Из здания, занятого местным штабом, я вышел с гордо поднятой головой. Следом за мной спешил и майор военной контрразведки Врубель. А вот местный «царь, бог и воинский начальник», опешивший вначале от столь непочтительного отношения к себе — любимому, догнал нас уже на улице, когда я прошёл полпути до ближайшего танка.
Этот идиот даже кричал что-то. Грозил различными карами — начиная от суда офицерской чести за непочтительное отношение к старшему по званию, и, заканчивая военным трибуналом за отказ выполнять приказы всё того же старшего по званию.
Последним здание штаба покинул поручик-сапёр. Шёл он медленно, изрядно прихрамывая на правую ногу — должно быть, не привык носить портянки с сапогами и натёр ногу.
Наша весёлая компания отошла от штаба уже десятка полтора метров (майор-пехотинец уже заткнулся — должно быть, все ругательства, известные данному офицеру он успел озвучить, а повторяться не пожелал), как где-то вдалеке послышался нарастающий гул.
Наученный горьким опытом (на пятый-то день войны), подсознательно понимаю, что вот-вот нас будут бомбить. Действовать начинаю также быстро, как осознаю надвигающуюся на нас опасность. Тут же ускоряю шаг, и, набрав в лёгкие воздуха, ору что есть мочи:
— Воздух! Рассредоточиться!
«Мои» бойцы тут же оставляют свою технику и рассредоточиваются на местности, стараясь найти хоть какое-то укрытие. Примерно также поступили и немногочисленные присутствующие возле штаба «наблюдатели» из местных. Даже «хромой» поручик-сапёр, несмотря на неудобство смог увеличить скорость своего передвижения в надежде добраться до какого-нибудь подходящего местечка, чтобы переждать возможный налёт.
А вот майор-пехотинец в очередной раз доказал главное — он кретин.
Вместо того, чтобы попытаться где-нибудь спрятаться, этот, с позволения сказать, «офицер», застыл прямо посреди дороги и уставился в небо, видимо, желая разглядеть самолёты противника.
С каждой секундой гул всё нарастал и нарастал, и, уже через несколько минут, немецкие лётчики, подошедшие двумя группами по девять пикировщиков, Юнкерс-87, начали свою смертоносную карусель.
Действовали немцы как на учениях — картинно пикировали на только им известные цели, сбрасывали бомбы, и, уходили в сторону, чтобы потом собрать в строй, и, по команде устремиться на штурмовку польских позиций из бортового вооружения.
К счастью, укрытие мне повезло занять неплохое — небольшую придорожную канаву, используемую местными как водоотвод. На дне, куда я улёгся, было, конечно, слегка сыровато, но всяко лучше, чем в сухом месте, но под осколками.
Майор Врубель, кстати, расположился в этой же канаве, но в нескольких метрах от меня. Куда подевался поручик-сапёр, я так и не увидел. А через несколько секунд стало не до этого…
Сколько у нас над головами «ходили» Юнкерсы-87, я не знаю. Могу лишь сказать, что было страшно. Очень страшно. И в первую очередь — от того, что у тебя ничего нет, кроме пистолета, и, поэтому ты совсем беззащитен перед хищником с крестами на фюзеляже.
Пару раз меня слегка присыпало землёй — бомбы упали достаточно близко. Эта земля покрыла меня всего, попала за шиворот, и… в рот — который я открыл, в надежде на спасение своих барабанных перепонок.
С земли мне удалось подняться лишь через пару минут после того, как улетели немецкие самолёты.
В ушах неимоверно сильно звенело, очень сильно хотелось пить.
К этому моменту в себя уже пришёл майор Врубель и что-то кричал в мой адрес. Вот только я его не слышал — видел, как он стоит, машет своим пистолетом куда-то в сторону и раскрывает рот, видимо, пытаясь что-то сказать.
Что делать, если ты не слышишь того, о чём тебе говорят? Правильно — осмотреться по сторонам.
Увиденное меня не обрадовало. От здания, которое некогда было штабом, осталась лишь одна чудом не завалившаяся стена. Перед зданием стояло несколько искорёженных автомобилей, один из которых, судя по всему, начал разгораться.
Откуда-то из-за ближайшего, так же разрушенного дома показался покрытый пылью поручик-сапёр. На его голове не было головного убора, зато в руке он сжимал пистолет, и, казалось, был готов пустить его в дело. Вот только против кого?
Кое-как отряхнувшись от земли, выхожу на дорогу, но сделав несколько шагов, падаю вниз.
Падать было неприятно, и, что хуже всего — больно. Слишком уж я неправильно выставил руки вперёд. Хорошо хоть, не сломал ничего на ровном месте.
Кое-как поднявшись на четвереньки, понимаю, что одна из моих ног упирается во что-то мягкое. Повернув голову, замечаю тело в военной форме. Присмотревшись, понимаю, что у него вместо головы какое-то непонятное месиво.
