Третий выстрел был не такой ковбойский, как два предыдущих, и пуля прошила ему живот, вылетела из спины в двух сантиметрах от позвоночника и попала в руку четвертому, который в это время разворачивался, собираясь сделать ноги.
Раненный в живот отморозок повалился на пыльную землю, прижимая руки к животу и скуля, а тот, которому задело руку, остановился и, кривясь от боли, быстро заговорил:
— Да ты чо братан мы же ничего ладно тебе не стреляй не надо да все нормально это все Тарзан хочешь мерса забери я же ничего братан не надо братан…
— Я тебе не брат, — произнес Роман и нажал на спуск.
Смертельная сталь перечеркнула гортань и шейные позвонки испуганного разбойника, и он перестал жить.
Роман огляделся и увидел перед собой три несомненных трупа, валявшихся в пыли в разных позах и одного живого подонка, который лежал в той же пыли, но, в отличие от своих неподвижных друзей, постоянно менял позы, издавая при этом звуки боли, страха и ненависти.
Роман подошел к нему, и они посмотрели друг другу в глаза.
Лежавший молчал, глядя на Романа, и корчился.
Роман направил пистолет ему в голову, и тихий выстрел «Беретты» поставил точку в этой короткой, нелепой и страшной истории. На правом виске лежавшего появилась маленькая дырочка, из которой тут же забила пульсирующим фонтанчиком черная кровь.
Все четверо были мертвы. Прошло не более минуты.
Роман, все еще не имея в голове никаких мыслей, которые можно было бы выразить словами, и не испытывая никаких чувств, словно он был роботом, убрал пистолет в кобуру и, посмотрев еще раз на дело рук своих, пошел обратно.
Выйдя из-за мусорного кургана, он вдруг удивился тому, что пыль, которую поднял летевший юзом «Мерседес», еще не совсем улеглась и окружала стоявший задом наперед черный автомобиль легкой дымкой, светящейся в розовых лучах низкого солнца.
Роман сел за руль «пятерки», завел двигатель, развернулся и поехал в сторону Города. У него появилось желание — он вдруг очень сильно захотел увидеть Лизу.
А о том, что произошло на пустыре, он поклялся себе не говорить никому и никогда.
Даже Арбузу.
В этот день на Волковском кладбище негде было яблоку упасть.
Камчатская улица, Волковский проспект, Расстанный переулок — все эти улицы и улочки, окружавшие кладбище, были заставлены автомобилями, на которых приехали желающие проводить в последний путь трагически погибшего любимца публики Романа Меньшикова.
К нескольким входам на кладбище отовсюду подходили люди, которые несли венки и букеты, а у главных ворот шла оживленная торговля свечами и прочими атрибутами похоронного шоу. Нищие инвалиды, которые, как всегда, были в курсе дела, делали трагические лица и протягивали к посетителям грязные руки со словами:
— Подайте на горькую чарку! Мы тоже любили усопшего раба божьего Романа…
Им охотно подавали, и инвалиды, ловко пряча подогнутые здоровые ноги в живописных лохмотьях, радовались удачному дню.
— Вот бы так каждый день! — мечтательно просипел один из них, убирая пятисотенную, полученную от здоровенного братка в траурном костюме, в самый дальний и глубокий карман.
— Ага, — отозвался другой, поправляя фальшивую повязку на глазу, — только откуда же столько певцов взять? Подайте на поминки!
Над кладбищем, словно на первомайской демонстрации, разносилась музыка.
Из нескольких огромных колонок, установленных по обеим сторонам уже вырытой могилы, звучали песни Романа, на лицах пришедших на похороны людей были скорбь и горе, а некоторые особенно чувствительные девушки рыдали, не стесняясь этого.
— Несут, несут… — прошелестело по толпе, и все повернулись в сторону часовни, из дверей которой показалась траурная процессия, сопровождавшая дорогой полированный гроб, купленный на собранные поклонниками деньги.
Роман поправил парик и, криво усмехнувшись, прошептал на ухо державшейся за его локоть Лизе:
— Не каждому удается побывать на собственных похоронах!
Лиза прижалась к нему и ответила:
— Почему же не каждому? Обязательно каждому, но вот только в каком качестве… Если как зритель, то действительно не каждому. А так-то всякий побывает.
— Вот именно, — хмыкнул Роман, — в качестве покойника каждый дурак может. А ты попробуй так, как я!
Стоявший рядом с ними подвыпивший мужичок повернулся к Роману и, понизив голос, доверительно произнес:
— Там внутри еще один гроб. Стальной. А в нем — цинковый. Меньшиков-то сгорел вчистую, одни шкварки остались.
— Да что вы говорите? — удивился Роман. — А откуда вы знаете?
— А у меня племяш на этом кладбище работает. Могильщиком. Вон он у могилы стоит, с лопатой. А я, стало быть, его дядя.
— Понятно… — сказал Роман, — тогда понятно…
— А отпевали его аж трое попов, — продолжал мужичок, — два часа без передыху.
— Почему так? — поинтересовался Роман.
— А молитва, она через сталь плохо проходит, — со знанием дела ответил дядя могильщика, — через цинк еще ничего, а через сталь — ни в какую. Но если попов трое, и не меньше двух часов, тогда нормально.
— Надо же! — Роман покрутил головой, с трудом сдерживая смех. — А я и не знал…
— Век живи, век учись, — назидательно сказал мужичок и достал из кармана початую маленькую, — будешь? За упокой души раба божьего?
— Нет, спасибо, — отказался Роман, — сейчас не хочу.
— Ну и ладно, — охотно согласился мужичок, — а я выпью. А то шланги со вчерашнего горят.
Приложившись к горлышку, он громко забулькал, и до Романа донесся едкий запах дешевой самопальной водки.
Сморщившись, Роман повернулся к Лизе и тихо сказал:
— Давай подойдем поближе, интересно, что дальше будет.
— Как хочешь, — Лиза пожала плечами, — только ничего интересного ты там не увидишь.
В это время процессия приблизилась к могиле, и тяжелый гроб поставили на специальные козлы. Толпа придвинулась вплотную к гробу, и одетый в сверкавшую золотым шитьем рясу священник начал читать молитву.
Прислушавшись, Роман взглянул на Лизу и сказал:
— Ладно, идем отсюда. Я удовлетворен. А слушать то, что бормочет этот разодетый попугай, у меня нет ни малейшего желания.