Рывком откинув брезент с полиэтиленом. Юрьев увидел в ванне слежавшиеся и обескровленные куски человеческих тел, которые неуловимым образом переходили в оленьи со свалявшимся клочками сырым мехом шкур. Боковым зрением Юрьев видел, что Хозяин неотрывно следит за ним, словно боясь пропустить самый первый, самый невыносимый момент душевного смятения, чтобы выпить его до капли и потом долго еще наслаждаться тончайшей сладостью неподдельного человеческого ужаса.
Юрьев изо всех сил пытался сделать вид, что все нормально, все именно так, как и должно быть, и что ему совсем, совсем не страшно.
Вероятно, устав ждать проявлений животного страха или, скажем, ползания на коленках с рыданиями и мольбой о пощаде, Хозяин отвернулся к стеллажу, на верхней полке которого стояли человеческие фигуры в полный рост и бюсты.
- Вот, посмотрите шедевры,- сказал он.
Юрьев подошел поближе и понял, что это скульптурные изображения хорошо знакомых ему людей: политических деятелей, крупных бизнесменов, звезд эстрады и кино - в общем, тех, кого он привык ежедневно видеть на обложках, рекламных щитах, телеэкранах... Только все они были голые и у каждого был какой-нибудь омерзительный изъян.
Но главное было то, что все они были сделаны из тех самых кусков человеческих тел, которые, самым невероятным образом приобретя пластичность в руках ваятеля, слагали фигуры, плотно, без зазора примыкая друг к другу и очень точно повторяя нужный рельеф.
- Это все Колино? - уже спокойным голосом спросил Юрьев, приняв правила игры, где тебя то мучительно пугали, то грубо дурачили, а ты делал вид, что так и надо.
- Нет, мое,- улыбнулся Хозяин, который стоял теперь рядом с Юрьевым, скрестив на груди руки и с удовлетворением поглядывая на скульптуры.- А этого вы узнали? - перейдя внезапно на "вы". Хозяин указал на статую гордого человека с порочным и властным лицом Нерона, который в последнее время вовсю развернулся в городе с реализацией своих маниловских прожектов.- Хорош, правда? Не лучший экземпляр, но все же, все же... Ах, как я люблю, когда он, скорбно насупив брови, говорит, говорит, говорит о милосердии, о цивилизованности и дарованных временем свободах. Как умилительно врет он о долге перед стариками, о гуманном отношении к немощным и больным - благодетеля из себя строит. А как я хохочу - до икоты, до коликов, до стона, когда он начинает разглагольствовать о справедливости и любви, а думает - я-то вижу! - о новом клетчатом пиджаке, который только что привез из Америки. Причем думает о нем, всем нутром повизгивая от радости. Но что же надобно ему в этой жизни? Ну конечно, власти и, безусловно, денег, чтобы без счету,- все больше и больше... Но более всего ему нужен этот самый клетчатый пиджак. Добро бы остров с рабами и наложницами в теплых морях взалкал или собственную армию с ракетами, взмолился б о поклонении себе как пророку целых народов! А тут просто пиджачишко клетчатый из пригородного магазинчика, где стоит он в два раза дешевле, чем в супермаркете в центре... Нет, не будет ему больше власти, и вовсе не потому, что для таких ее жалко, а потому, что такие, как грызуны.: жадные, но жалкие и, по большому счету, безвредные. Мелковат он для большой игры - вовремя передернуть не сможет. Хотя что с него взять - провинциал. Аппетит, конечно, звериный, но как дорвется до обжорки, так сдержать себя не может, а потом, бедняга, животом мается. В глубинке-то в свое время ой как натерпелся, да и кость у него не та: как ни крути, а с мозолью...
- А из чего он сложен, из каких фрагментов? - Юрьев никак не мог определить.
- Да из ребячьих пупков, конечно же. из чего же еще правда, сам он об этом знать не хочет: очень уж любит себя. Ну и хорошо. С такими никаких хлопот...
Юрьев сказал, что должен уже идти. Тогда Хозяин снял с полки обескровленную человеческую руку с судорожно растопыренными пальцами и сказал:
- Это вам от меня. "Цветок лотоса". Юрьев с дрожью взял ее двумя пальцами, с омерзением почувствовав под холодным мясом скользкую кость.
Человек подал ему на прощание руку. Рука была теплая и липкая. Юрьев, боясь сжать собственную ладонь в кулак, чтобы чего доброго вновь не почувствовать на пальцах теплую слизь, вошел в лаз и внезапно вышел прямо на улицу. "Цветок лотоса" он тут же выбросил.
Юрьев стал вновь задыхаться. Вернее, он просто не мог сделать вдох, поскольку всюду - и вокруг, и над головой - была вода. Оттолкнувшись от земли, он отчаянно за работал руками, мучительно пытаясь вы нырнуть на поверхность еще до того момента, когда его грозящие взорваться легкие рефлекторно втянут в себя воду.
На Юрьева смотрел какой-то подросток и осторожно теребил его за плечо.
- Кто вас так? Здравствуйте... Юрьев попробовал приподняться на локте, чтобы лучше разглядеть подростка - это лицо он совсем недавно где-то видел,- но боль в голове и, главное, в груди вернула его в исходное положение. Юрьев застонал.
- Лежите, не вставайте. Это здесь вас так отделали?
Юрьев едва заметно кивнул.
- Где я тебя видел? - тихо спросил Юрьев.
- В клубе на тренировке. Вы вчера приезжали, искали Игоря.
- Как тебя зовут?
- Максим. Я вместе с вашим Игорем боксом занимался, потом вместе качаться стали...
