Кэрол повернула на подъездную дорожку и увидела их дом. Она выросла в этом аккуратно оштукатуренном одноэтажном белом домишке с черными ставнями. Зимой садик при нем выглядел уныло - голые деревья и розовые кусты, поникшие от холода рододендроны.
Весна, весна, я не могу тебя дождаться.
Но в доме было тепло, а Джим, словно ребенок накануне Рождества, только что не стоял на голове от возбуждения.
В свежей сорочке и обтягивающих джинсах, пахнущий лосьоном "Олд спайс", с волосами, еще мокрыми после душа, он схватил ее в объятия, едва она переступила порог дома, и закружил по комнате.
- Ты не поверишь! - кричал он. - Мой отец - старый доктор Хэнли! Ты замужем за малым, у которого гены Нобелевского лауреата!
- Успокойся, Джим, остынь немножко, - сказала Кэрол. - Что ты несешь?
Он поставил ее на пол и, захлебываясь, рассказал о письме и о "железных" выводах, которые из него сделал.
- Ты уверен, что не увлекаешься, Джим? - сказала она, снимая пальто.
- Что ты хочешь этим сказать?
- Боюсь показаться тебе занудой, но ведь пока никто еще не называет тебя молодым мистером Хэнли, не так ли?
Его улыбка погасла.
- И не будет так называть. Я останусь Джеймсом Ионой Стивенсом до конца своих дней. Не знаю, почему Хэнли подкинул меня в приют, и то, что он богат и знаменит, не имеет никакого значения. Иона и Эмма Стивенс усыновили и вырастили меня. Для меня мои родители - они.
Тогда почему ты так долго и упорно искал своих кровных родителей? вертелось у Кэрол на языке. Странно, что Джим, долгие годы одержимый этой мыслью, теперь рассуждает по-другому.
- Пусть так, Джим. Но я не хочу, чтобы ты снова тешил себя надеждами, а потом испытал боль разочарования. Сколько раз ты брал ложный след и всегда очень огорчался, когда он заводил тебя в тупик.
Она вспомнила, как много дней на протяжении учебы в колледже и после него они провели, роясь в старых архивах приюта Святого Франциска для мальчиков. После их женитьбы Джим наконец отказался от поисков. Она думала, что он навсегда оставил мысль выяснить, кто были его настоящие родители.
И тут вдруг эта история с письмом.
- Но теперь все иначе, разве ты не видишь? Не я разузнаю, ищу, а меня ищут. Представь себе, Кэрол, что получается. Я был найденышем. Мне не исполнилось и двух недель, когда меня в буквальном смысле нашли на ступеньках приюта. Не хватало только завывающей вокруг метели, чтобы все выглядело, как литературный штамп. Никаких следов моих родителей, и вот теперь, через двадцать шесть лет, человек, которого я лично не знал, никогда даже не встречал, упоминает меня в своем завещании. Знаменитый человек. В сороковые годы, такие далекие по духу от хиппи и свободной любви наших дней, известный ученый вроде него мог опасаться скандала. - Джим замолчал и посмотрел на нее. - Уяснила картину?
Она кивнула.
- Хорошо. Теперь скажи мне, любимая, что в таком случае сразу же приходит в голову, когда стараешься понять, почему богатый старик упоминает в своем завещании найденыша?
Кэрол пожала плечами.
- Ладно, очко в твою пользу.
Он широко улыбнулся.
- Так-то! Я не псих!
Его улыбка всегда обезоруживала ее.
- Нет, ты не псих.
Зазвонил телефон.
- Это, вероятно, меня, - сказал Джим. - Я звонил в адвокатскую фирму, и они обещали перезвонить мне.
- О чем ты спрашивал?
Он бросил на нее робкий взгляд.
- О моем настоящем... кровном отце.
По его репликам она почувствовала, как он расстроен тем, что у адвоката нет никаких сведений на этот счет. Наконец Джим закончил разговор и повернулся к ней.
- Знаю, что ты сейчас скажешь. Ты спросишь, почему это так для меня важно? Какое это имеет значение?
Она сочувствовала ему и в то же время не понимала. Ей хотелось сказать: "Ты - это ты. Твое происхождение ничего не меняет".
- Я спросила бы об этом не впервые, - сказала она.
- Да, ты права. Я хотел бы бросить все это, но не могу. Как тебе объяснить? Это похоже на то, как человек, утративший память, оказался в одиночестве на корабле, который занесло в Марианскую впадину; он старается остановить судно, бросает якорь, но тот не достает до дна, и корабль по-прежнему несет в неизвестном направлении. Человек думает: знай он откуда началось плавание, он смог бы сообразить, куда плывет. Он оглядывается назад, а там только пустынное море, и у него рождается ощущение, что он лишен прошлого. Это своего рода генетическая и социальная амнезия.
- Джим, я понимаю. Я чувствовала то же самое, когда погибли мои родители.
- Нет, то было другое. Случилась трагедия: их не стало, но ты, по крайней мере, их знала. И если бы даже они погибли на другой день после твоего рождения, все равно это было бы другое. Потому что ты могла бы потом рассматривать их фотографии, говорить с людьми, которые их знали. Они существовали бы в твоем сознании и подсознании. У тебя остались бы корни, которые вели в Англию, Францию, куда-нибудь еще. Ты была бы каплей могучего потока, участвовала бы в общем движении. У тебя было бы прошлое, которое подталкивало бы тебя вперед.
- Но, Джим, я никогда не думаю о подобных вещах. Никто о них не думает.
- Потому что они у тебя есть. Ты принимаешь их за данное. Много ты думаешь о своей правой руке, ведь нет? Но если бы ты родилась без нее, тебе бы ее недоставало каждый день.
Кэрол подошла и обняла его. Он прижал ее к себе, и она почувствовала, как отступает охватившее ее волнение. Джим умел это делать, умел заставить ее ощутить себя спокойной и уверенной.
- Я буду твоей правой рукой, - нежно сказала она.
- Ты всегда ею была, - прошептал он в ответ. - Но, чувствую, я нашел, что искал. Скоро это будет известно наверняка.
- Полагаю, что тогда я тебе больше не буду нужна, - сказала она, притворно надув губы.
- Это будет праздник, а ты останешься нужна мне всегда!
- Да уж, смотри, чтоб так и было. Иначе я просто отправлю тебя назад в приют Святого Франциска!
- Боже! - воскликнул он. - Приют! Почему я о нем не подумал? Может быть, нам не придется ждать до оглашения завещания. Может быть, удастся все выяснить прямо сейчас!
- Послушай, Джим, мы смотрели эти архивы по меньшей мере тысячу раз!
- Да, но ведь мы не искали там упоминания о Родерике Хэнли.
- Нет, но...