Хозяина постоялого двора, неопрятного костистого мужичка средних лет с бегающими глазками, мы обнаружили на улице, суетливо сбегающим по чёрной лестнице со второго этажа, находившегося в его безраздельном пользовании.
— Какая встреча! — воскликнул я, привлекая к себе его внимание. — Что, не спится, милейший? Куда так спешим? И почём у нас ныне сделались родные постояльцы?
Заметив меня, трактирщик вздрогнул и попытался ретироваться обратно в своё жилище. Но тут же отшатнулся обратно, когда прямо перед ним из теней соткалась высокая фигура в плаще с капюшоном державшая перед собой длинный меч. Когда Локрин успел туда забраться — ума не приложу, но вышло эффектно.
— Сейчас ты скажешь: «я ничего не знаю», — вместо приветствия заявил налётчик.
— Я ничего не знаю! — жалобно проблеял трактирщик, и, сообразив, что произошло, ойкнул и вжал голову в плечи. — Правда, клянусь вам!
— А я говорю вам: не клянись вовсе, — по памяти процитировал я. — И пусть слово ваше будет: да — да, нет — нет, а что сверх этого, то от лукавого.
— Слыхал? — добавил Локрин. — Так что давай-ка мы немного побеседуем. Обещаю, в процессе ты сам удивишься, как много ты, оказывается, знаешь. Но для начала, пригласи-ка нас в дом, а то такие разговоры на улице вести как-то несподручно.
Не знаю, что такого навоображал себе этот человечек, но вместо того, чтобы благоразумно последовать услышанной рекомендации, он сел на ступени, сжался и запричитал, чтобы мы его пощадили. Пришлось заволакивать его наверх силком.
И нет, не переживайте, мы этого поганца пальцем не тронули. Хотя и было поначалу желание съездить ему за всё хорошее по фотокарточке, но затем трактирщик так позорно расклеился, что это стало попросту противно. Мы просто объяснили ему на словах, что, как и какими инструментами с ним будет сделано, если его язык вопреки нашим ожиданиям не развяжется. И жути в это объяснение напихали столько, что от её перебора как-то даже самим смешно стало. Перестарались, в общем, и настолько, что окажись перед нами кто-нибудь морально крепче киселя, эффект вышел бы строго обратный тому, на что мы рассчитывали. Трактирщик, однако, проникся. И, дослушав наши речи до конца, запел, что тот соловей.
Вообще, знаете, успех — понятие очень относительное. Бывает, ставишь перед собой цель, предпринимаешь для её достижения усилия и, наконец, не просто добиваешься своего, но и сверху получаешь ещё больше, чем рассчитывал. Однако, радости от этого не выходит ровным счётом никакой. Даже наоборот — вместо неё приходят тревоги, печали и всяческое уныние. Особенно часто такое происходит, когда добиваешься власти. Но не только — нам для такого эффекта хватило провести допрос, причём, даже без особого пристрастия.
— А он не спятил? — далеко не в первый раз спросил Локрин, когда мы уже собрали вещи и ушли из оказавшегося негостеприимным жилья в ночь. — Ну, или наврал с перепугу больше, чем знал на самом деле. О них ведь ни слуху ни духу ещё со времён моего деда, если не раньше.
О, от такого варианта я бы не отказался. Но увы, прямо у меня в голове обитала непосредственная свидетельница того, что культ Йируна всё ещё существовал.
— Нет, — сказал я. — Для вранья это как-то уж слишком, так что, боюсь, он сказал правду. К тому же, есть кое-что, что мне стоит тебе рассказать. Но не здесь. Сможешь сейчас отыскать местечко потише?
Налётчик молча кивнул. Я же задумался, как именно лучше пересказать то, что мне поведала Кая, не сболтнув при этом лишнего. То, что было крайне важно — но чего тот человек, за которого меня принимал Локрин, знать не мог.
Йирун, по имени которого назвали культ, был магом, жившим столетия назад, в тревожное время между появлением тумана и моментом, когда его распространение остановилось. И, если вкратце, то репутация у этого деятеля была чем-то средним между Максимилианом Робеспьером, Йозефом Менгеле и Владом Цепешем. Не в полной мере заслуженная, на мой взгляд. То, что он нёс в народ, напоминала очень травоядный вариант социализма, а его деятельность виделась довольно-таки аккуратной вариацией собирания земель. И, кстати, мне очень сильно показалось, что это был мой коллега. В смысле, попаданец из сопоставимых времени и мира. Впрочем, подтвердить или опровергнуть это возможным не представлялось, ибо фигурант давно умер. Однако, демонизировать его, как бы Кая к этому не подводила, меня что-то не тянуло.
