Степа лихорадочно мял газету.
- Еще не поздно, Митяй?
- Который час, Степа?
- Только еще два часа, Митяй.
- Господи, вот время-то тянется! Вот мы подождем еще один день… и не примут…
- А вдруг не примут? - сказал испуганно Митя. - Ведь мне только семнадцатый год.
- Примут, не унывай.
В газете, отпечатанной на желтоватой грубой бумаге, рядом с призывом о вступлении в отряд были напечатаны другие объявления: «Интимная сцена в кафе А.Т. Ежедневно в 3 часа». «Молодая блондинка желает завести переписку с целью знакомства с интеллигентным офицером. Предпочтение - высоким брюнетам».
Но они этого не читали.
Представительный горбоносый полковник, подняв голову, спросил:
- Вы хотите служить?
- Так точно, - оробев, ответили они и вытянулись.
- Завтра можете на фронт выступить?
- Можем.
- Пожалуйста, заполните анкету.
На другой день добровольцев принял под свою команду другой полковник и повел их по шоссе за Александровские ворота, где на одной из дач квартировал штаб заместителя раненого в бою князя.
Небо было голубое. Слегка пылила дорога. Все старались идти возможно лучше. Молодые добровольцы и бывшие офицеры робели. Говорили, что капитан, принявший отряд, ходит в русской гимнастерке, усы распущены и ругается. Больше всех робел Митя. «Возьмет и скажет, - думал он, - зачем пожаловал? На казенные хлеба захотел, по тыловой части? Нам таких не надо». И Митя поглядывал на Степу, который шел, беспечно улыбаясь. Митя знал, что плохих солдат капитан таскал из строя за воротники шинелей и выбрасывал вон из отряда.
Перед дачей отряд выстроился. Все замерли, подтянулись и выпрямили спины. Вышел капитан в зеленой гимнастерке - про усы правду офицер сказал, - плотный, коренастый, глазами всех проколол и пронзительно крикнул:
- Здорово, друзья!
Добровольцы ответили и сами поняли, что недружно. Митя тянулся, как в корпусе: руки по уставу, грудь вперед, глаза в глаза.
- Ну, прежде чем принять вас в отряд, я должен обрисовать вам картину, и после моих
слов кто желает служить - тот пожалуйста, а запись в бюро ничего не значит, - сказал капитан, и нельзя было понять, строго ли он это сказал или с усмешкой. Он замолчал и посмотрел испытующе.
- Поступивший в отряд может по трем причинам выбыть из строя. По двум легальным и одной нелегальной. Нелегальная - дезертирство и карается смертной казнью, о ней распространяться не приходится. Первая легальная - по ранению или болезни, если начальство отпустит, а вторая легальная если убьют человека.
Капитан переступил с ноги на ногу.
- Срок службы не ограничен. Разговоров быть не может. Тяжело служить, - помолчав, наставительно сказал капитан. - Нет ничего, ни комфорта, ни удобств. Сегодня сорок верст прошли, а завтра бой, и никаких штабов, и никаких теплых мест… Я понимаю ваш порыв, но, может быть, вы скороспело решили. Отказывайтесь, господа, еще не поздно. - Капитан выжидательно замолчал.
Многие вышли из строя. Среди них было несколько офицеров и часть молодежи.
- Да, господин капитан, мы не представляли…
- Напрасно беспокоились. Таких нам не надо. С Богом.
Капитан внимательно присматривался к строю. На левом фланге, где находились Митя и Степа, стояли мальчики-добровольцы.
- Да вы юнцы совсем, - сказал капитан левому фронту. - Вам дома с книжками сидеть, вы винтовку не понесете.
Стоявший среди них Митя покраснел. «Возьмет и выкинет, - подумал он, - я документов не предъявил, а в условиях написано, что не моложе семнадцати лет. Вдруг узнают?… Если спросят, сбрехну, что семнадцать».
- Ну? - вопросительно сказал капитан и улыбнулся.
Добровольцам от его взгляда стало тяжело и стыдно, но никто из них строя не вышел.
Началась разбивка по ротам. Митя подошел к капитану и, не доходя до него четырех шагов, козырнул и сказал:
- Господин капитан, разрешите мне и моему двоюродному брату зачислиться в пулеметную роту.
- Обратитесь к капитану Эголину, примет ли он.
Эголин, офицер высокого роста, подозрительно посмотрел на мальчиков, одетых в рванье.
- Вы кто?
- Кадет… Лицеист…
«Не поверил», - подумал Митя и покраснел. Но капитан принял их в пулеметную роту.