— Удерживай позиции! Помощь придёт!
— Слушаюсь пан поручик! Конец связи!
— Конец связи. — Кратко отвечаю я, стягивая с головы шлем.
Мозг начинает работать со скоростью мощного процессора какого-нибудь современного мне игрового компьютера.
Если немцев и правда полк, да ещё и с усилением бронетехникой — мне потребуется весь батальон в одном кулаке и вся мотопехота. Хорошо было бы ещё запросить артиллерию, но на это банально нет времени. Но в батальоне Галецкого есть миномёты — 81-мм системы Брандта. Пусть их немного, всего шесть штук, но уже неплохо. И орудия у него есть. Тоже немного — шесть 37-мм противотанковых» бофорсов».
Тут же — возле командирского танка собрали экстренное совещание. Обстановка всё та же — спартанская: ни стульев, ни столов где можно разложить карту. Поэтому использовать пришлось над гусеничную полку (крыло) танка. Командного состава было тоже не то что бы очень много: ротмистр Яблоньский, капитаны Галецкий и Краевский и подпоручик Пиотровский. И ситуация сложилась сложная — тут, считайте, почти все старше меня по званию (ротмистр = капитану). Если забыть про звания и за главного принять того, кто среди нас занимает наивысшую должность, то ни к чему мы так и не придём. Командиров батальона тут два — я и Галецкий. Ещё и командир эскадрона, условно, можно приравнять к батальону. В общем — сложная обстановка. И времени разбираться кто тут главный — тоже нет.
— Панове офицеры. — Официально-дружелюбным тоном начал я. — Ситуация сложилась сложная. Рота поручика Зигфрида Лося вступила в бой и понеся тяжелые потери, была вынуждена отступить в противоположном от нас направлении. Я считаю, необходимо исправлять ситуацию и вытаскивать остатки роты. Я вам не командир, поэтому могу лишь просить о помощи.
К счастью, иных мнений, кроме как — спасать попавшего в сложную жизненную и боевую ситуацию поручика Зигфрида Лося не возникло ни у кого. Вопрос был лишь в том, чтобы определиться, какими силами предстоит атаковать противника.
— Я бы с радостью оказал помощь. Но сил у меня мало, всего семь десятков сабель. И пленных охранять нужно. Да и приказ у меня, удерживать эту деревушку до прибытия основных сил кавалерийской бригады. Я связан по всем частям тела. — Развёл руками ротмистр Яблоньский, скорчив печальное лицо.
Осуждать улана никто не мог. Все люди военные и понимают, что приказ — есть приказ и он подлежит исполнению точно и в срок, без каких-то там проволочек и толкований.
— И я сам хотел бы просить у вас помощи. Семью десятками человек я не смогу удержаться, в случае необходимости. — Хмуро произнёс ротмистр.
Мы молча согласились, прикидывая варианты. Я бы с радостью помог Ротмистру, усилив его взводом или двумя своих танков, но что-то мне подсказывает, что эти танки пригодятся самому!
И тут мне на выручку пришёл капитан Галецкий:
— Третья рота моего батальона останется здесь. Как только подойдут уланы, они нас догонят. На грузовиках это быстро. Тут же останутся и все мои противотанковые пушки, а также огневой взвод миномётов системы Брандта. В случае атаки пехотного батальона противника, этого должно хватить. Даже, если его поддержит бронетехника. Опять же, в роте есть противотанковые ружья.
Ротмистр Яблоньский буквально засиял: мотопехотная рота и противотанковая батарея — это ещё две сотни человек, да с тяжелым оружием! Таким личным составом можно воевать и против вдвое превосходящих сил противника!
— Тогда так. — Подхватил идею я. — Одну роту мотопехоты на броню танков. Пойдут десантом. Вторая рота идёт на грузовиках. Как и миномётчики. Пока передовое подразделение, в составе роты Пиотровского завяжет бой, пехотинцы успеют развернуться в боевой порядок…
На том и решили.
К сожалению, действовать опять пришлось без разведки — и где носит офицера разведки и тактики батальона, подпоручика Северена Марашлека, когда он так нужен?
