Это было утром, третьего сентября 1939-го года. Одного из долгих дней Второй Мировой Войны…
Переговоры подготовить — не так-то просто, как могло бы показаться. Вначале нужно прекратить стрельбу, раздобыть где-то белые флаги, оповестить противника и понадеявшись на то, что враг захочет вести переговоры, отправить переговорщиков.
Флаги подготовить — не самое сложное. Как-никак мы находимся в населённом пункте, поэтому набрать белых простыней несложно. Сложнее их вывесить так, чтобы на них обратили внимание, осмелевшие из-за прекращения огня немцы, умудрившись при этом, не потерять людей, которые эти самые флажки будут вешать!
Пока специально назначенные полковником Вихрем люди подготавливали всё необходимое, командир нашей сводной оперативной группы занимался инструктажем меня и молоденького стрелка из разведчиков-парашютистов, который, как выяснилось, неплохо говорил по-немецки.
— Ведёте себя спокойно, можно даже сказать, лениво, но при этом чётко и корректно. Главная задача: донести до командира германского батальона, что покинуть это здание живыми они смогут только, согласившись сложить оружие. В ином случае, пленных брать не будут, а здание просто взорвут.
Я послушно кивал, мысленно выстраивая последовательность своих действий.
— Помните, что нас тут много больше, чем немцев. Как бы невзначай можете сказать, что в наступление перешли сразу три наших армии, а наступление это проходит весьма успешно. Проверить это они никак не смогут. На наше счастье, в вашем батальоне, поручик, имеются весьма мощные радиостанции с квалифицированными специалистами, которые уже последние полчаса забивают эфир всякими небылицами. Проводную связь разведчики уже обнаружили и вывели из строя. И главное, поручик. Если поймёте, что противник на переговоры не рассчитывает, просто уходите.
Отправлять на гибель, полковник Вихрь нас не собирался. Именно поэтому к забору уже подобрались пехотинцы и сапёры, которые в случае чего должны будут сделать проходы в ограждении, через которые штурм начнёт рота из батальона капитана Галецкого. Для убедительности, на виду у немцев выставили сразу пять танков 7ТР и пару орудий калибром в 75-мм.
Впрочем, как потом мне расскажет капитан Галецкий, всерьёз атаковать в лоб никто не собирался — разведчикам удалось обнаружить более-менее удобный проход к дому со стороны воды, и, в случае непредвиденных обстоятельств, разведывательный взвод парашютистов и один из стрелковых взводов батальона Галецкого, а также отделение сапёров, должны будут совершить стремительный рывок, и, оказавшись под домом, ворваться в него с тыльной стороны, в тот момент, когда первая рота будет активно изображать атаку в лоб.
В общем — полковник позаботился, кажется, обо всём.
Впрочем, идти на переговоры всё равно было страшновато — в голову почему-то лезли кадры из ещё не снятого советского фильма, как гитлеровцы расстреляют направленных советской стороной переговорщиков, так и не выслушав требования командования Красной Армии. Да, год сейчас не сорок четвертый, а тридцать девятый, да, передо мной обычные пехотинцы Вермахта, а не корпус Ваффен-СС, но идти всё равно страшно. Но нужно.
Переговоры… Переговоры прошли в нервной обстановке. А как ещё можно передать свои ощущения, когда ты наблюдаешь, что прямо тебе в лицо целятся из пулемёта и десятка карабинов?
К счастью, далеко от забора идти не пришлось — метров двадцать всего прошли и остановились шагах в десяти перед аккуратно вырытым окопчиком на двух человек, из которого прямо на нас смотрел ствол пулемёта. Что характерно, не германского производства. Судя по торчащему вверх коробчатому магазину, смутно напоминающему британский «Брэн», это может быть его прародитель, чехословацкий Zb.vz.26? Хотя что он бы тут делал? А с другой стороны — чехословацкие танки немцы же используют, значит, и стрелкового оружия также не сторонятся, тем более, что калибры практически по всей Европе одинаковые гуляют…
Долго размышлять над историей пулемёта, ствол которого смотрел в мою сторону, было бессмысленно. Тем более, что немецкие пехотинцы в окопчике зашевелились. Так, например, один из солдат, вооруженный карабином, из невидимой для меня ниши достал трубку полевого телефона и начал вызвать неведомое начальство, которое появилось через долгих пять минут.