К горлу тут же подступает ком, и, в последующие несколько минут я корчусь в неестественных позах на земле, пытаясь выпустить из горла тот самый ком, что сам стремился наружу.
Окончательно в себя я пришёл ещё через несколько минут, и то, при помощи немолодого солдата, с повязкой санитара на плече. Он промокнул мне губы, ополоснул лицо, поменял повязку на голове, после чего вернул меня в строй несколькими сильными затрещинами.
А вскоре и слух вернулся. Вот только услышанное мне не нравилось — судя по всему, на линии обороны сейчас бой!
Лежать и страдать от боли во всём теле было никак нельзя. Требовалось как можно скорее определиться с наличными силами, разобраться в обстановке.
Тут как нельзя кстати пришёлся сапёр-поручик, который, несмотря на свою хромоту оказался весьма важным источником информации. Во всяком случае, по его рисунку на земле я смог примерно прикинуть расположение батальона, а также сектора обстрела.
Недолго думая, поковылял к «своим» людям.
Следом за мной устремился поручик-сапёр и майор Врубель.
Подпоручик Хмель, вооруженный трофейным карабином, уже собрал возле себя унтер-офицеров своего взвода и даже начал ставить задачи. Прерывать я его не стал и лишь наблюдал, как две группы из пяти бойцов каждая, отправляются в разные стороны.
— Пан поручик! — Устало приложил подпоручик два пальца к своему шлему. — В связи с начавшимся боем принял решение выдвинуть две группы с пулемётами на окраину деревни. Задачи групп: наблюдение за противником, а также установление связи с подразделениями, ведущими бой в обороне. В случае чего, отдал приказ поддержать огнём союзную пехоту.
— Молодец, подпоручик! — Коротко хвалю я офицера. — Десяток человек отправь к штабу. Пусть окажут помощь, может быть, кому-то потребуется помощь. Заодно пусть соберут оружие и боеприпасы.
— Так точно! — Подпоручик Хмель тут же подозвал капрала и отдал ему приказ на оказание помощи раненым и сбор трофеев в округе.
— Одну группу, численностью до семи человек, при трофейном пулемёте необходимо выдвинуть на восточную окраину, к дороге. Что-то не даёт мне покоя то направление. Ещё и «местные» про фланги вообще не беспокоились!…
Несколько минут ушло на постановку задач. Как итог — все расползлись выполнять приказы. Со мной остался лишь майор Врубель, четыре пехотинца с карабинами и танкисты — охрана чудом уцелевших под налётом грузовиков с ранеными.
Эх, вот чуть-чуть бы прояснить обстановку — и отправить их всех в тыл подальше!
Постепенно всё вокруг стало оживать: с немецкой стороны заговорили 8-см минометы и станковые пулемёты. В ответ, с небольшим запозданием пару раз выстрелили 75-мм полевые орудия поляков.
Сидеть на месте было сложно. Поэтому, принимаю волевое решение — майора Врубеля оставляю «на хозяйстве», а сам, прихватив в качестве сопровождения одного из пехотинцев, выдвигаюсь в сторону наблюдательного пункта одной из рот.
Только мы перемахнули через невысокий заборчик, как наткнулись на тело. Молодой парень, лет семнадцати-восемнадцати, в военной форме лежал лицом вниз. В вытянутой руке сжимает карабин «Маузер-98а». В какой-то момент мне даже показалось, что он жив и я попытался перевернуть его, но тут же отшатнулся. Передо мной предстало ужасное зрелище — обезображенное вошедшим прямо в глаз осколком (судя по отсутствию выходного отверстия) лицо молодого солдата.
К горлу тут же подкатил ком, но мне в очередной раз за сегодняшний день удаётся справиться с ним и взять себя в руки.
Мозг, пришедший в себя, тут же начинает работать со скоростью современного моей душе суперкомпьютера и тут же отмечает, что мне не помешало бы оружие посерьёзнее, чем мой пистолет.
Подумано — сделано. Тем более, новенький карабин лежит тут же, рядом.
Скажу честно — разжимать пальцы умершего солдата было страшно. Но я с этим справился. Также справился и с необходимостью снять с погибшего военнослужащего ремень с подсумками, сухарной сумкой и малой пехотной лопатой. Поблагодарил я погибшего и за большую брезентовую противогазную сумку, которую тут же перекинул через плечо.
Времени на то, чтобы переодеться практически нет — на позициях, которые занимает пехотный батальон уже идёт бой, поэтому, накидываю ремень поверх всего уже надетого на меня снаряжения и проверяю «Маузер». На моё счастье, погибший солдат следил за своим оружием — во всяком случае, ржавчины и песка в стволе и магазине мной не было обнаружено, да и затвор ходил плавно, как по маслу.
Тут же провёл ревизию наличия боеприпасов к вновь приобретенному оружию.
