни при чем. Знаешь, что я тебе посоветую?
- Вы меня интригуете.
- Возвращайся домой, в Берлин, здесь тебе нечего делать.
- Может, вы и правы, но я почти уверен, что и там мне тоже делать нечего. Ведь это одна из причин, что привела меня сюда, если помните.
Глава 16
Было уже поздно, когда я добрался до "Казановы". Зал кишмя кишел французами, и все они уже прилично налакались того, что лягушатники пьют, когда хотят напиться до бесчувствия. Вероника оказалась права: теперь мне действительно больше нравилось, когда в "Казанове" было спокойно. Не найдя ее в толпе, я спросил официанта, которого вчера наградил большими чаевыми, не заходила ли она сюда.
- Да, была здесь минут десять - пятнадцать назад, - сказал он. - Я думаю, она пошла в "Коралл", сэр. - Он понизил голос и наклонился ко мне: Ей не нравятся французы. По правде сказать, мне тоже. Англичан, американцев, даже русских по крайней мере можно уважать. Их армии принимали участие в нашем разгроме. Но французы? Они - ублюдки. Поверьте, сэр, я-то знаю: живу в пятнадцатом районе, во французском секторе. - Он поправил скатерть. - Что джентльмен будет пить?
- Думаю, надо бы и мне заглянуть в "Коралл". Ты знаешь, где это?
- В девятом районе, сэр. Порцеллангассе, совсем рядом с Берггассе и тюрьмой. Знаете, где это?
Я засмеялся:
- Начинаю догадываться.
- Вероника - милая девушка, - заметил официант и добавил: - Для шлюшки.
Дождь пришел во Внутренний город с востока, из русского сектора. В холодном ночном воздухе он превратился в град, который сек лица полицейских из международного патруля, которые остановились у "Казановы". Коротко кивнув швейцару, не говоря ни слова, они прошли мимо меня в зал в поисках воинского порока, этого компрометирующего проявления похоти, подогреваемой сочетанием нескольких факторов: удаленностью от родины, наличием голодных женщин и нескончаемым запасом сигарет и шоколада.
Около уже знакомой Шоттенринг я перешел на Вэрингерштрассе и через Рузвельтплац повернул на север, пройдя в тени залитой лунным светом Вотивкирхе с ее башнями-близнецами, которая, несмотря на свою огромную, прямо-таки поднебесную высоту, пережила каким-то чудом все бомбежки. Во второй раз за сегодняшний день я поворачивал на Берггассе и вдруг услышал крик о помощи, доносящийся из большого разрушенного здания на другой стороне улицы. На мгновение я остановился, но, сказав себе, что это не мое дело, собрался было продолжить свой путь, как снова услышал крик. Очень знакомое контральто.
Я быстро пошел в том направлении, откуда звали на помощь, чувствуя, как по коже у меня от страха ползают мурашки. У поврежденной стены здания была свалена огромная куча булыжников, и, взобравшись на нее, я сквозь разбитое арочное окно заглянул в полукруглую комнату, напоминавшую размерами зал небольшого театра. Напротив окон была прямая стена, и около нее, освещенные луной, боролись три человека. Двое - русские солдаты, грязные и оборванные, - громко ржали, пытаясь силой сорвать одежду с третьего человека - женщины. Я узнал Веронику раньше, чем она подняла лицо к свету. Она вновь закричала и получила пощечину от русского, державшего ей руки, другой, стоящий перед ней на коленях, уже успел разорвать ей платье.
- Покажите, душка! - гоготал он, срывая с нее нижнее белье. Он опустился ниже, чтобы насладиться видом ее наготы. - Прекрасная, - сказал он, как будто рассматривал картину, а затем сунулся лицом между ее ног. - И вкусная тоже! - прорычал он.
Русский повернул голову от ее ног, услышав шум моих шагов по усеянному мусором полу. Оценив длину стальной трубы в моих руках, он встал рядом со своим другом, который оттолкнул Веронику в сторону.
- Убирайся отсюда, Вероника! - закричал я.