«Ну уж нет! Ну нахрен! Это последний раз, когда я принимаю участие в переговорах на поле боя, в роли посланца одной из сторон!» — Пронеслась мысль в голове, когда из двери здания усадьбы показались двое.
Когда немцы приблизились, я с изумлением отметил, что на переговоры с германской стороны отправили сразу двух офицеров. Один из них, с виду постарше и как-то поматёрее что ли, двигался уверенно. Было видно — что это настоящий офицер, на счету которого не первая война, носил погоны обер-лейтенанта.
Второй офицер же, несмотря на то, что был немного выше своего товарища, выглядел обычным юнцом, наряженным в военную форму. Нет, форма на нём сидела нормально — подшита и ушита была где и как нужно, вот только… лицо. Детское. В этом лейтенанте я будто бы себя лет в шестнадцать увидел в зеркале, когда впервые отправился на реконструкцию по Великой Отечественной Войне… Форма, правда, в тот момент на мне была красноармейской, да с ефрейторскими петлицами. И зимой это было, к двадцать третьему февраля, поэтому на голове была шапка-ушанка, а не полевая фуражка. Но что-то общее между нами точно было. Наверное, тощая шея, которая торчала из воротника мундира? Не знаю…
Офицеры остановились в паре метрах от нас. У меня появилась возможность подетальнее их рассмотреть.
Обер-лейтенант был не молод. На вид, около сорока, и война эта, на его счету, точно не первая — о чём говорит лента Железного Креста 2-го класса и Железный крест 1-го класса на левой стороне груди. На левой щеке у обер-лейтенанта красовался неаккуратный застарелый шрам. А сам он выглядел как-то… слишком военно, по-фронтовому военно. Это очень сложно описать, но, если поставить к тебе спиной солдата-срочника и сержанта-контрактника, ты издалека определишь кто есть, кто. По каким-то незаметным для большинства людей деталям, например, по движениям рук или шагу. Так вот, этот обер-лейтенант двигался как-то просто. Да, именно, что просто. Он не делал никаких лишних движений. Шёл спокойно и лениво. Но при этом просто. Тот же, сопровождающий его лейтенант, шёл, как-то напряженно, едва не печатая шаг.
Вскинув руку в воинском приветствии, старший немецкий офицер представился:
— Обер-лейтенант Иоганн фон Холдау!
*Von Holdau — Lubodski — рыцарский род, известный с 15 века в Западной Пруссии. Разные ветви этого рода с 1523-го года, используют только польские или немецкие фамилии.
Не знаю почему, но при взгляде на этого офицера хотелось вытянуться по стойке смирно, в качестве дани уважения что ли? Я слегка вытянулся, так, чтобы показать уважение, а не подобострастие, и, приложив два пальца к виску, представился:
— Поручик Ян Домбровский!
Германский лейтенант, вскинул руку в нацистском приветствии и также представился:
— Лейтенант Густав Меер! Хайль Гитлер!
Я мысленно выругался — нашёлся, гадёныш Гитлеровский! С таким ярым поклонником одного австрийского недо-арийского художника переговоры точно вести нельзя.
Впрочем, судя по изменившемуся взгляду обер-лейтенанта, он считал примерно также. Сопровождающий меня капрал также представился, после чего все формальности были соблюдены, и, мы перешли к делу.
— Я уполномочен своим командованием передать послание представителю германского командования! — Начал было я, после чего переводчик начал быстро переводить все сказанные мною слова. Немец внимательно слушал всё, что ему говорят:
— Я, от лица командира передового подразделения Войска Польского, предлагаю вашему командиру почётную капитуляцию! Вчера вечером сразу три наших армии перешли в наступление. Германские части оставляют свои позиции и отступают, бросая тяжелое оружие и технику!