И тут Юрьев все вспомнил. И как ездил с утра за город к слепой старушке, и как просил помощи у Коли, и как потом колесил с Марселем по городу в поисках сына, и как его насмерть били съемщики долгов, и как, наконец, его добивали в милиции, заставляя признаться в убийстве старика вахтера.
Юрьев понял, что жизнь его теперь подошла к своему логическому завершению: то, к чему он шел, порой кокетничая с собутыльниками на тему собственной смерти, последние два года, вдруг встало перед ним во всей своей обнажающей душу правоте. Последняя, державшая его на плаву, цель была исчерпана. Он не нашел сына.
- А ведь я так и не нашел его,- с горькой усмешкой сказал Юрьев и заплакал, не стыдясь ни слез, ни прыгающих кровоточащих губ...
Дверь открылась, и в камеру с грязной ухмылочкой ввалился еще один, лет сорока, ХУДОЙ и маленький человек.
- Здорово, Чика, чего опять к нам? - недовольно спросил кто-то из сокамерников.
- А ты будто не рад меня видеть снова? -отозвался Чика, ощерившись. Передние зубы у Чики в целом отсутствовали. Лишь кое-где из красных десен сиротливо выглядывали почерневшие обломки, словно печные трубы на пепелище...
- Ты же нас, как мух, уже всех высосал,- сказал кто-то.
- Еще не всех, с прибавленьецем вас! - гнусно захохотал Чика.
- Парня-то не трожь, он по недоразумению. А этот - полутруп: из него менты отбивную сделали!
- Вот и хорошо, значит, готовенький. Я люблю с пылу с жару, готовеньких. Но ежели вы так за него беспокоитесь, то я, конечно, исключаю его из списка. Так, кто у нас сегодня донор, чья очередь? - Чика оглядел камеру.
Все сидели на своих местах, либо опустив голову, либо смотря в сторону.
- Я так понимаю, что никто сегодня не желает безвозмездно отдать свою кровь узнику усиленного режима?
Все напряженно молчали.
- Молчите? Ну и ладно. Значит, добровольцев нет. Тебя, дядя, как зовут-то? - обратился Чика к Юрьеву.-Анатолий? Толя значит... Толян! Вот что, Толян, я в этих учреждениях живу всю свою сознательную жизнь. Меня мамаша прямо в тюрягу подбросила, чтобы с малолетства жизнь нюхал, и с тех пор я - сын режима. Понял? Ну вот. Посмотри на меня - таким меня сделала тюрьма; здоровье свое я оставил на одной очень важной для родины комсомольской стройке. Питание здесь - сам понимаешь, не хватает калорий. Ты, кстати, в наших краях впервые? Ага... Ну так вот. Братва здешняя взяла надо мной, как над ветераном строек социализма и туберкулезником, шефство - поит меня собственной кровью, вскармливает значит. Почему, спросишь? Да нет, им меня не жалко - они меня не любят... Но ведь им еще в зону идти, а там закон - тайга. Там меня все знают и ценят. И если я на кого-нибудь из них здесь обижусь, то, сам понимаешь, там у него совсем нехорошо получится.. Ты ведь, дядя, старичка замочил по пьянке, так что как раз в наши края угодишь. А там я тебе первый кореш буду - все хорошее припомню... Видишь, я даже не предлагаю тебе сыграть, а у нас ведь здесь только на "так" или на "просто так" играют, и, значит, тебе всяко выходит дырочка... Ну давай, давай, дядя, я у тебя тут на руке чикну и попью малость калорий...
Чика даже засмеялся от удовольствия - так ему понравился собственный рассказ. Он порылся где-то в куртке и извлек маленький кусочек бритвы.
Юрьеву было уже все равно. Он лежал, отвернув голову в сторону от гогочущего урки и плакал.
- Оставь его в покое! - крикнул Максим.
- Это кто это там пискнул? А? Вы сто тут без меня мысей развели? зашепелявил Чика, поворачиваясь к подростку.- Ты, паренек, нехоросо поступаесь старсим указываесь! Придется стать твоим отцом, поучить тебя немноско,-Чика пошел прямо на Максима, разведя руки в стороны, как бы искренне не понимая, в чем дело.
Максим, побледнев, поднялся с табурета. Остановившись от подростка на расстоянии вытянутой руки, Чика кривыми пальцами левой руки схватил Максима за подбородок, словно стараясь получше рассмотреть его. Максим не шевелился и смотрев на урку исподлобья.
Чика театрально поднял правую руку... и тут же полетел на камерников, опрокинув одного из них с табурета.
- А, падла! - завизжал поднявшийся с пола Чика, у которого изо рта хлынула кровь.- Ты - покойник!
Но он так и не смог больше дотронуться до подростка. Максим выбросил навстречу прыгнувшему Чике сжатый кулак и вновь опрокинул Урку. Все в камере встали со своих мест и попятились к стене, освобождая пространство для драки.
На этот раз Чика поднялся с трудом; глаза его бегали, он явно не понимал, что с ним сейчас произошло. Чика был в нокдауне. Больше он не кричал. Улыбаясь, он стал задирать штанину, не отрывая глаз от Максима. Из грязного носка выглядывала заточенная железка...
- Ну, фантик,- начал было пришедший в себя Чика, но подросток не дал ему закончить. Длинным крюком левой в голову он сначала посадил Чику на пол, а потом, не давая опомниться, нанес ему, встав на одно колено, сокрушительный боковой справа, вложив в него весь вес своего тренированного тела... Чика вытянулся на полу у ног камерников, не проявляя признаков жизни.
- Он убил его,- сказал кто-то с явным облегчением.-Ну, парень, ну, дает!
- Помолчи,- сказал его сосед,- теперь он нас всех за пацана изведет. Рано радуешься...
Тем временем Максим вытащил у Чики его железку и, положив ее в карман, подошел к Юрьеву, который уже сидел на кровати.