Иное дело — его последователи. Вот их оправдывать у меня особого желания не возникало. То есть, конечно, бедняги оказались во власти идей, к которым вообще никто в их мире не был готов. И то, что они начали ломать дрова в промышленных масштабах, этим во многом и объяснялось. Но нет. Во-первых, я не люблю тупых фанатиков. Во-вторых, я очень не люблю тупых фанатиков. А в-третьих, крайне трудно изыскать в себе хоть сколько-нибудь сочувствия к тем, кто практикует зачистки всех, не сдвинутых по той же фазе.
К счастью, таких везде и всегда очень быстро зачищают самих. К сожалению, это никогда не выходит сделать до конца. Может, через несколько поколений, может, через век, но эта гадь всё равно выползет из-под колоды, под которую её загнали в прошлый заход. И вот этому как раз Кая и была свидетельницей. Поскольку в своём последнем бою ей противостояли вовсе не «перчатки». Это был как раз культ Йируна, каким-то образом с железнорукими сговорившийся. И даже не смешные косплееры древнего зла — нет, эти были настоящими, и указывало на это то самое заклинание, выключившее навыки Каи. Великий уравнитель, если угодно, делавший авантюриста простым смертным.
— Нет, конечно, не всё так просто, — заметила Кая. — Мы начинали это исследовать, и пришли к тому, что эту гадость требуется подготовить под конкретный класс. Авантюристы слишком разные, чтобы один навык мог лишать сил любого из них. И будь со мной кто-то ещё — мы могли бы выкрутиться. Но мы не успели довести это до ума. Просто не хватило времени.
И вот теперь, если верить трактирщику, эти самые люди возжелали нашей с Локрином смерти. Чем мы такое заслужили, понятно не было, но факт был, что называется, налицо. Очевидно было и то, что это каким-то образом затрагивало и историю Каи, и миссию, исполнения которой от нас ждал Виктран. Как именно — хороший вопрос. Вообще, в хороших вопросах у нас нехватки не было, в отличие от ответов.
Укромное место для поговорить Локрин нашёл в Застенке. Куда мы проникли прямо-таки издевательски буднично — просто перемахнули через стену, дождавшись, пока обходивший её дозор прогромыхает мимо. Возникал вопрос, а так ли нужно властям предержащим, чтобы депрессивный район был надёжно отгорожен от остальной утопии? Может, заходы обитателей дна в уютный мирок за стеной были фактором, скреплявшим его? Наверное, если бы я больше понимал в такой вот прикладной социологии, я бы смог сходу дать на это однозначный ответ. Но увы, моих знаний здесь хватало сугубо на то, чтобы не совать свой нос туда, где я ничего не понимаю, и воспринимать просто как данность реалии, с которыми сталкиваюсь. Тем более, что сейчас они были скорее в мою пользу, нежели наоборот.
Застенок сам по себе выглядел так, как могла бы смотреться Ауренна в целом после конца света. Архитектура, вроде, та же, даже со следами былой красоты. Однако, царившая повсюду разруха добавляла к ней, красоте, то бишь, свои терпкие нотки, капитально смещавшие акцент. И если кое-где дыры были подручными материалами всё же заделаны, то большинство строений представляли собой руины, не лишённые самобытной эстетики, но крайне при этом неуютные. Именно такой дом, лишённый большей части крыши и чувствительного куска стен, мы с Локрином в качестве пристанища и выбрали.
— Итак, — сказал налётчик, когда мы скрыли рюкзаки и развели костёр, — рассказывай.
И я рассказал. Не всё, понятное дело. И не без успевшего хорошо себя зарекомендовать косвенного вранья — такого, когда собеседник благодаря грамотно выбранным формулировкам обманывает себя сам. Так, я не соврал, сказав, что меня отправили разобраться с этим — просто умолчал, что сделала это не Кая, и что произошло оно не так уж давно. Чистой правдой было и заявление, что я по ряду причин не мог сообщить главе клана то, что мне стало известно — естественно, ведь эту информацию я получил, когда и клана уже не было. В остальном же я практически ничего не утаил — ведь Локрин уже успел продемонстрировать, как неплохо у него варит голова, так что скрывать от него что-то сверх необходимого было неразумно.