Помимо «Маузера» и пяти уже заряженных в магазин патронов, в патронной сумке обнаружилось двадцать пять патронов россыпью. Приятным сюрпризом стало наличие в противогазной сумке сразу двух осколочных гранат. Это были оборонительные WZ-33 — визуально несколько похожие на привычные мне по фильмам и играм оборонительные «феньки» Ф-1. Такая же ребристая и немного вытянутая, только насечки другие и запал — совсем не УЗРГМ. А вообще, тоже неплохая игрушка — разлет осколков до сотни метров. Конечно, на этом расстоянии траву не скосит, но неприятностей добавить может.
Помимо взрывающегося и стреляющего, мне досталось и холодное оружие — малая пехотная лопатка и штык-нож к карабину. Между прочим — тоже весьма и весьма хорошее оружие в умелых руках!
Вскоре мы оказались на НП командира роты — того самого, что совсем недавно весьма вольготно попивал кофе из чудом сохранившейся фарфоровой чашки. Впрочем, чашка эта обнаружилась тут же — на потрёпанном жизнью и войной столике. Как и тарелка с разложенной на ней едой.
А вот подпоручика запаса, который должен был руководить ротой не было.
— Осмотри дом. Тут был наблюдательный пункт командира роты. С ним было пол отделения пехоты. — Коротко отдаю команду пехотинцу.
Солдат совсем не по-уставному кивнул, и, видимо, осознав свою ошибку, раскраснелся и споро нырнул в дверной проём.
Я же прильнул к окну и начал изучать обстановку, насколько это получалось сделать без бинокля.
А обстановка была, что называется, хреновая — это и мне, полному дилетанту в военном деле было понятно!
Немцы на рожон лезть не стали — особенно после выхода к своим моей бронегруппы через их боевые порядки — а поступили по-умному. Немецкий командир, как только получил по шапке, связался со своим начальством и вызвал парней из «Люфтваффе». Те же, в свою очередь решили отомстить обидчикам своих кригскамрадов и разбомбили всё, до чего позволил дотянуться наличный боезапас, не печалясь при этом, особо, если попадания авиабомб придутся на гражданские здания. Как говорится — «à la guerre comme à la guerre».
Плюсом к действиям авиации — немцы изготовились к броску и максимально сблизились с польскими позициями, пока польские пехотинцы в ужасе искали укрытия от авиации. Ну а дальше, когда поляки уже опомнились, вдруг оказалось, что было поздно — на одном из участков, который удерживала рота, на командном пункте которой я сейчас нахожусь, гитлеровцам удалось ворваться в траншеи.
С чего я это взял? А с того, как сам видел, что трое немцев в своей серо-зелёной форме «фельдграу» перевалили через бруствер и спустились в траншею!
И ведь это не последние «гансы», которые попытаются ворваться на польские позиции!
Будто бы в подтверждение моих мыслей, над бруствером замечаю сразу двух солдат Вермахта. Тут же вскидываю карабин и даже получается поймать на мушку одного из них, но сделать выстрел уже не успеваю — далекие фигурки в чужой форме уже скрылись в траншее.
Негромко выругавшись, устраиваю карабин на подоконнике и начинаю ждать. Буквально через несколько секунд, чуть в стороне от места, где только что в траншею ворвались вражеские пехотинцы, замечаю ещё одну фигуру в такой же форме, но уже с автоматом МР-38 в руках.
Быстро прицелившись, делаю выстрел, и… промахиваюсь! Карабин чужой — черт его знает, как это оружие пристреляно!
А вот немец глупостью заниматься не планирует — тут же ныряет в траншею, следом за своими боевыми товарищами, не желая становиться моей целью. Впрочем, и последующих двух немцев я тоже не убил — пытался приноровиться к оружию, волновался, ещё и страх появился, причём такой липкий и сильный, что…
Додумать я не успел — в стену за моей спиной впилась короткая пулемётная очередь.
Я зло выругался:
— Идиот! Тормоз! Тупень! Долго на одном месте торчишь!
Повалившись на пол, в очередной раз передёргиваю затвор винтовки и начинаю перезаряжаться.
«Пять выстрелов сделал! И ни одного попадания!» — Пронеслась отстранённая мысль в моей голове. — «А ещё в армейском троеборье участвовал! И неплохо отстрелялся! Тьфу на тебя, пан поручик!»
Справившись, наконец, с карабином, на четвереньках переползаю в разрушенную комнату. Мой сопровождающий боец уже тут. А с ним ещё двое — оба из отделения, что «ненавистно поедало» своего начальника взглядом. У обоих винтовки — правда, на этот раз Мосинские.
— Занять позиции! Немцы рвутся в траншеи! Небольшая группа уже ворвалась на позиции! Нам нужно отсечь остальных!
Пехотинцы-резервисты, увидев офицера перед собой, слегка воспрянули духом и послушно начали занимать позиции. Вскоре открыли огонь. К сожалению, как и я — малоэффективный, судя по всему, так никого и не задев.
«Э-э, нет! Так у нас надолго патронов не хватит!» — Пробурчал я, отстреляв очередные пять патронов…