Костырев подался вперед, будто его неожиданно толкнули в спину:
— Какое? Никаких писем я не писал! Зачем Березову путаете?
— Затем, что читал это письмо, а вы отрицаете…
— Ну, и работенка у вас… Везде нос суете. Ну, написал я Светлане. Пожалел девчонку. Пусть ищет достойную пару. Чего ей с уголовником делать? Мне теперь по колониям мотаться.
— Любит она вас, — серьезно сказал Антон.
— Это уж в следственную компетенцию не входит. Не путайте девчонку, не позорьте. Она ни в чем не виновата.
— С кем Мохов был в «Космосе», когда вы там сидели последний раз со Светланой Березовой и Людой Сурковой?
— Кто его знает, с кем.
— В охранной сигнализации Мохов разбирается?
— Не знаю.
— Кто отключил сигнализацию?
— Не знаю.
— На районной электроподстанции у Мохова друзья или знакомые есть?
— Не знаю я всех его друзей и знакомых.
— Вы курящий?
— Нет. И никогда не курил.
— Почему пить в последнее время стали?
— Из интереса попробовал.
— Ну и как?..
— Плохо. Больше не буду.
— Вы знали, что Мохов обворовал магазин?
— Какая разница: знал — не знал?
— Большая. За укрывательство уголовная ответственность положена. Так, знали или нет?
Костырев промолчал, будто не услышал вторичного вопроса.
— Не хотите говорить? — снова спросил Антон.
Опять молчание.
Бирюков выжидающе посмотрел на понуро опустившего голову Костырева и сказал:
— С сегодняшнего дня вас переведут в следственный изолятор, как подозреваемого в преступлении.
Костырев пожал плечами:
— Переводите, подозревайте…
Павел Мохов оказался противоположностью Костырева. Тщедушный, с широкой и плоской грудью, он, оправдывая свою кличку, и впрямь походил на клопа увеличенных размеров с непропорционально большой головой. Зачесанные назад давно не мытые волосы доходили до плеч. С первой минуты допроса Мохов повел себя бывалым уголовником. Отвечал быстро, ничуть не смущаясь, глядя Бирюкову в глаза. Было похоже, что он подготовил хитрую лазейку, и допрос следовало вести осторожно. Нужен был какой-то необычный вопрос, чтобы спутать план Мохова, какая-то неожиданность. Закончив анкетную часть протокола, Бирюков внезапно спросил:
— Закурить ничего нет?
Мохов опешил:
— Чо-о-о?.. — и тут же расплылся в улыбке. — На дурачка подлавливаешь? Вроде не знаешь здешних порядков. Мое курево в изоляторе пикнуло. Полная пачка сигареток с фильтрами уплыла.
— Каких?
— «Портрет тещи».
— «Лайка», что ли?
— Ну, ленинградская, пальчики оближешь.
— Я «Лайку» не курю. К ростовской «Нашей марке» привык.
Физиономия Мохова еще больше расплылась:
— Денька на три раньше, угостил бы и «Нашей маркой». Шикарные сигаретки, хоть и не ленинградские.
Сердце Антона застучало, будто у заядлого рыболова-любителя, долго сидевшего над неподвижным поплавком и вдруг увидевшего резкую поклевку. Произошло то, что часто называют везением, — Мохов «клюнул», как говорится, с ходу, Сейчас надо было дать ему возможность поглубже заглотить «крючок».
Бирюков, словно уличая Мохова в неискренности, недоверчиво покосился:
— Серьезно?
— Чего?..
— Насчет «Нашей марки».
— Гадом стать, полпачки было!
— Я не про то, что у вас была «Наша марка», — опять схитрил Антон. — Я про то, что хорошие сигареты, хотя и ростовские. Других курильщиков угощаю — плюются. Говорят, слабоваты по сравнению с ленинградскими или московскими.
— Не понимают сявки. Сигареты — люкс! Знакомый у меня есть. Ба-а-ашка человек, толк в куреве знает и кроме «Нашей марочки» ростовской ничего не признает.