Несмотря на привычный напор и мажорный тон Петенькиного трепа, Оксана Николаевна все же уловила в нем тревожные, даже трагические нотки. Похоже, Петенькино дело действительно попахивало керосином, а потому она без всяких мучительных раздумий бросилась по отделам собирать у коллег деньги в берет сразу после того, как Крестовский, так и не дав ей даже промычать что-нибудь нежно-радостное в трубку, был на том конце провода внезапно замещен междугородным космосом с подозрительными щелчками, бульканьем и ниагарским шумом сливного бачка.
Уложив два скорбных пирожка с рисом в сумочку она, не заходя домой, помчалась в Пулково на такси с золотозубым массовиком-затейником за рулем, который всю дорогу по-лошадиному крутил цыганским глазом и натужно пытался прыгнуть выше головы, веселя пассажирку.
Билетов на нужный рейс, конечно же, не было, а девушки у стойки регистрации и в кассе только понимающе кивали головами, когда Оксана Николаевна говорила им, что готова лететь даже без места, даже в багажном отделении, поскольку для нее это не вопрос жизни и смерти, а гораздо больше: если она не прилетит сегодня же, то ее не возьмут замуж.
- Успокойтесь, милочка,- сказала ей старшая смены,- уж вас-то еще раз сто замуж возьмут!
А кто-то из грузчиков тут же, дыхнув на озабоченный девичник водкой с луком, предложил ей свои руку и сердце и поклялся всю жизнь носить Оксану Николаевну на руках. Какое у него сердце, Ксюше было не видно, но руку она отлично разглядела: на красных волосатых пальцах было наколото "Сема", а на тыльной стороне ладони расходились лучи заходящего солнца, пытаясь высветить под окаменелостями ногтей черные, как антрацит, залежи.
- Нет уж, миленький, лучше я старой девой останусь. Боюсь, вы руки свои до лодыжек оттянете,- сказала Ксюша и пошла предупредить кассира, что если кто-то будет сдавать билет, то она - первая на вакансию.
Прислонясь к стойке регистрации, Ксюша думала о том, что в жизни всегда так бывает: когда что-нибудь очень-очень нужно - то этого никогда не бывает, и не жди даже, а когда не нужно - из ушей лезет, бери не хочу. Вот и сегодня очень надо, а все равно никто из обладателей счастливых билетов на рейс ни за что не опоздает, ни с кем внезапно не случится чего-нибудь этакого романтического, например, головокружения в объятиях привокзальной Дианы или, скажем, медицинского - скоропостижной диарреи в автобусе. И уж, конечно, все господа, забронировавшие билеты на этот рейс, непременно прилетят сюда со смущенными улыбочками или явятся вразвалочку в самый последний момент, когда их место у нее уже почти в кармане.
Недовольно прищурившись, Оксана Николаевна изучала плотный хвост любителей дорогостоящих воздушных сообщений, лепившийся к стойке регистрации рейса. Словно многоопытный тренер она чутьем и острым глазом выискивала в команде противника слабые места. Но их не было. Пассажир, до самой макушки навьюченный колбасой, говядиной, мануфактурой и прочим добром, шел косяком, как упорная горбуша на нерест.
"Нет, все до одного соберутся,- думала она,- по закону подлости соберутся, чтобы только я не улетела. Крестовский этого не поймет, просто не поверит, что не было никакой возможности добыть билет, что все пассажиры явились и никто не опоздал. Скажет, что надо было действовать... А как действовать: познакомиться с пилотом и посулить ему нехитрое человеческое счастье в пункте прибытия? Или забраться какому-нибудь командированному в чемодан, предварительно выбросив оттуда кальсоны, домашние тапочки и тройной одеколон? Ему-то, Крестовскому что? Он на все способен. А я? Я всего лишь женщина... Но как он все же волновался, когда просил меня прилететь во что бы то ни стало именно сегодня. Очень похоже, что для него мой приезд - действительно вопрос жизни и смерти. Троянский конь... Интересно, что он там задумал?"