— Значит, всё это время, — сказал налётчик, дослушав мой рассказ, — ты знал то, что способно уничтожить «Железную руку». И говоришь об этом только сейчас.
— Так пока неспособно, — развёл я руками. — Доказательств у меня до сих пор нет, только моё слово против их. Если я во всеуслышание заговорю об этом сейчас, они могут найти способ всё замять. Подчистят улики, казнят меня якобы за клевету — и всё, никто больше никогда на этом сыграть не сможет.
— Да, — Локрин невесело усмехнулся. — Очень удобно.
— Удобно?! — я почувствовал, что сейчас меня понесёт, и поначалу попробовал сдержаться. Но потом слегка задумался — и как-то не нашёл причин, с какой стати мне это делать. — Ну, да. Это просто невероятно удобно. Шикарно же просто: сидеть с задачей, которую сам не до конца понимаешь, и которую тебе категорически нельзя завалить, абсолютно при этом не представляя, как именно ты можешь это сделать. Нет, ты полностью прав. Мне точно следует не прятаться за всем этим, а что-нибудь отчебучить, такое, чтобы всем бардам лет на триста других тем для песен не было. И коньки в результате отбросить — но это же чепуха, дело ведь за меня какой-то другой неудачник сделает. Не так ли? Их же вот прямо здесь за углом сотни прячутся.
Было видно, что Локрин очень хотел ответить. Примерно в том же тоне, и с не меньшим накалом. Однако, стоило отдать ему должное — он сдержался, хотя его явно распирало разругаться со мной вдрызг. Здесь, наверное, чувствовалась школа Каи: она тоже, прежде чем высказаться, всегда брала поправку на уместность.
— И в чём задача? — спросил он.
— Разобраться, распознать и предотвратить, — сказал я. — И если тебе кажется, что я сейчас отделываюсь общими словами, то знай, что мне эту задачу так и поставили, пропустив все «что», «зачем» и «почему».
— Не похоже на Кайару.
— Она-то как раз помогла, — я вздохнул, — и сильно. Не знаю, как без неё бы выкручивался. Локрин, пойми, пожалуйста, правильно: я не всё могу тебе рассказать. Не потому, что не доверяю. Просто отвечать ещё и за то, куда тебя с этим знанием понесёт, будет перебором.
— Ладно, — налётчик выставил ладони перед собой, пытаясь притормозить не то мои излияния, не то собственные мысли. — Допустим, я сказал лишнее. Но я ведь и сам могу за себя отвечать. Потому скажи уже, наконец, кто ты?
— Тот, кем кажусь, — ответил я. — Парень, которого закинули во всю эту историю, забыв объяснить, что вообще происходит, и спросить, а надо ли оно ему. Не надо принимать меня за какого-то посланца богоподобных, который проведёт тебя через главное приключение твоей жизни. Меня бы самого кто-нибудь провёл, а то всё на ощупь приходится.
Локрин внимательно на меня посмотрел. Затем перевёл взгляд на костёр и поправил в нём сползшую набок доску.
— Не верю, — сказал он. — Можешь думать себе, что угодно. Но я не верю.
Я не нашёл, что ему на это ответить. И дальше у нас разговор особо не заладился. Однако, и возможности спокойно всё обдумать мне не представилось.
— Почему ты ему не расскажешь? — спросила Кая. — Ручаюсь, проблем с ним не будет. Да и не помню, чтобы Виктран просил тебя что-то скрывать.
Вопрос был хороший. Действительно, ручаться за то, что Локрин воспримет всё адекватно, я мог бы и сам. Даже в дурку сдать не попытается, во-первых, за отсутствием здесь таковых, а во-вторых — поскольку ну магический мир же, почему нет. Плюс, хоть я и знал его совсем немного времени, сомневаться в его лояльности как минимум Кайаре как-то не приходилось, а с ней у нас конфликта интересов не просматривалось. Так почему же?