Подготовка к выдвижению заняла около сорока минут — танкистам требовалось проверить свою бронетехнику, заменить то, что можно было заменить в полевых условиях. Необходимо было и обговорить порядок действий в случае возникновения типовых проблем. Хуже всего, что топлива в баках осталось километров на пятьдесят. В случае активного боя — на пятнадцать или двадцать, после чего неплохие лёгкие танки 7ТР попросту встанут в поле и их можно будет бросить.
Совсем без разведки всё же не пошли — помог в очередной раз, Янек Галецкий. Где-то метрах в пятистах перед головным танком двинулся дозор из трёх мотоциклов с колясками и пары пулемётных бронеавтомобилей. Командиром дозора пошёл молодой хорунжий, которого я уже видел.
Во главе основной колонны двигалась третья рота подпоручика Пиотровского, следом взвод управления, в который входил и мой танк, потом вторая рота капитана Краевского. На броне танков устроились пехотинцы, которые за это лето не раз отрабатывали взаимодействие с бронетехникой и вели себя достаточно уверенно. Ну а следом за танками второй роты — мотопехота на грузовиках.
«Эх — хорошо бы бронетранспортёры захватить для пехоты!» — Пронеслась мысль в голове, впрочем, додумать её я не успел, в рации послышался доклад командира одного из броневиков о том, что дозор попал под обстрел.
Командиры рот, настроившие рации на приём, отлично слышали доклад, и тут же, начали действовать, как и обговорено: рота Пиотровского начала разворачиваться в цепь слева от дороги, а рота капитана Краевского, справа от дороги. Танки взвода управления ненадолго замедлились — я каким-то образом должен руководить боем, поэтому мне не место в первой линии. Во всяком случае пока.
Перестроение заняло какие-то считанные минуты, и, вскоре, три десятка танков с десантом на броне обрушились на наспех подготовленные позиции противника.
Сам бой длился буквально несколько минут — бронированные монстры сблизились с противником, сбросили с брони десант, и, прикрывая пехотинцев бронёй, продвигались вперед. Вскоре в бой пошли осколочные гранаты и всё было кончено.
Вот только без потерь так и не обошлось — какому-то германскому офицеру, помимо двух взводов пехоты, которые спешно окапывались, в заслон захотелось поставить огневой взвод противотанковых орудий. Долго стрелять вражеским артиллеристам не пришлось, но трёх танков я лишился. Хуже всего, что двух из них — окончательно. Третий танк потерял гусеницу и ему вырвало один из опорных катков, который заменить сию минуту никак бы не удалось.
Чуть в стороне догорали сразу шесть германских грузовиков «Опель» — на которых и приехали немцы. Хорошо было бы их захватить, но ни свободных водителей, ни времени на освоение трофеев не было. Мне только и оставалось с сожалением смотреть на раздавленные пушки и горящие грузовики. Даже трофеи собрать — времени не было.
Не обошлось и без пленных — двоих рядовых и ефрейтора захватили пехотинцы Галецкого. Все пленные примерно одного возраста: лет двадцати трёх — двадцати пяти. И что удивило меня больше всего, похожи были друг на друга, как родные братья.
Изъяв солдатские книги, я мысленно воскликнул — действительно, братья Миллеры. Старший из них, в звании ефрейтора, отзывался на имя Ганс. Ростом он был немного ниже меня, но сам в два раза больше, крепче, чем я. Матёрый такой солдат. Прямо как с какого-нибудь плаката.
Вторым был худощавый Марк. Ростом он был под два метра и больше был похож на студента-ботаника, чем на солдата. Да и форма на нём сидела как «на корове седло».
А вот третьим… третьим был… Я открыл солдатскую книгу и мысленно выругался. Немца звали Вольфганг! И был он похож на… на немца, чья фотография была у меня дома в двадцать первом веке!