В конце людской сороконожки, отягощенной бесчисленными узлами и назойливой детской непосредственностью, высился плотный, но уже давший обширную слабину в районе живота молодой человек лет тридцати с парной лысинкой, воровато замазанной липкой сивой прядью справа налево, и с усами, по-рачьи обвисшими по краям пухлых губ, лилово блестящих после обильной выпивки и закуски. Лицо молодого человека еще по инерции пылало глуповатым энтузиазмом прощального застолья с водкой и салом.
Пленительно распахнув свой легкий бежевый плащ и скрестив стройные загорелые ноги, Оксана Николаевна принялась неотрывно смотреть молодцу в ухо. Лысоватый занервничал, задергался, зашмыгал носом и стал крутить головой по сторонам, с чувством неясного томления прощупывая окружающее пространство по-телячьи доверчивым взглядом... Вдруг его глаза встретились с глазами прекрасной незнакомки, нет, просто королевы красоты, в общем, такой шикарной бабы, каких в его областном центре никогда и не водилось. Красавица пугливо улыбнулась ему и вдруг смутилась, что до приятных мурашек на спине взбодрило молодца и мгновенно настроило на лирический лад. Незнакомка еще раз как-то двусмысленно стрельнула в его сторону глазами и потупила их, сладко Улыбаясь каменному полу.
После короткого раздумья лысоватый взял свой чемодан и, рысисто выбрасывая впереди себя ноги, державно пошел к незнакомке, все более приободряясь ее застенчивым видом.
- Куда летим? - начал он громко, с трепетом влезая в шкуру не ведающего сомнений рубахи-парня.- С нами?
- Нет, я встречаю. Сестра с мамой должны прилететь сегодня.
- А муж?
- Ой, что вы, какой там муж! Где его теперь взять?.. Скажите, а вы не артист?
- Я? - Лысоватый чуть не задохнулся от удовольствия и округлил глаза.- А что?
- Так вы артист или только похожи? Это же надо, как похожи! - говорила Оксана Николаевна, блистая своими медовыми глазками.
- Может, и артист! - чуть вызывающе, с оттенком личного торжества ответил лысоватый, потихоньку втянув в себя живот, который, словно в отместку за учиненное над собой насилие, тут же перекрыл ему дыхательные пути
- Вы очень, очень похожи на одного артиста такого... американского!
Лысоватый смертельно побледнел, ощутив неприятное расслабление в коленях от одной мысли, что ему сейчас придется изъясняться по-английски.
- Да нет, конечно, вы не тот американский артист. Мне просто показалось...
- Это почему же,- обиделся лысоватый, уже с трудом удерживая ядро своего непосильного живота под прикрытием диафрагмы,- так уж и показалось!
- Знаете, этот артист,- говорила Ксюша, упоенно глядя молодцу прямо в его мыльные глаза со всей возможной любовью, он такой сильный, большой, благородный.- Лысоватый, жертвуя дыханием, до упора втянул-таки свой ретивый живот под грудную клетку и, становясь на цыпочки, начал вытягиваться в струнку, что уж точно грозило ему заворотом кишок - Мне всегда хотелось спрятаться за его широкую спину и отдаться ему (молодец вытаращил глаза) всей душой. Вы меня понимаете?
Лысоватый горячо мотнул головой и осторожно попытался проглотить большой занозистый комок нежданного счастья, застрявший у него в горле.
- У нас в Питере нет таких мужчин, не водятся... Таких, как вы... ой, простите, как он...
- Ну почему же,- милостиво по отношению к мужскому населению Северной Пальмиры произнес лысоватый, с облегчением выпуская на свободу живот и считая, что поставленная перед ним задача в целом выполнена.
- А я вам говорю, что нет,- покачала головой Ксюша,- ни одного!
Лысоватый понимающе вздохнул, уже вовсю лапая роскошное тело простушки своими жадными глазами.
- Вот так,- словно и не замечая отчаянно ошалелых глаз молодца, продолжала Оксана Николаевна, глядя в сторону и сокрушенно покусывая губы,- встретишь человека своей мечты, встретишь - и тут же потеряешь, как во сне. Каких-то пять минут счастья, надежды на чудо - и просыпаешься... Прощайте. Она трепетно протянула свою смуглую руку вспотевшему герою, вдруг задрожавшему всеми членами и приготовившемуся выпрыгнуть из штанов, так томно взглянув на него своими широко раскрытыми глазами, словно намеревалась поглотить его вместе с мешковатыми джинсами, ботинками и чемоданом.