— Я чужак, — наконец смог я сформулировать свою мысль. — С моей стороны будет безответственно втягивать в свои заморочки кого-то из местных. Тот же Йирун, про которого ты рассказывала — мне упорно кажется, что он был кем-то вроде меня. И он об этом не подумал, или, может, сознательно такими мыслями пренебрёг. Что из этого вышло? И что могу натворить я?
— Если бы я знала тебя похуже, — ответила Кая, — я бы сказала, что это очень удобная позиция.
— Вы с Локрином не родственники? — ехидно осведомился я. — Впрочем, ты же меня знаешь получше, значит есть какое-то «но». Верно?
— Но ты достаточно заморачиваешься тем, как ты выглядишь как минимум в моих глазах. И это наводит на мысль о твоей искренности. А если серьёзно, то не поздновато ли ты этим вопросом задался? Учитывая, что ты уже здесь, причём, с разрешения и по воле Виктрана.
— Скажу вещь, которая может показаться тебе кощунством, — сказал я, — но, на мой взгляд, дурака могут свалять и богоподобные. Возвращаясь к Йируну — если я на его счёт прав, то кто-то же его сюда притащил.
— Йируна здесь нет, — заметила Кая. — А ты есть. И мне кажется, что ты боишься.
— Да, — не стал отрицать я. — И, как бы это в твоих паладинских глазах не выглядело, за свою шкуру тоже, прости уж, если разочаровал. Почему вообще это должен быть я, неужели не нашлось никого получше?
Втайне, признаться, я надеялся, что меня станут отговаривать, мол, если бы нашлось, тебя бы здесь не было, поверь в себя, и всё такое. Но Кая не стала этого делать.
— Я не осуждаю твой страх, — сказала она. — Сама его испытывала, тебе ли этого не знать. Но позволишь ему сковать себя — погибнешь. Начнёшь из страха бездействовать — погибнешь. Замкнёшься из-за страха…
— … тоже ничего хорошего, — закончил я за неё. — Последовательность понял, здесь можно всего не перечислять. Просто… Знаешь, если бы я чуть лучше представлял, что мне надо сделать, я бы чуть меньше и переживал, что сделаю не то.
— Кажется, понимаю, — мыслеголос Каи стал мягким, будто она уговаривала раскапризничавшегося ребёнка. — Но попробуй всё-таки предположить, что Виктран знает, что делает. И если он поместил тебя сюда такого, какой ты есть, то в тебе уже присутствует всё необходимое, чтобы ты сделал то, что ожидается. Если он не объяснил тебе, как действовать, то естественное для тебя поведение и будет наилучшим выбором. Ты же пытаешься думать за богоподобного. Но его задачи ему и решать. Переживать за наш мир — его бремя, твоя же задача, в чём бы она не заключалась, думаю, проще.
Это были разумные и, чего уж там, приятные слова. Немного банальные, как и любой совет поверить в свои силы и дерзать, не без этого. Однако, из уст Кайары, за которой в иных случаях не ржавело меня и отругать, они звучали вполне искренне. Проблема была в другом. Кая, как дитя своего времени и мира, слишком, на мой взгляд, опиралась на мудрость, всеведение и могущество богоподобного. Ладно, чего уж там — бога, которому она всю жизнь и служила. При всём отсутствии типично-фанатичных загонов, ей было сложно посмотреть на Виктрана критически. В отличие от меня. Нет, глупо было отрицать за этим существом, будь оно хоть сто раз в прошлом обычным человеком, как минимум знаний и опыта в тех объемах, которые мне даже вообразить было непросто. Но мне никак было не отделаться от мысли, что его действия находились строго в рамках возможного. Что я угодил во всё это не потому, что исполнен всяческих достоинств и потому оптимален, а потому, что был наименее паршивым вариантом из тех, кого реально из нашего мира умыкнуть. Что он толком не дал мне никаких вводных не потому, что я, такой, как есть, по умолчанию поведу себя правильно, а из-за того, что все богоподобные связаны по рукам и ногам этими их ограничениями на вмешательство. И насколько же всё было запущено в таком случае, что он пошёл на этот риск? Нет, Кая была права — я и впрямь пытался думать за Виктрана. Но я не мог этого не делать. Я и дома-то, при в целом спокойном отношении к религии, особо верующим не был, что здесь-то начинать.
— Или мои сомнения, — подумав, сказал я, — это именно то, что от меня ожидалось.