Не дожидаясь особых уговоров, она схватила пальто и побежала к одному из окон. Но у русского, который облизывал ее, казалось, были другие идеи на этот счет, и он ухватил ее за копну волос. В то же мгновение я размахнулся трубой, и она с явственным звоном ударила его мерзкую голову. От вибрации после удара у меня даже рука онемела.
Я как раз думал, что треснул его слишком сильно, когда почувствовал резкий удар по ребрам, а затем пинок коленом в пах. Труба выпала у меня из рук на усеянный битыми кирпичами пол, и я медленно последовал за ней, ощущая во рту вкус крови. Я подтянул ноги к груди и напрягся в ожидании, что его грубый ботинок врежется в мое тело снова и прикончит меня. Вместо этого я услышал короткий звук, вроде механического щелчка, какой бывает у строительного пистолета, и в этот раз ботинок качнулся высоко у меня над головой. Все еще держа ногу на весу, человек зашатался, как пьяный танцор, а потом замертво рухнул около меня. Его лоб был аккуратно раскроен меткой пулей. Я застонал и на мгновение закрыл глаза, а когда открыл их и приподнялся на локте, то увидел третьего человека, сидящего возле меня на корточках и направляющего мне прямо в лицо ствол "люгера" с глушителем. У меня, признаюсь, мороз пошел по коже.
- Ах, чтоб тебя, капустник! - сказал он, а затем, улыбнувшись во весь рот, помог мне подняться. - Я собирался сам тебя выпороть, но, похоже, эти два ивана поработали за меня.
- Белински, - прохрипел я, держась за ребра. - Ты ли это, мой ангел-хранитель?
- Да, жизнь прекрасна. Ты в порядке, капустник?
- Наверное, для груди будет лучше, если я брошу курить. А вообще все нормально. Откуда, к черту, ты взялся?
- Ты меня не видел? Отлично. После твоего высказывания о моей слежке, я проштудировал литературу по этому вопросу. Да еще и оделся как наци, чтобы ты меня не заметил.
Я огляделся.
- Ты видел, куда пошла Вероника?
- Значит, ты знаешь эту даму? - Он отошел к солдату, которого я уложил трубой, - тот без сознания лежал на полу. - А я-то думал, ты из донкихотов.
- Я познакомился с ней вчера вечером.
- До того, как познакомился со мной, надо полагать. - Белински взглянул вниз, на лежащего солдата, потом нацелил "люгер" ему в затылок и нажал на курок. - Она снаружи, - сказал он спокойно, как будто выстрелил по пивной бутылке.
- Черт! - выдохнул я, испугавшись такой бессмысленной жестокости. Тебя вполне можно зачислить в карательный отряд.
- Что?
- Я сказал, надеюсь, ты вчера не опоздал из-за меня на последний трамвай. Так уж необходимо было его убивать?
Он пожал плечами и стал свинчивать с "люгера" глушитель.
- Убить двоих лучше, чем оставить одного в живых, чтобы он потом давал показания в суде. Поверь, я знаю, о чем говорю. - Носком туфли он пнул мертвеца в голову. - Все равно этих Иванов не будут искать. Они - дезертиры.
- Откуда ты знаешь?
Белинский указал на два узла с одеждой, лежащих около двери, и на остатки еды и кострище неподалеку.
- Похоже, они прятались здесь пару деньков. Думаю, им стало скучно и захотелось... - Он поискал подходящее слово в немецком, а потом, тряхнув головой, закончил предложение на английском: - Женских прелестей.
Он спрятал "люгер" в кобуру, а глушитель опустил в карман пальто.
- Если тела этих двоих найдут раньше, чем их сожрут крысы, то местные парни решат, что это дело рук МВД. Но, держу пари, крысы будут первыми. В Вене, уверяю тебя, они самые большие из тех, которых ты когда-либо видел. Они поднимаются прямо из канализации.
Подумать только, от этой парочки покойников так несет, будто они сами там побывали. Главная сточная труба выходит в городском парке, совсем рядом с советской комендатурой и русским сектором. - Он направился к окну. Пошли, капустник, нужно найти твою приятельницу.