Лысоватый механически пожал ее руку своей, истекавшей жарким потом вожделения, и она пошла к выходу, трогательно вздрагивая плечами, совсем чуть-чуть, но вполне достаточно, чтобы молодец видел это.
Лысоватый только открыл рот от удивления: он никак не мог понять, во сне это или наяву? Прекрасная незнакомка, да чего уж там, шикарная "телка" уходила от него, унося с собой нежный волнующий запах молодости и загорелое матовое тело, сотворенное для одной лишь любви...
Эй-эй, как вас зовут, девушка? - засипел молодец и решительно остановил ее у выхода.
- Какое это имеет значение, когда все уже в прошлом и никто-никто тебя не ждет,- жалобно говорила Оксана Николаевна, теребя в руках полу плаща и глядя себе под ноги (вернее, на грудь, высоко вздымавшуюся от глубокого, почти трагического дыхания),- и снова надо идти в пустую квартиру, не согретую огнем любви, где никто не встретит тебя, не обнимет, крепко прижав к груди...
Лысоватый совсем ошалел, он уже почти лишился рассудка, который не смог вместить все это вдруг огромным упоительным кирпичом свалившееся на него счастье. "Вот это да! - думал он беря королеву за локоть.-Живая, горячая. Значит, не сон, не сон! Ну ваще, я щас свихнусь!"
- Я это, могу,- сипел молодец,- ну, огнем любви... А когда к вам мама с сестрой прилетают?
- Теперь уже послезавтра, а, может, и через неделю... Нет, вы не знаете что это такое: огромная пустая квартира... Не знаете, ведь вы женаты, наверняка женаты! И ваша милая жена ждет вас там, далеко-далеко - за полями и снежными вершинами...
- Нет! Я нет! - Лысоватый в ужасе отдернул свою руку и, бросив чемодан, стал за спиной судорожно срывать с безымянного пальца обручальное кольцо, рискуя в горячке оторвать себе пару фаланг.- Я нет! Ну там, холодная квартира, одиночество... Даже борща нельзя не покушать - сготовить некому,- канючил он в ухо незнакомке, забыв о чемодане.
- Не лгите! У таких мужчин всегда есть жены: маленькие, любящие, уютные. (Ну уж нет, лысоватый рассказал бы ей какие они любящие да уютные!) Этого просто не бывает, чтобы такие сильные, благородные и мужественные (живот молодца снова начал прилипать к позвоночнику, и он даже хрипло засипел от напряжения), такие, такие... Что я говорю! Прощайте, прощайте, вам надо лететь!
Очередь у стойки регистрации уже рассосалась, и успокоившаяся публика, отправив свою поклажу по ленте транспортера на суд грузчикам, меланхолично направлялась в зал ожидания.
Лысоватый затравленно посмотрел на стойку регистрации потом на красотку, которая чутко уловив смятение чувств молодца, тут же зашмыгала носом и почти закричала:
- Одна в огромной пустой квартире без капли человеческого тепла! Ах, улетайте, вам пора... А мне, а мне...
- Я никуда не лечу! - заорал лысоватый больше самому себе, чем ей, и схватил томную красавицу за руку, чтобы чего доброго не исчезла, хотя она и не думала убегать.
- А как же билет? - тревожно спросила она, с любовью глядя на него своими большими карими глазами.
- Плевать на билет! Порву! - щедро пообещал сердцеед, теряя чувство реальности и ощущая лишь исключительное личное счастье, поскольку положил свою по-жабьи влажную и уже холодную ладонь на спину красотки Красотка передернула плечами, и он поспешил приписать это пылающей в ее душе страсти.
- Ой! - вскрикнула незнакомка.- Что вы, такие деньги!
- А что мне деньги, когда это, ну, в огромной пустой квартире!
- Но что скажет та далекая и нежная, так любящая вас? Она будет страдать! Ах, как она будет страдать!.. Ой-ой, сейчас уже рейс закроют, сдавайте же скорее свой билетик, милый. Ну же, быстрее! - И красавица, взяв лысоватого за руку, с силой потянула его, как теленка, к кассе.
- А они возьмут?