В общем, мой прадед, прошедший войну в пехоте и встретивший победу где-то к западу от Берлина, рассказывал моей маме историю о том, как в конце войны, он, командир стрелковой роты оказывал помощь раненому немецкому солдату. И звали того Вольфганг. Помощь оказали, а потом доставили в госпиталь. Война закончилась, прадед остался служить в Германии, и, годах в шестидесятых его остановил один немецкий офицер, которым и оказался тот самый Вольфганг… Уже после отставки прадед долгие годы переписывался с этим немцем, до самой его кончины в восьмидесятые…
В очередной раз выругавшись, я позвал переводчика из батальона Галецкого начал экспресс-допрос, впрочем, немцы, кроме как номер своего, 31-го полка 24-й пехотной дивизии и фамилии командира роты, назвать ничего не смогли. А, почти забыл — они подтвердили, что их боевая группа была усилена танками. Вот только сколько их и каких они моделей — пехотинцы ответить не смогли, поскольку сами их не видели, а слышали лишь о их наличии от своих друзей из других подразделений. В общем — информации практически нет.
Выделять людей для сопровождения пленных не хотелось, но требовалось — может быть, если их удастся передать в руки специально подготовленных людей, они вспомнят что-то ещё? А расстрелять? У меня рука не поднималась расстрелять того, кого уже однажды пощадил мой прадед (или только пощадит?).
Впрочем, разбираться с этим предстоит Галецкому или кому-то из его офицеров, потому как нам задерживаться больше нельзя — дальше отчётливо слышалась канонада, значит, немцы вновь двинулись в атаку на остатки роты поручика Зигфрида Лося. Но свою просьбу отправить этих немцев в тыл — я озвучил. А мне надо вперёд — спасать своих подчиненных!
В своём времени я неоднократно читал, что городской бой — это ад. Впоследствии я с этим соглашусь — когда столкнусь лично. Уверен в этом. Но сейчас могу авторитетно заявить, что во встречном бое — тоже весьма мало приятного. Хотя… Случившееся я даже встречным боем назвать не могу, потому как формально мы атаковали противника во фланг.
Вообще, противник действовал нагло. Я бы даже сказал — дерзко. Во всяком случае, крупнокалиберная артиллерия расположилась в поле, не особо и скрываясь. Наверное, знали, гады, что тяжелой артиллерии здесь и сейчас у нас нет. А доложил об этом, наверное, им очередной самолёт-разведчик, которого я не видел, но он обязательно должен был быть где-то тут, да не один, а с прикрытием истребителей — должны же немцы разобраться, куда запропастился несколько часов назад их предыдущий самолёт, посланный в этот квадрат? Ещё и фланги не обеспечили! Не считать же за обеспечение флангов неполную пехотную роту с огневым взводом противотанковых пушек, за нормальное обеспечение своего фланга? Думаю, нет. Хотя они в наступлении, и у них банально не хватило времени.
Нет, совсем беспечными немцы не были — прикрытие они у двух своих артиллерийских батарей всё-таки оставили. Вот только узнал об этом я несколько позднее и в процессе самого боя. А сейчас, наблюдая в бинокль, как в километре от меня, разворачиваются в цепи немецкие пехотинцы и немногочисленные германские танки, я думал о том, как ввести в бой чудом пока ещё незамеченные две танковых роты батальона так, чтобы нанести гитлеровцам максимально возможный урон.
Несколько минут ушло на исследование обстановки, в чём мне активно помогал мощный бинокль, после чего я начал отдавать команды в рацию. Из бронетехники у противника была сборная солянка из разнотипных машин. Мне удалось опознать бывшие чехословацкие Pz.35(t), германские Pz.1 и PZ.2, а также одинокую «тройку». Возникло даже такое ощущение, что их просто подёргали из разных частей, чтобы собрать какой-никакой, но танковый кулак.
По плану, третья рота, следующая слева от дороги, должна нанести удар так, чтобы выйти к позициям вражеских гаубичных батарей, по недоразумению выставленных прямо в поле, вдоль небольшого перелеска. По моему замыслу, пусть и оторвавшись от пехоты, танки сблизятся с артиллерией противника и огнём, гусеницами и манёвром должны заставить его либо сняться с позиций и прекратить огонь (что будет приемлемо), либо уничтожить орудия противника (что будет неплохо), либо, вообще — захватить их, разогнав обслугу (идеальный вариант).