Первым не выдержал молоденький лейтенант Вермахта:
— Вы лжёте!
Кричал, он, понятное дело по-немецки, но я его понял. Да и криком этот возмущенный писк назвать было сложно.
— Германский Вермахт никогда не будет… — Капрал быстро переводил мне слова молодого офицера. Обер-лейтенант же, казалось, вмешиваться вообще не собирался.
А у меня долго выслушивать визг этого молодого «арийца» с тёмными волосами и зелёными глазами желания не было, поэтому я его в грубой форме перебил:
— Герр лейтенант! Это мы вам выдвигаем требования о капитуляции! Если бы ваш хвалёный Вермахт не отступал, мы бы с вами не вели сейчас этот диалог!
Немец возмущенно набрал в рот воздух, надувая щёки, после чего потянулся к висящей на ремне кобуре, намереваясь быстро достать пистолет, и, похоже, рассчитывая нашпиговать меня девятью граммами свинца. Вот только более дальновидный и больше повидавший в жизни обер-лейтенант положил свою ладонь на руку лейтенанта и негромко, на плохом, но понятном польском языке заговорил:
— Я приношу… прощений… извинений… мой коллега. Я передать… Ваш ультиматум… герр гауптман!
Извлечь из полевой сумки запечатанный конверт — дело нескольких секунд, после чего слежу, как принявший из моих рук послание обер-лейтенант прячет его в свою планшетку.
— От себя скажу, что моё командование на раздумье даёт всего полчаса. В случае, если вы будете согласны на предложенные нами условия, новая встреча состоится на этом же месте. Через полчаса.
Выслушав перевод, обер-лейтенант козырнул, и, развернувшись через левое плечо, с достоинством последовал к зданию усадьбы. Мы же, с капралом спокойно направились к своим. Немецкий лейтенант же, зараза такая, на прощание даже не козырнул…
Потянулись томительные минуты ожидания, после чего со стороны германских позиций вышел парламентёр. Это был всё тот же обер-лейтенант, в руках он нёс импровизированный белый флажок. На этот раз он шёл без сопровождающего. Передав исписанный аккуратным почерком листок, немец козырнул, и, повернувшись через левое плечо, удалился.
Полковник внимательно перечитал послание три раза, видимо, не веря своим глазам. Специально для меня, капрал перевёл несколько слов написанных по-немецки: «Мы согласны! Через пятнадцать минут, у главных ворот!».
Немцы выходили без оружия. Шли строем. Организованно. Походными взводными колоннами, выдерживая положенную по уставу дистанцию между взводами в целом, и отдельно взятыми солдатами в частности, будто бы показывая, что всё происходящее сейчас — это досадная нелепость, случайность, случившаяся на войне. Впереди — командир батальона, немолодой гауптман, похоже, также заставший Великую Войну.
Ему навстречу вышел полковник Вихрь. Коротко переговорив, немецкий офицер вынул из кобуры свой пистолет и протянул его нашему командиру. Тот взял его в руки. Что-то проговорил. Немец, церемониально повернулся через левое плечо, отдал какую-то команду своим людям. Те быстро перестроились на площади, встав недалеко от танков, не доходя до оцепления из пехотинцев лишь несколько метров.
Немецкий капитан в очередной раз обратился к полковнику Вихрю, тот внимательно выслушал германского офицера и что-то пообещал.
Немцы стояли молча, вытянувшись по стойке смирно, будто бы на параде.
Полчаса длилось это молчаливое представление, пока посыльный от зашедших в усадьбу по другим направлениям пехотинцев и разведчиков не доложил о том, что на территории усадьбы остались только убитые и раненые гитлеровцы.
Полковник тут же приказал развернуть полевой медицинский пункт. В помощь польским медикам тут же устремились несколько немецких санитаров, работающих под присмотром польских пехотинцев, которые собирали трофейное оружие и боеприпасы, вели его учёт.
В общей сложности сдались двести тридцать пять человек, среди них, почти два десятка офицеров — командиры подразделений учебной роты, служащие штаба учебного батальона, и, имевшие «счастье» остановиться на ночлег среди «камрадов» офицеры фельдъегерской службы.
Были взяты серьёзные трофеи. Одних грузовиков удалось захватить — два десятка. Ещё было четыре легковых «кюбельвагена», с десяток различных мотоциклов (четыре из которых, оказались, бывшими польскими) и ротную полевую кухню. Откуда здесь оказался немецкий полугусеничный бронетранспортёр Sd.Kfz.251 — мы так и не поняли. Мало их должно быть. Однако он тут оказался, и, мы им не побрезговали, вручив его разведчикам-парашютистам.
Стрелковое оружие разобрали по машинам. Пистолеты ушли к офицерам. Мне, например, достался новенький Р-08 «Парабеллум», выпуска прошлого, тридцать восьмого года…
Взяли и батальонный пункт боепитания, который заботливые немцы тут же и расположили. Капитан Галецкий особо сильно обрадовался восьми ручным и четырём станковым пулемётам, свалившимся «на его голову». Теперь, можно было сказать, что он командует моторизированным пулемётным батальоном.
Хорошо бы было взять документацию батальона, шифровальные книжки радистов, но перед сдачей в плен, немцы смогли их уничтожить.
А перед полковником Вихрем встал другой вопрос — куда девать такую прорву пленных? Немцев загнали в бывшую конюшню, расположившуюся на территории усадьбы. В охранении придётся в очередной раз оставлять людей. В караул поставили мой «комендантский» взвод из полицейских, усилив его двумя отделениями пехотинцев из «пришлых». Всего — семьдесят три человека. Да при семи ручных пулемётах, и, паре противотанковых ружей. По нынешним временам — очень даже неплохо. Оставили и три грузовика с мотоциклом — чтобы с подходом наших частей, «комендачи» быстро попрыгали по машинам и имели возможность догнать нас. Все остальные мотоциклы с колясками забрали с собой, наскоро обучая водителей. А вот немецкие грузовики трогать не стали — водителей уже не хватает, пусть у пехоты голова болит.
Впрочем, перед отправлением, немцев в очередной раз вооружили. Малыми пехотными лопатами. Чтобы они имели возможность выкопать могилы для умерших на пустыре.
Захоронение, понятное дело, делали под присмотром охраны — чтобы у какого-нибудь отмороженного нациста не возникло желание наброситься на польских солдат с лопатой и завладеть оружием.
Пронесло. Даже тот молодой лейтенант особо не выпендривался. Хотя и смотрел злобно, исподлобья.
Перед началом дальнейшего движения, в штабном автобусе моего батальона состоялось небольшое совещание. Порядок движения уже был обговорен, требовалось лишь внести некоторые коррективы в маршрут. Полковник закономерно боялся, что немцы вышлют в этом направлении авиаразведку и она достаточно быстро засечёт наш передовой отряд. А дальше — несколько часов, и при должной везучести германских пилотов, и, от наших подразделений ничего не останется! Ну слишком уж слабая у нас система противовоздушной обороны!
Хуже всего, что местность дальше была, в основном, равнинная, без каких-либо крупных лесных массивов. Всего пара небольших перелесков будет на нашем пути! В редких же посадках такое количество техники никак не спрятать!
Ещё одной проблемой являлась усталость личного состава! Шофёры были за рулём весь вчерашний день и половину ночи! Спать приходилось на ходу, сажая за руль неопытных водителей! Только чудом пока ещё обошлось без аварий! Собственно, об этом я и решил доложить полковнику.
Командир нашей манёвренной группы меня выслушал, и, увидев поддержку моего мнения в глазах других офицеров, принял волевое решение:
— Располагаемся на отдых! Выдвижение в двенадцать ноль-ноль! До вечера будем двигаться без остановок! К этому времени, приказываю, провести осмотр и мелкий ремонт техники, накормить личный состав! Охранение, как обычно, на орлах капитана Галецкого!…