Вторая рота и взвод управления, действующие чуть правее, по моим прикидкам должны уничтожить германские танки, и, совместно с мотопехотой капитана Галецкого, стремительным ударом, опрокинув пехоту противника, начать преследование, к которому, действуя по обстановке, со своими оставшимися машинами должен присоединиться и поручик Зигфрид Лось.
План есть — нужно его следовать. Огонь мной было решено открывать на максимально близкой дистанции, чтобы не обнаруживать себя преждевременно.
Танки батальона начали сближаться с противником. Повинуясь какому-то шестому чувству, бросаю в рацию приказ:
— Батальон, стоп! Огонь по готовности!
Первый выстрел пришлось сделать мне — очень уж удачно в прицел вполз германский несуразно вытянутый трёхосный бронеавтомобиль Sd.Kfz.231. Что меня удивило — первый же снаряд лёг в цель, попав в переднюю часть корпуса, в нос двигателя, и, осколками, похоже, зацепив топливные баки? Ну не знаю я компоновку германских бронемашин! Да и неважно это, куда именно я попал! Главное — вспыхнул он достаточно легко! Как спичка!
В танке этого было неслышно, но я каким-то шестым чувством осознал, что оставшиеся танки батальонов открыли огонь по бронетехнике противника. В танковый прицел я отчётливо видел, как начал разворачиваться на месте, разматывая металлическую змейку гусеницы бывший чехословацкий Lt.vz.35, который у новых хозяев стал носить название Pz.35(t), с большим намалёванным белой краской крестом на башне. Не успел танк противника остановиться, как тут же, высекая снопы искр, в борт влетело сразу две или три болванки. От двигателя неплохого лёгкого танка густо зачадило.
Рассматривать то, что же произошло дальше, времени у меня уже не было — нужно было стрелять.
— Бронебойный! — Ору что есть мочи в танковое переговорное устройство.
— Есть! — Отзывается заряжающий.
Лязг затвора. Плавное нажатие на спуск. Звук выстрела, который отлично слышен даже в танковом шлеме, вновь лязг затвора, и, стреляная гильза выскакивает на дно боевого отсека. В нос бьёт запах сгоревшего пороха. Заряжающий тут же заряжает орудие следующим снарядом, и я вновь давлю ногой на спуск.
Сколько времени прошло в таком ритме — не знаю, в себя я пришёл, лишь поняв, что на мои команды никто не откликается, танк стоит на месте, по лицу течёт что-то тёплое, а в нос бьёт чем-то горелым, перебивающем запах сожженного пороха.
Повернув голову вправо, вижу, что заряжающего у меня больше нет — он лежит, скрючившись в неестественной позе, запрокинув голову назад, а из шеи у него торчит внушительный осколок. От одного взгляда было понятно — не жилец.
Механик-водитель также не отвечает. Отсоединив шнуры шлема от танкового переговорного устройства, бросаюсь на дно боевого отсека, и, склонившись над телом мехвода, кладу два пальца на шею. Почувствовав едва пульсирующую жилку, радостно осознаю — живой.
Открыв люк, и, освободив подчинённого от шлема, распахиваю дверцы переднего люка и прямо по телу танкиста выползаю наружу. Неприятно свалившись с брони, достаю пистолет из кобуры. Вовремя. Буквально в нескольких метрах от меня немецкий пехотинец, уже вскидывающий свой карабин с примкнутым штыком так, чтобы поймать меня на мушку и пристрелить.
Мне неожиданно сильно стало страшно.
Очень страшно.
Засаднило всё тело. Разболелась голова. И появилось непреодолимое желание сходить в туалет по большому. Но хуже всего, что я… Видели, как в детстве, в возрасте лет трёх-четырёх от роду, когда ребёнку страшно, он прячется под одеяло и закрывает глаза, пытается отключиться, надеясь, что это спасёт его от кошмаров? Помните? И в детстве так делали? Нет? Ну ладно. Пусть это окажется на совести каждого. Я — делал. Так вот, одеяла под которое можно спрятаться у меня не было, но глаза закрыть мне никто не мог помешать! И я закрыл!
Выстрел!…